И шарик вернется… - Метлицкая Мария - Страница 49

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая

Врачи, медсестры, санитарки, воспитатели — все остались без работы. Конечно, обещали, что помогут в трудоустройстве. Где там! О них тут же забыли.

Шура, конечно же, забрала Петрушу домой. Он привыкал трудно, тяжело. Гулять выходили редко, коляска в лифт не вмещалась, по лестнице везти тяжело и опасно. Шура боялась, что не удержит коляску и… Даже кошмары по ночам снились. Но тут неожиданно повезло. Пришла соседка с первого этажа и предложила обмен. Это была удача! Да еще какая!

Теперь вывозить Петрушу проблем не было. Ставила коляску у подъезда под окном, рядом с кустом сирени. На лавочке соседские бабульки. Все Шуру жалели. Можно и в магазин сбегать, и в сберкассу. И обед дома сварить. Было бы на что в магазин и в сберкассу… Проедали последнее, все, что Шура по рублику, копеечке собрала. Надо было что-то придумать. Петрушиной пенсии хватало только на оплату квартиры и лекарства, и то не всегда.

Шура устроилась уборщицей на почту, в соседнем доме. В воскресенье брала Петрушу и шли в храм. Там ее знали. За Петрушей присматривали местные бабули, а Шура молилась. Долго молилась. Подпевала негромко хору. Выходила из храма и раздавала нищим милостыню. Понемногу — сколько могла. Она видела людей, которым было труднее и тяжелее, чем ей, и становилось легче. Жизнь продолжалась.

Муж потерял бизнес — рейдерский захват. Остались без копейки — никаких сбережений не было, жили на широкую ногу, о плохом не думали. Идиоты! Забыли, где живут!

И еще — образовались долги, огромные, непомерные.

И Таня поднялась, потому что надо было что-то делать, на что-то жить, потому что Андрею было очень плохо и очень стыдно за то, что не смог уберечь семью от таких потрясений. Ведь Таня только-только, по миллиметру, по капельке, начала приходить в себя. И тут такой удар! Он был в плохом состоянии, на грани. Таня знала, что такое депрессия — нельзя было допустить, чтобы и Андрей теперь слег!

Она твердо сказала:

– Прорвемся. Выживем.

Надо было срочно искать выход. И она поняла, что решать теперь ей. Что теперь она — сильнее. И тоже отвечает за все.

Отнесла в ломбард все свои цацки. Продали дорогую машину, продали квартиру и купили поменьше и попроще.

– Эй! — тормошила она мужа, лежавшего с застывшим взглядом на диване. — Эй! Поднимайся! Подставляй плечо! Ты — левое, я правое. Подпорочку соорудим. Чтобы не рухнуть. Не завалиться.

Битый небитого везет, короче говоря. Сценка та еще. Не для слабонервных!

Гурьян почти не появлялся, а если приезжал — ненадолго. Торопился обратно, в Москву. В Кельне бегал по магазинам, один, без Верки. Однажды она залезла в чемодан — дорогие вещи маленького размера, даже белье — пошловатое, цветное, с обилием кружев и рюш. Видимо, такое и соответствовало непритязательному вкусу дарителя. Верка отметила, что размер бюста у будущей владелицы этой «красоты» неслабый.

Вовке она ничего не сказала. Что толку? Скандал, развод. И с чем она останется? В чужой стране, с дочкой и без специальности? Вовка давал, конечно, деньги, но небольшие, на Лийкину школу, продукты, оплату жилья. В общем, не пошикуешь. А Верке много и не надо. Не шмотки нужны, а покой. А вот покоя не было ни на минуту. Понимала, что когда-нибудь все закончится — сколько веревочке ни виться… Только как? Впрочем, сценариев не так уж и много. Верка смотрела новостные программы, слушала «Свободу»: передел собственности, рэкет, разборки между группировками — солнцевские, ореховские, люберецкие…

Каждую неделю — взорванные машины или заказные убийства.

Однажды спросила Вовку:

– Перебираться не собираешься?

Он ответил:

– Нет. Время не подошло. Дел много.

– Да, дела у тебя важные, — усмехнулась Верка. — А бельишко нарядное подошло? — поинтересовалась она.

Он дернулся:

– Подошло. Не беспокойся.

Разговор закрыт.

