Сто лет и чемодан денег в придачу - Чевкина Екатерина Максимовна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/83
• Следующая

Один из них спросил Аллана, кто он такой и куда держит путь. Аллан отвечал, что он Аллан и что направляется домой в Швецию. Незнакомец вытаращил на него глаза. Аллан что, собирается ехать на верблюде на север Европы?

— А через Эресунн на пароме, — уточнил Аллан.

Что такое Эресунн, ни один из троих не знал. Но удостоверившись, что Аллан не сторонник иранского шаха, этого англо-американского лакея, троица предложила составить шведу компанию.

Мужчины рассказали, что в свое время познакомились в Тегеранском университете, где изучали английский. В отличие от своих однокашников они выбрали этот язык вовсе не для того, чтобы стать мальчиками на побегушках у британских властей. Вместо этого они после окончания университета на два года припали к источникам коммунистического вдохновения в ближайшем окружении Мао Цзэдуна и вот теперь возвращаются домой в Иран.

— Мы марксисты, — сообщил один из троих. — Мы ведем нашу борьбу во имя мирового пролетариата, во имя него мы устроим социальную революцию в Иране и во всем мире, мы уничтожим капитализм и построим новое общество, основанное на всеобщем экономическом и социальном равенстве и реализации личных возможностей каждого индивида; от каждого по способности, каждому по потребности.

— Ух ты, — сказал Аллан. — А выпить у вас не найдется?

И нашлось! Фляжка перебралась с одной верблюжьей спины на другую, и Аллан тут же почувствовал, что теперь путешествие пойдет как надо.

За одиннадцать месяцев четверо путешественников успели спасти друг другу жизнь минимум трижды. Они все вместе пережили снежную лавину и встречу с грабителями, лютую стужу и периодически случавшийся голод. Два верблюда издохли, третьего пришлось заколоть и съесть, а четвертого подарить афганскому таможеннику, чтобы тот впустил их в страну и не арестовал.

Аллан, разумеется, не рассчитывал, что перейти через Гималаи будет легко. А уже потом подумал, что удачно все-таки прибился к этим симпатичным иранским коммунистам, потому что в одиночку не очень-то здорово преодолевать песчаные бури в ущельях, переходить разлившиеся реки и терпеть высокогорный мороз градусов под сорок. До сорока градусов дело, впрочем, не дошло. Группе пришлось разбить лагерь на высоте двух тысяч метров, чтобы переждать зиму 1946/1947 года.

Трое коммунистов пытались, разумеется, привлечь Аллана к своей борьбе,особенно когда поняли, как тот искусен в обращении с динамитом и тому подобным. Аллан отвечал, что желает им всяческого успеха, но ему пора домой в Юксхюльт. Второпях он запамятовал, что восемнадцать лет назад самолично взорвал собственный дом.

Наконец иранцы перестали его уговаривать: довольно и того, что Аллан — верный товарищ, который не станет ныть по поводу любого мало-мальского снегопада. Уважение к Аллану выросло еще больше, когда он в ожидании лучшей погоды и в отсутствие лучшего занятия рассчитал, как получить из козьего молока кое-что покрепче. Коммунисты не понимали, как это ему удалось, но градус в молоке появился, и немаленький, благодаря чему всем стало теплее, да и повеселее тоже.

Весной 1947 года путники наконец оказались по южную сторону от высочайшей горной гряды мира. Чем ближе была иранская граница, тем темпераментнее делался разговор троих коммунистов о будущем Ирана. Настал час раз и навсегда выгнать иностранцев вон из страны. Англичане много лет подряд поддерживали продажного шаха, и это было плохо. Но когда шаху наконец надоело ходить у них на поводке и он начал огрызаться, англичане его просто сняли и посадили вместо него его сына. Аллан вспомнил Сун Мэилин и ее отношение к Чан Кайши и подумал: семейные узы у них тут за границей довольно-таки странные.

