Дом - Малышев Игорь - Страница 7

• Предыдущая
• 7/31
• Следующая

— Всё, сейчас солнце появится, — незнакомец хлопнул в ладоши и возбуждённо заёрзал на месте, словно видел рассвет впервые в жизни. — Замри и не дыши. Сейчас лист упадёт.

Мальчик взглянул поверх подоконника. Краешек красного, как огромная спелая вишня, солнца показался из-за горизонта и тут же с верхушки высокой старой берёзы, седой от утренней росы, сорвался листок и стал медленно падать вниз. Он падал, мягко переворачиваясь, временами совсем зависая в неподвижном воздухе, словно желая продлить своё маленькое сиюминутное счастье.

Стояла неимоверная тишина. Казалось весь мир замер и наблюдал за падением этого маленького берёзового листика. У самой земли, невесть откуда взявшийся ветерок подхватил его и отнёс за тёмный купол черёмухи.

— Видал? — шёпотом спросил «дед Пихто». — Он каждое утро падает. И всегда его в черёмуху уносит. Иногда кажется, что всё это: и небо, и лист, и как он падает, ничем от вчерашнего не отличается, а присмотришься, тут он чуть по-другому повернулся, здесь повисел подольше, там вильнул по-новому. Каждый раз всё по-разному.

— А почему он падает?

— Берёза солнце встречает. Радуется. Они старые знакомые, сколько лет уж друг на друга любуются.

Где-то неподалёку, в зарослях вишни робко тенькнула птаха.

— О! Слышал? Это шелушок, — со знанием дела заявил Фома. — Он всегда первый голос подаёт.

— Кто? — переспросил Ваня.

— Шелушок. Птичка такая. Сама серенькая, клюв жёлтенький и всё время семечки шелушит.

— По-моему, таких птиц не бывает, — недоверчиво сказал Ваня и с опаской посмотрел на незнакомца, не обиделся ли он.

— Не знаешь, так помалкивай. Сам-то с горчичное зерно, от земли не видать, а ума невпроворот! Царь Соломон, воистину! — задиристо ответил «дед Пихто». — И вообще, лучше б помолчал, да посмотрел, как солнце к миру выходит, а то, поди, и рассвета ни разу в жизни не видал.

Ваня поднял глаза и стал смотреть, как светило поднимается на небосвод, словно большая ленивая корова не спеша бредёт на тучное пастбище. В ветках деревьев, приветствуя рассвет, защебетали птицы. Росинки на траве и листьях заискрились, заиграли, словно ночь-царевна, уходя, растеряла всюду алмазы со своего звёздного ожерелья.

— Красиво? — спросило существо.

— Красиво, — чуть дыша, согласился Ваня.

— То-то же! — с гордостью сказал дед, словно это он сам только что поднял солнце на небо. — Что, будешь теперь по утрам солнце встречать?

— Я просплю, — чуть виновато сказал мальчик, — я себя знаю. Слишком рано вставать надо.

Тот фыркнул и покачал головой.

— Ладно, — сказал незнакомец, ловко спрыгивая с подоконника. — Пора и честь знать. Спать пойду.

После чего он запрыгнул на стул, подскочил до потолка и, звонко стукнув чумазыми пятками по дощатому полу, приземлился возле Вани.

— Слышь, барчук, ты не куришь часом?

— Нет, — немного опешил тот.

— Смотри, а то я этого не люблю, — пригрозило пальцем существо и зевнуло так широко, что Ване показалось, будто голова незнакомца развалилась пополам.

— Так как же вас всё-таки звать-то? — спросил мальчик у исчезающего под кроватью гостя.

— Фомой зови, — послышалось оттуда. — Домовые мы. У-у-у! — повыл он, чтобы до ребёнка лучше дошёл смысл сказанного. — Домовые.

После этих слов наступила полная тишина. Ваня оглянулся по сторонам, потёр слипающиеся глаза и, поёживаясь от весёлого утреннего холодка, вошедшего через окно, полез под одеяло, которое ещё хранило его тепло.

Лягушка в кровати или почему нельзя трогать гадюк. — Урт хочет что-то показать. — Ночная прогулка. — Как прогнать страх. — Зябликово болото? — Чудо в болотце. — «Я была солнцем!» — Ванина печаль.

Ваня проснулся оттого, что по нему кто-то прыгал. Какое-то маленькое, но увесистое тельце мелкими прыжками скакало по его ногам поверх тонкого одеяла. Ваня открыл глаза, с опаской и любопытством оглядел свою постель. Ничего не увидел. Осторожно пошарил рукой и наткнулся на что-то холодное, скользкое и вертлявое.