Однажды Вовка позвонил и сказал, что едет на неделю в Польшу, а оттуда — сразу к ним. Обещал Лийке, что поедут на море. Пошутил, что взял отгулы — на две недели.

– У тебя теперь вся жизнь — отгулы. И загулы, — не смолчала Верка.

– Ты про прогулы забыла, — усмехнулся он.

– Приезжай, — сказала Верка. — Есть разговор. Серьезный. Я не шучу.

– Куда уж тут! — рассмеялся Гурьян. — Какие шутки!

Верка решила, что это будет последний разговор, так больше продолжаться не может. Она превратилась в законченную неврастеничку — руки трясутся, без снотворного не засыпает. Решила поговорить спокойно, без криков и истерик. Поставить точки наконец, определить свой статус. Если у него другая семья — развод, без проблем. Так даже спокойнее, меньше страхов за свою и дочкину жизни. Если он развода не хочет — значит, пусть завязывает. Уехать она готова была в любое место — когда-то ее и Потьма не испугала. Будут работать, если Вовка захочет, она родит второго. А вдруг получится сын? Будет ради чего жить на свете. У Лийки переходный возраст, характер портится. Трудно с ней стало. В общем, пришло время решать, она примет любой выбор, только бы была определенность. Это такая малость, разве она ее не заслужила? Ночами Верка десятки раз проговаривала этот разговор.

Вовка не приехал — ни через неделю, ни через две и даже через два месяца. Ни одного звонка. Его мобильник не отвечал, домашний тоже. Верка все поняла. Сердцем почувствовала, что Вовки больше нет на этом свете.

Денег оставалось совсем немного — на три месяца очень экономной жизни. Работу найти невозможно — у нее нет разрешения. Устроилась нелегально к туркам в кебабную — уборщицей. Платили копейки. Там же, в турецком районе, сняла крошечную квартирку без кухни — плитка в прихожей, раковина в туалете. Лийка перешла в школу рядом с домом. Контингент… Одним словом — страшно.

Лийка хамила и шлялась до утра. Верка приходила — вернее, приползала с работы, выпивала бутылку пива и падала в кровать. Сил ни на что не было, даже подумать про свою жизнь. И слава богу! Иначе — прямой путь в «дурку».

Однажды не выдержала — позвонила отцу, ревела в трубку белугой. Ждала, что он скажет: «Приезжай. Все решу». Но он будто ее не слышал. Говорил, что женился. Счастлив безмерно. Жена — молодая красавица.

– Знаешь кто? — кокетничал он.

– Кто? — спросила Верка.

Он сказал с придыханием.

Верка переспросила:

– Кто-кто?

Гарри обиженно повторил. У Верки началась истерика.

– Старый идиот! — кричала она. — Ты хоть знаешь, что она собой представляет?

Гарри бросил трубку. Теперь у нее не стало отца — окончательно. Она встала под ледяной душ. Выпила бутылку водки и легла в кровать. Перед тем как провалиться в тяжелый и мутный сон, подумала: «Как бессмысленна жизнь! Ни трудна, ни сложна, ни жестока. А именно — бессмысленна. Ну просто абсолютно. До смеха…» Хотя, какой уж тут смех…

Лялька все знала о Танином горе и болезни. Звала ее к себе, умоляла приехать. Таня объясняла, что совершенно нет денег, еле сводят концы с концами. Но Лялька все равно упорствовала, говорила, что Тане нужна, просто необходима, перемена «картинки».

И мама, и Женька, и Андрей — все уговаривали ее ехать. Собрали по копейке — двести долларов, плюс — билет. И смех и грех.

Таня купила бутылку армянского коньяка, бутылку водки и банку черной икры. Ехала поездом — так дешевле. Лялька встречала ее на вокзале, домой поехали на метро. Пригород Парижа — чистый и тихий. Зашли в магазинчик. Лялька долго выбирала продукты — изучала ценники, искала скидки. Колбасы купила шесть тонко нарезанных кусочков. Таня вздохнула и поняла: дела хреновые. Но все равно — это был Париж! И Лялька в этом самом Париже!

Трепались до полуночи. Ляльке назавтра нужно было на работу, но остановиться не могли. Утром Таня встала под душ, потом Лялька ей смехом сказала:

– Душ — по минутам. Твои — десять минут. Счетчик, матушка!

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая