Нападение - Курков Андрей Юрьевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая

— Я бы ничем не награштал. Стрелять каштый может. Убийство — это плохо.

— Но ведь если идет война, значит люди убивают друг друга!

— Можно и не убивать! — уверенно произнес хозяин. — Тут неталеко тоже итет война. И без всякого кровопролития. Просто воюющие стороны по тоговоренности стреляют труг в труга холостыми, солтаты, согласно графика, считаются то ранеными, то убитыми, и награштают их как настоящих раненых и убитых. Это очень гуманно…

Я пожал плечами. О войне такого рода слышать мне еще не приходилось.

— Латно. Итемте. Помошете немношко.

Мы вдвоем вышли из дома и прошли к зданию, напоминавшему склад или мастерские. Зашли внутрь. Рыжеволосый включил свет. Я осмотрелся.

Под стенами в несколько рядов стояли массивные ящики, а в центре переливалась красками и сверкала куча орденов и медалей.

— Нато посортировать, — хозяин указал взглядом на кучу. — Несколько ящиков поломалось и все перемешалось, понимаете… Там посмотрите, если метали и ортена на немецком языке, то их вон тута, в правый угол. Если на английском — то в левый, а русские по тем трем ящикам, что пот тальней стеной стоят. Витите, они открытые. Только не перепутайте ваши русские с тругими русскими.

Я опустился на корточки и сгреб пригоршню блестящего металла. Перед глазами замелькали знакомые по учебнику истории лица. Екатерина, кайзер Вильгельм, Александр Невский и его недавний преемник с гордым взглядом и жесткими усами. А сколько незнакомых лиц!

Предварительно я стал раскладывать награды по пяти кучкам рядом с собой.

Дверь на улицу отворилась, и на пороге появился незнакомый мужчина с седыми усами.

— День добрый! — он поклонился. — Я в помощь прислан. Тоже, видать, по такому же делу, что и вы, пришел. За крестиками-медальками.

Он подошел ближе, ознакомился с содержанием пяти кучек, насыпанных мною. Присел с другого края и тоже стал копаться в наградах, время от времени поднимаясь и добавляя в мои кучки позвякивающие серебряные, бронзовые медали и ордена.

— А что-то я вас здеся раньше не видал, — после долгого молчания сказал он. — Меня Ерофеичем кликать.

— Я здесь первый раз… — словно оправдываясь, промямлил я.

— А-а, то-то и оно, — мужик понимающе кивнул. — А я уже раз двадцать сюда захаживал. У нас командир щедрый — каждую недельку чтой-нибудь к груди прицепляет. Я уж шесть Георгиев своей старухе отослал, чтоб внучатам чем играться было. А у меня еще шесть осталось. А на что их так много?! Ну три али четыре — еще куды ни шло — красиво на груди. А коли больше, то вылитый адиот выходит. А вы сами-то откель будете?

— Застава у нас…

— Казачья? — оживился мужик.

— Нет, пограничная.

Ерофеич недоуменно пожал плечами.

— А я тут давече одного немчуру встретил — чуть не прибил! продолжил он. — Все-таки негоже это: и нам, и тем, кто супротив нас, из одного серебра кресты лить. Он тоже тогда много набрал, мешок почти! Видать, не только у нас командиры-то щедрые! Но все равно как-то нехорошо. Там мы друг другу животы штыками пропарываем, а тут у этого литовца рыжего бок о бок крестики-медальки набираем. Я с ним потом покурил, лясы поточил малость. Он тоже из малоземельных оказался, и жена тож есть, и хозяйство какое-никакое. Что-то, конечно, во всем этом не так, но пока что убивать их надобно, а то ведь и крестиков-медалек этих не получишь, а еще, хуже того, они тебя пришлепнут. Подождать надо, пока цари помирятся, а до того времени надобно их убивать. У вас там тоже небось убивают?

— Нет, — ответил я. — У нас тихо.

— Обманная эта тишь! Там, где с виду тихо, там еще больше убивают! уверенно сказал мужик, прихватил двумя руками здоровую пригоршню наград и с усердием стал их раскладывать.

Вечером пришел хозяин, тот, кого мужик назвал рыжим литовцем.

— Вы уже можете заканчивать, — сказал он мне. — Слишком мало берете.

Мы снова прошли в его дом. Выпили чаю с медом, по чарке домашней вишневой наливки.

— Вот ваши, — вручил он мне небольшой бумажный пакет. — А этот ортен в потарок примите, от меня на память. Это мой любимый!

Я начал было вежливо отказываться, но хозяин за долю секунды прицепил его к моей гимнастерке.

— Это хороший ортен, — словно успокаивая меня, сказал он. — Всякое веть может случиться.

«Смерть пережившим почет и свобода», — прочитал я слова на ордене, выбитые под серебряным букетом, состоящим из доброго десятка государственных флагов крупных держав.

— Не беспокойтесь, он не вражеский, он для всех потхотит! Прихотите чаще, я вам новые образцы покажу, вам понравятся!

Пройдя мимо перечеркнутого указателя названия этого странного населенного пункта, я свернул на лесную дорогу и уже без компаса, по памяти, смело зашагал в сторону заставы. На этот раз задание мое было легким и приятным. Один только осадок остался, въелись в мысли слова рыжего литовца: «Раненым — медали, убитым — ордена. Все должно быть по справедливости». Въелись-то они въелись, и из головы никак не шли, но понять смысл сказанного я никак не мог. То есть, смысл-то был ясен, но что-то за этими словами еще было, а вот что? Может, со временем и пойму. Видно не стал я еще солдатом, ведь если б стал, то и мыслей таких не возникло бы.

Я шел на заставу. В кармане лежали аккуратно упакованные медали, а на гимнастерке блестел подаренный орден.

Вот уж странно: раньше я полагал, что награды существуют только для награждения. А оказывается, что и героем быть необязательно. Вот ведь взял рыжий литовец и орден мне подарил. А со стороны кто скажет, что этот орден подаренный? Гимнастерка настоящая, стало быть и орден на ней заслуженный. А что, если прав литовец, и не стоят эти регалии из золота и серебра человеческой жизни, крови, самопожертвования. Ведь не за них люди воюют, а за нечто высшее, за Родину, за Сталина.

Свернув на малоприметную тропинку, я сверил по компасу свой путь. С дороги не сбился. Можно идти дальше.

Тропинка петляла, пряталась, пыталась улизнуть из-под ног. По ней, видимо, давно не ходили.

Заброшенные тропы не любят, когда о них вспоминают.

— Стой! Руки вверх! — сбоку из-за дерева выглянуло дуло нагана.

Я остановился, поднял руки. Сопротивляться было бесполезно, тем более, что я был невооружен.

Из-за дерева вышел изможденный мужчина. Лицо в кровоподтеках. Кожаная куртка замазана кровью.

— Откуда? Кто? — он подошел ближе.

— С погранзаставы, — ответил я.

— Красной?

— Да.

— Опусти руки, — мужчина облегченно вздохнул.

Я заметил, что наган он держит в левой руке.

— Комиссар Ижев, — он протянул мне руку с наганом.

Я пожал запястье.

— Уж и не думал наших встретить. Побег — это еще не спасенье.

— А откуда вы бежали?

— Из белой контрразведки, со станции Максатихи.

— Максатихи?! — название станции показалось мне чертовски знакомым.

— Да. Там у белых временный штаб. Какой-то шальной снаряд попал прямо в состав с боеприпасами. От станции одни рельсы покареженные остались. На соседних путях ихний санитарный стоял, так, наверно, с полчаса после взрыва по ветру бинтики кружились. Здорово их бомбануло!

— Это в четверг было?

— Да, — кивнул комиссар. — Суматоха сразу поднялась. Половина беляков сразу в лес драпанула — подумали, что наши наступают. Мы в подвале сидели. Вдруг дверь открывается и юнкеришко кричит: «Быстрее в лес уходите! Скажете, что Несмогов вам спастись помог!» Я бы этого юнкеришку на месте прихлопнул! Но сначала капитана б ихнего. Вот сволочь из сволочей!

Неожиданно комиссар сцепил зубы и прижал руку с наганом к правому предплечью.

— Вы ранены?

— У-гу… наши далеко?

— Не очень.

— Дорогу знаешь?

— Конечно.

— Пошли.

Мы шли медленно. Комиссар то и дело останавливался, оглядывался назад, прислушивался.

— Здесь никого нет! — успокоил его я.

— Нельзя терять классовое чутье и бдительность!

Вдруг он остановился, сошел с тропинки и лег за кустом орешника.

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая