В дни Каракаллы - Ладинский Антонин Петрович - Страница 101

• Предыдущая
• 101/102
• Следующая

– Холод? Но ведь богиня нагая, ей холодно, когда на нее смотрят нечестивыми глазами. На красоту надлежит взирать с чистыми помыслами.

Я подивился тому, что кормчий выражается как образованный ритор, но подумал, что в Антиохии все возможно.

Когда мы приплыли в Селевкию, я покинул ладью, положив на широкую мозолистую длань кормчего драхму, чтобы он мог купить на эти деньги амфору вина для гребцов, провожавших меня благословениями. Я уже удалялся по направлению к гавани, но философ с кормилом в руках крикнул мне вдогонку:

– Юноша, отгадай!

Пришлось остановиться.

– Что это такое? Ты не увидишь того, что потерял сегодня, но будешь смотреть на то, что обретешь завтра…

Что это означало? У меня теснились в голове другие мысли, мне необходимо было поскорее разыскать корабль, уходивший в Понт, и поэтому я не стал ломать голову над разрешением нелепой загадки.

Мне без большого труда удалось разыскать «Навсикаю». Несмотря на поэтичное название, она оказалась самым обыкновенным хорошо осмоленным торговым кораблем, принадлежавшим человеку, чем-то обязанному сенатору Кальпурнию. Корабельное чрево уже наполнили глиняными сосудами с каким-то товаром. Я показал наварху записку, которую вручил мне бедный Вергилиан, тут же уплатил за проезд и, как мог, устроился вместе с корабельщиками на помосте. Но меня почему-то неотступно мучила загадка Андроника – так звали кормчего. Шепотом я повторял десятки раз: «Ты не увидишь того, что потерял сегодня…» Может быть, он подразумевал сегодняшний и завтрашний день? Я потеряю солнечный свет текущего дня, потому что к вечеру он погаснет и завтра настанет новый день… Или кормчий намекал на смерть моего друга?

В ужасной тоске я бродил по корабельному помосту, и мысли мои непрестанно возвращались к Вергилиану. Он стоял как живой перед моими глазами. Опущенная скорбно голова в красивых черных завитках, бессильно свесившаяся до самого пола рука…

Наш корабль должен был пойти в соседнюю Лаодикею, чтобы взять там другие товары, и мы незамедлительно прибыли в этот город. Опираясь о перила корабля, я с любопытством смотрел на нагроможденные передо мною здания. Как известно, этот портовый город не пожелал стать на сторону Песцения Нигера, с которым боролся Септимий Север, и победоносный император всячески потом отличал лаодикейцев, осыпал их милостями, восстановил разрушенные Нигером храмы, вымостил улицы мраморными плитами и построил великолепные термы. За городом виднелись холмы, покрытые тучными виноградниками. Феодорит, хозяин корабля, на который я взошел, уже успел сообщить мне, что вино с этих виноградников вывозят в огромных амфорах в Александрию и даже в Индию. Лаодикея славится вином и храмами, в которых сохранились таинственные сирийские культуры; по словам Феодорита, богослужения в них совершаются даже с человеческими жертвоприношениями. Город переименовали в Юлию, но все называют его старым именем, и по внешнему виду он мало отличается от тех портов, что мне приходилось видеть раньше: те же набережные с железными кольцами, укрепленными в каменных причалах, чтобы привязывать корабли, кабачки на вонючих улицах, разноязычная толпа, а на воде дынные корки и куски дерева.

Невдалеке разгружались два длинных военных корабля, и я отправился посмотреть, что там происходит. Воины выносили на берег охапки оружия, тюки солдатских плащей, выкатывали на песчаный берег военные повозки. Судя по вооружению и красивым шлемам с гребнями, это была какая-то конная центурия. В воздухе стояла грубая солдатская ругань, и клятвы богам мешались с самыми непотребными словами. На галерах позвякивали цепи прикованных к скамьям гребцов. Они отдыхали после мучительного перехода. Заглянув в бортовое отверстие, я увидел, что некоторые из них лежали и даже смотрели на берег, а другие равнодушно отвернулись от всего на свете. Я разглядывал и воинов. Мне показалось, что одного из них я где-то видел. Это был молодой человек высокого роста, с белокурой бородкой. Он сидел на тюке, опустив руку между колен. Удалось завязать с ним разговор.

– Откуда приплыли, товарищ? – полюбопытствовал я.