— Лягушка! — чуть не вскрикнул он. Ваня не боялся лягушек, просто находка была слишком неожиданной. — Откуда она здесь? — прошептал он, поднося нежданную гостью к лицу. Пощекотал ей мягкое брюшко, зелёная в ответ пошевелила короткими передними лапками и тихо квакнула.

— Это я её кинул, — в открытом окне меж ярких звёзд появилась круглая лысая голова. — Я — Урт.

И водяной помахал в знак приветствия рукой.

— Привет, Урт. Хорошо, что ты гадюку не кинул, — Ваня слез с кровати и подошёл к окну.

— Гадюк сейчас трогать нельзя. Они сейчас змеят носят — нельзя тревожить, — простодушно объяснил тот.

— Очень хорошо. Я так рад. А скоро он кончается, сезон этот?

— Да, недели две осталось.

— Урт, никогда не кидай мне в постель гадюк, да и других змей тоже не кидай, хорошо? — попросил Ваня.

Водяной пожал плечами.

— Не буду, раз просишь.

— Да ты заходи, что под окном жмёшься?

— Нет — нет, — замахал Урт. — Я в людские жилища не ходок. Я потому и лягушку-то кинул, чтоб она тебя разбудила. Сам не пошёл.

Ваня снова погладил холодное лягушачье брюшко.

— У меня дело к вам, — сказал водяной. — К тебе и к Фоме.

— Фома тоже спит, наверняка. Да и что ещё за дело среди ночи? — зевнул Ваня.

— Пойдёмте со мной. Я вам что-то такое покажу, чего вы в жизни не видели.

Ваня мысленно представил себе ночную прогулку и спросил:

— Может, завтра?

— Нет, сегодня, — ответил водяной. — Завтра поздно будет.

Ваня отдал лягушку Урту, подошёл к стене рядом с кроватью и осторожно постучал. Подождал и постучал снова. В ответ раздалось неясное бормотание. Ваня стукнул сильнее.

— Фома, вставай, Урт пришёл.

— Урт пришёл, Урт уйдёт. Мне что с того… — послышалось из стены невнятное бурчание.

— Он показать что-то хочет.

— Мне пятьсот лет, что я не видел? Завтра, всё завтра.

— Завтра нельзя, — тревожно зашептал с улицы водяной, — Поздно будет. Сейчас надо.

Вскоре из-под кровати вылез сонный и растрёпанный домовик. В бороде его запутались соломинки, крошки табака и перья.

— И напасти на вас никакой нет. Всё шляетесь и шляетесь ночами. Куда, зачем, сами не знаете… — ворчал он на ходу.

— Пойдём, — Ваня, кое-как одевшись, схватил его за руку и потащил к окну, откуда тянуло прохладой и свежестью.

— И куда несёт?.. — бормотал Фома, спрыгивая с подоконника в сад.

Урт пошёл впереди, поминутно оглядываясь по сторонам, и поводя плечами, будто от холода. На самом деле ему было просто не по себе. Водяные не очень-то любят далеко отходить от воды. На суше они чувствуют себя скованно и неуютно.

Сначала друзья шли через поля, наводнённые темнотой, по сырой, озябшей траве, притихшей под усыпанным созвездиями небом. Изгибы равнин походили в темноте на головы и плечи уснувших в незапамятные времена великанов, которые могут проснуться в любую минуту, и потому ночные пешеходы должны ступать очень осторожно, чтобы не разбудить исполинов. Ване стало страшно.

— Фома, — позвал он, — я боюсь.

Лохматый Фома, похожий в темноте на большой и растрёпанный веник, ответил, ехидствуя:

— А что ж увязался-то, раз страшно? И то правда, за кем пошёл — за Уртом. Это надо совсем ума лишиться: среди ночи, за водяным невесть куда потащиться. Да он тебя сейчас в болото заведёт и бросит пиявкам да жукам-водянцам на съеденье. А ты, чисто глупой, веришь кому ни попадя…

— Фома, взмолился Ваня, — ты-то хоть не пугай, и так оторопь берёт.

— Пужли-и-ивый, — протянул домовик. — Раз пужливый, на небо смотри. Враз весь страх пройдёт.

Ваня послушно поднял глаза вверх и замер от восхищения. Нигде в мире не видно столько звёзд, сколько в России ночью в поле. Гуще, чем пчёл в улье, больше, чем капель в ливень, чаще, чем травинки в лугах. Небо светилось и играло. Ване вдруг показалось, что оно словно бы падает на него. Будто вверху лопнул огромный мешок со светящимися зёрнами и они потоком льются на землю. Каждая звёздочка дрожала и переливалась. Луны не было и звёзды сияли яркие, как свечи. Ваня взвизгнул от восторга:

• Предыдущая
• 7/31
• Следующая