Подкупить сына оказалось куда проще, чем отца, и теперь англичане и американцы целиком контролируют иранскую нефть. Но трое иранских коммунистов, вдохновленных идеями Мао Цзэдуна, положат этому конец. Загвоздка в том, что других иранских коммунистов больше тянет к сталинскому Советскому Союзу, а есть еще множество других нежелательных революционных элементов, которые ко всему этому еще и религию приплетают.

— Интересно, — сказал Аллан, покривив душой.

В ответ прозвучала длинная марксистская тирада в том духе, что тут нечто куда большее, чем просто интерес. Вся троица, если коротко, должна победить или умереть!

Уже на следующий день стало ясно, что ближе к реальности оказался второй вариант, потому что четверо приятелей, едва ступив на иранскую землю, были задержаны пограничным патрулем, как раз вышедшим на обход границы. У каждого из коммунистов на беду оказался при себе «Манифест коммунистической партии» (и к тому же на фарси), за что все трое были расстреляны на месте.

Только Аллан оказался чужд литературе, и это его спасло. К тому же вид у него был иностранный и требовал дополнительного разъяснения.

Ощущая между лопатками дуло винтовки, Аллан снял шапку и поблагодарил троих застреленных коммунистов за компанию в Гималаях. И подумал, что никогда не сможет забыть, как его новые друзья погибли у него на глазах.

Но больше скорбеть Аллану не позволили. Вместо этого его, скрутив руки за спиной, швырнули на шерстяное одеяло в кузов грузовика. Упираясь носом в одеяло, Аллан попросил по-английски отвести его в посольство Швеции в Тегеране или, в крайнем случае, американское, если шведского там нет. На что услышал грозное:

—  Хафе шо!

Этих слов Аллан не знал, однако понял правильно. Если он на некоторое время закроет рот на замок, хуже не будет.

Тем временем на другой стороне земного шара, в Вашингтоне, округ Колумбия, у президента Трумэна были свои заботы. На носу выборы, и тут главное — правильно себя позиционировать. Основной стратегический вопрос — до какой степени он будет готов погладить по головке негров в южных штатах. Важен баланс: с одной стороны — действовать современно, а с другой — не давать слабины. Именно так можно сохранить популярность.

А на мировой арене приходится иметь дело со Сталиным. И тут никакие компромиссы невозможны. Кого-то Сталину, может, и удавалось иной раз обаять, но только не Гарри С. Трумэна.

Так что Китай в свете всего сказанного становится историей. Сталин накачивает Мао Цзэдуна ресурсами, а Трумэн не может постоянно делать то же самое в отношении этого дилетанта Чан Кайши. Сун Мэйлин, правда, получала до сих пор все, о чем просила, но и с этим пора заканчивать. Интересно, кстати, что сталось с Алланом Карлсоном? Парень-то он славный на самом деле.

Военных провалов у Чан Кайши делалось все больше и больше. А вспомогательный проект Сун Мэйлин окончился неудачей, в том числе и потому, что главный подрывник исчез и к тому же увел с собой жену шута горохового.

Сун Мэйлин раз за разом требовала встречи с президентом, рассчитывая удушить его своими руками за то, что тот послал с ней Аллана Карлсона, но у Трумэна никак не находилось для нее времени. Вместо этого США повернулись спиной к Гоминьдану; коррупция, гиперинфляция и голод — все играло на руку Мао Цзэдуну. В конце концов пришлось Чан Кайши, Сун Мэйлин и их подданным бежать на Тайвань.

Материковый Китай стал коммунистическим.

Веселая компания, собравшаяся в Шёторпе, понимала, что пора занимать места в грузовом автобусе и отправляться в путь от греха подальше. Но еще оставалась пара срочных дел.

Прекрасная облачилась в дождевик с капюшоном и резиновые перчатки и притащила шланг, чтобы обмыть останки бандита, которого Соня только что усидела. Но прежде Прекрасная вытащила револьвер из руки мертвого и осторожно положила на террасу (где его впоследствии и забыла), дулом в сторону толстой ели, которая росла в четырех метрах от дома. Никогда ведь не знаешь, когда такая машинка сработает.

• Предыдущая
• 30/83
• Следующая