– Из Остии.

– А где же ваши кони?

Воин нахмурился.

– Коней нам, вероятно, пригонят из Каппадокии.

Если из Италии перебрасывали на Восток конные части, хотя бы и без конского состава, – значит, новая парфянская война была неминуемой.

– Не встречались ли мы где-нибудь с тобой, приятель? – опять спросил я.

Молодой воин все с тем же скучающим видом, хотя вокруг царила суета разгрузки, спокойно оглядел меня с ног до головы.

И вдруг мне вспомнилась битва римлян с сарматами, юный пленник, прикованный к легионной повозке, объяснявшийся с центурионом на каком-то странном наречии. Я сказал об этом воину:

– Я встречался с тобой в Паннонии. Помнишь? Когда тебя взяли в плен римляне…

Белокурый юноша поднял на меня глаза с недоумением.

– Неужели ты забыл, как тебя приковывали к повозке?

Он вздохнул.

– А теперь ты будешь сражаться с парфянами?

– Мы сражаемся со всеми, кто находится против нас.

Юноша за эти два года возмужал и, видимо, прошел трудную солдатскую науку со всеми ее тяготами, руганью центурионов, лупанарами и игрою в кости. Но я испытывал к нему братское чувство. Мне почему-то хотелось узнать о нем побольше.

– Как тебя зовут, воин?

– Аврелий.

– Так тебя называют в рядах. А как твое настоящее имя?

– Лепобор.

– Лепобор? Какого же ты племени?

– Мы костобоки.

Я вспомнил о своем отце.

– Где живут твои сородичи?

– На склонах Певкинских гор.

– Херсонес Таврический далеко от тех пределов?

– Мы слышали об этом городе.

– Лепобор, может быть, я твой единоплеменник.

– Единоплеменник? – удивился воин. – Вот какие чудеса бывают на свете! Откуда ты взялся?

– Об этом долго рассказывать. Завтра или в другой день я направляюсь в Томы. Я родился там. Но корабль наш идет в Херсонес Таврический…

Воин рассеянно слушал меня. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто нас не слышит, я продолжал:

– Херсонес Таврический лежит недалеко от тех мест, где обитает твое племя?

Воин стал облизывать губы от волнения.

– Куда ты ведешь речь?

– Лепобор, есть у тебя желание оставить все и уплыть на этом корабле вместе со мной?

Молодой воин насторожился:

– Уплыть с тобой?

– В Херсонес. А оттуда ты легко найдешь дорогу к Певкинским горам.

– Это очень далеко, – махнул он рукой.

– А разве у тебя не крепкие ноги?

– За побег солдат распинают на кресте.

– Если побег будет совершен удачно, тебя не распнут.

Голос его стал глухим:

– Я дал клятву.

Но недаром я был воспитанником Аполлодора и наслушался всяких софистов. Против моих доводов этот воин не нашелся ничего возразить.

– Допустим, что ты дал клятву. Но добровольно ли ты ее принес? Нет, тебя взяли в плен и угрозами заставили вступить в ряды римского войска и, может быть, сражаться против своих сородичей. Угодна богам такая клятва? Неугодна. Поэтому ты свободен в выборе своего решения. Я не хочу принуждать тебя, но предлагаю помочь тебе. Как брат брату. А между тем к этому представляется отличный случай.

– Какой случай?

– У хозяина того корабля, на котором мы отправляемся в Понт, недостаточное число корабельщиков. Одного из них убили в драке в каком-то притоне, другой захворал горячкой и недавно умер. Заместителей для них еще не нашли, и ты можешь занять место одного из них. А это для тебя означает свободу. Ты еще не забыл, товарищ, что такое свобода?

Воин мрачно покрутил головой.

– Вот видишь! В остальном уже надо положиться на Фортуну.

Молодой воин осмотрелся по сторонам. Голос его сделался хриплым:

– Я согласен.

– Ты правильно решил, Лепобор.

Но в глазах его мелькнуло сомнение:

– И в Херсонесе господствуют римляне.

– Мы найдем способ обмануть их бдительность. А пока послушай меня со всем вниманием. Сейчас я отправлюсь к Феодориту – так зовут хозяина корабля – и тайно переговорю с ним. Когда с наступлением ночи все угомонится вокруг и твои товарищи уснут в лагере, ты придешь ровно в полночь на берег моря. Туда, где береговой светильник.

• Предыдущая
• 101/102
• Следующая