В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 62

• Предыдущая
• 62/102
• Следующая

Этим и воспользовался легат. Он знал, что один случайно брошенный камень может вызвать кровопролитие, но, придав своему лицу выражение полнейшего спокойствия, поднял руку в знак того, что хочет говорить. Еще раздавались отдельные выкрики, что не следует слушать людей, наживающихся на солдатском продовольствии. Но постепенно воцарилась тишина. Мы услышали хрипловатый голос Лонга.

– О чем вы шумите? Забыли клятвы, принесенные в верности императору? Неужели вы не знаете, что неповиновение карается вплоть до распятия на кресте?

В ответ кричали:

– Толстый вепрь…

– Набил себе брюхо…

Мы с Маркионом уже давно бросили на землю солому и не помышляли больше о мягком ложе. Было не до того. Я чувствовал себя среди этих потных, разгоряченных тел как в бурном житейском море.

– Требуем двадцать пять денариев в день! – неслись крики.

– Увольнения после шестнадцатого года службы, как в парфянских легионах!

– Бейте, товарищи, мерзких центурионов!

Цессий Лонг старался перекричать солдат.

– Товарищи! Призываю вас… Император повелел…

Но его голос тонул в буре криков.

– Император? Бросить его изображение в лагерную клоаку!

Впрочем, воины были как дети. В конце концов легату удалось уговорить их. Его коротко остриженные волосы отливали серебром, такая же седая щетина выступала на красноватом лице. В руке Лонг держал свиток, по опыту зная, что это действует на солдат, всегда ожидающих каких-нибудь благоприятных известий от императора. Я убедился, что лицо легата было некрасиво, как лица большинства римлян, со слишком глубоко посаженными глазами и низким морщинистым лбом. Однако чувствовалась в этих оловянных глазах и в презрительно выпяченных губах привычка повелевать.

Шум как будто бы затихал. Легат решил воспользоваться удобным случаем.

– Итак, в чем причина ваших волнений? Если вы недовольны чем-нибудь, то почему не обращаетесь ко мне в установленном порядке? Разве я не отец ваш? Или я не делил с вами все труды и лишения? Скажите мне, чего вы хотите, и я удовлетворю ваше желание.

В ответ снова раздались дружные протесты.

– Требуем выдачи денежного пособия! Нам не на что приобрести кувшин вина!

Некоторые продолжали выкрикивать оскорбительные ругательства, но Лонг понял, что теперь уже можно справиться с мятежом.

Какой-то насмешник петушиным голосом спросил из задних рядов:

– Скажи, легат, много ли денег у тебя накоплено?

Всем было известно, что Лонг отличался сребролюбием, не прочь был погреть руки на легионных поставках и отправлял свои сбережения с верным вольнотпущенником в Тибуртинский банк сенатора Кальпурния; недавно случилась неприятная история с поставкой бычьих кож для изготовления панцирей и щитов, товар оказался неудовлетворительного качества и щиты из такого материала плохо защищали солдатские сердца, зато Лонг убедился, что Кальпурний весьма любезный человек.

В этой давке нас с Маркионом оттеснили от легата, но старый солдат тоже успел крикнуть ему:

– От тебя пахнет благовониями, а от нас вонючим потом!

Его слова были покрыты всеобщими требованиями о раздаче денежного вознаграждения.

Маркион в досаде плюнул.

– Пожалуй, и на этот раз наш вепрь вывернется из скверного положения. Пойдем спать! Жаль, что солому бросили. Теперь придется лежать, завернувшись в плащи.

Старик отправился на покой, а мне хотелось посмотреть, чем все это кончится. Озаренный светом факелов, стараясь не показать виду, что испытывает страх, Лонг хитро осматривался вокруг. Со всех сторон его окружали коротко остриженные или косматые головы, возбужденные лица со старыми шрамами от варварских мечей. В воздухе пахло смолой, потом, чесноком, кожей, металлом. Еще доносились обидные насмешки. Но все покрывал рев тысячи голосов:

– Требуем выдачи денежного вознаграждения!

Мятеж уже выродился в очередное вымогательство подачек. Легат даже хотел разогнать воинов, но поопасался.

– Хорошо… Завтра деньги будут выданы сполна. Мешки с денариями еще прошлой ночью были доставлены в лагерный преторий.

– Не согласны! Произвести раздачу немедленно! – требовали воины.

Легат подумал о трудностях, с какими сопряжена выдача денег при таких обстоятельствах, но понял, что надо уступить, и приказал центуриону, ведающему легионной казной:

– Выдать каждому по сто денариев, а остальные – на кораблях.

Даже государственные деньги легат выпускал из рук неохотно, по старой крестьянской привычке, так как каждый асс достается земледельцу с большим трудом.

Лонг повернул коня, и теперь воины охотно расступались перед ним в предвкушении всяких удовольствий. Центурионы со списками в руках приступили к раздаче денег. У ворот лагеря уже собирались торговцы, продавцы вина и служительницы Венеры.

Годовая выплата каждому легиону составляла несколько миллионов сестерциев, и ничего не значило выдать еще несколько мешков серебра. Важно было вовремя произвести посадку на корабли. Однако это удалось сделать лишь на третий день.

В аквилейском порту либурны готовились к отплытию, и в Пирее или на острове Родосе я надеялся найти торговый корабль, который бы доставил меня в Томы. Но судьбе было угодно, чтобы я еще раз увидел Антиохию – и при каких странных обстоятельствах!

В лагере с утра до вечера раздавались пьяные песни, и Цессий Лонг, услаждая невольный досуг в объятиях белотелой британки, терпеливо ждал, когда солдаты пропьют последние денарии, чтобы посадить центурии на суда и отплыть на Восток. Мне же не терпелось поскорее попасть домой, и в надежде, что, может быть, найду какой-нибудь корабль, идущий прямым путем из Аквилеи в Понт, я отправился на пристань, где уже чувствовалось дыхание моря. К моей великой радости, такой корабль нашелся. Доброжелательные корабельщики рассказали мне, что в ближайшее время «Каппадокия» должна отплыть в Мессемерию, а оттуда было совсем близко до нашего города. Я разыскал корабль, и его хозяин согласился везти меня, если бури не помешают отплытию. К сожалению, он был из Синопы и ничего не мог сообщить мне о моих родителях. Счастливый, что так удачно удалось устроить свои дела, я вернулся в лагерь и встретил по дороге трибуна Корнелина, ехавшего на белом коне в город, и тут же сказал ему о своем решении оставить легион, надеясь, что он порадуется моей фортуне.

Трибун смотрел на меня с высоты своего коня и покачивал головой.

– Итак, ты собираешься бросить нас, прославленный каллиграф… А ведь скоро наступит время писать красивым почерком донесения о победах.

Я рассмеялся в ответ, не подозревая, что за этими словами в голове у него скрывается целый план.

На другое утро я снова отправился в порт с целью узнать, не готовится ли отплыть «Каппадокия», так как погода стояла превосходная. Но, к своему удивлению, неожиданно встретил там центуриона Секунда. Тележка, на которую я садился во время похода, когда уставал идти пешком, принадлежала его центурии, и я неоднократно беседовал с центурионом о всяких делах и даже переписал для него однажды глупые любовные стишки, которые он хранил на всякий случай в своей сумке вместе с солдатскими списками, всюду готовый завести любовные шатни с легкомысленными горожанками. Мне показалось, что Секунд разыскивал меня и, может быть, даже следовал за мной по пятам. И вдруг он загородил мне дорогу.

– Что я узнал! Ты хочешь покинуть своих товарищей, не пожелав счастливого пути?

Я старался оправдаться в его глазах:

– Почему же! От всей души благодарю тебя за помощь и желаю удачи во всем.

Центурион почесал давно не бритую щеку.

– Надо бы выпить ради такого случая по чаше вина.

Я попытался уклониться от приглашения.

– Нет, приятель, – настаивал центурион, – ты не должен уклоняться от выпивки, если считаешь себя мужчиной.

– Я – мужчина.

– Какой же ты мужчина, если отказываешься от чаши вина!

Нехотя я поплелся за ним в ближайшую таверну и, к своему удивлению, увидел там за одним из столов того самого красноносого скрибу, который обычно присутствовал при вербовке новобранцев.

• Предыдущая
• 62/102
• Следующая