Добрый ангел смерти - Курков Андрей Юрьевич - Страница 51

• Предыдущая
• 51/69
• Следующая

Между нами и другим товарняком пропыхтел локомотив.

— Интересно, где это мы? — Я снова выглянул в окно и увидел двигавшегося к нам со стороны хвоста состава толстенького железнодорожника с молотком на длинной ручке, которым он постукивал по буксам.

— Что за станция? — спросил я его, когда он приблизился к нашему вагону.

— Дербент-товарная, — ответил он, задрав голову и с любопытством посмотрев на меня.

Меня тут же потеснил Петр.

— Эй, — крикнул он. — Тут магазин рядом есть?

— Есть, за забором, — ответил дагестанец.

— А стоять сколько будем?

Дагестанец посмотрел на свои часы, подумал.

— Час, наверно. — Он поднял голову. — А что купить хочешь?

— Табак.

— Я могу тебе свой продать, — предложил дагестанец. — Недорого. У себя на даче выращиваю…

— Нет, спасибо. — Петр отрицательно мотнул голе вой. — Я лучше в магазин схожу…

— Зачем рисковать? — спросил дербентский железнодорожник.

— Чем рисковать? — удивился Петр.

— Понимаешь, — он скривил губы в неопределенной улыбке. — Ты — лицо славянской национальности, а тут таких лиц уже нет. Выехали. Понимаешь?

Подумают, что турист или дезертир из Чечни. Нехорошо будет!

Петр тяжело вздохнул.

— Нет, ты не думай, люди тут хорошие, — снова заговорил дагестанец. — Это время сейчас плохое. Приезжай лет через десять — почетным гостем будешь!

Спросишь, где живет Муса Гаджиев, тебе всякий покажет. Приходи, живи, в море купайся. Только потом, лет через десять! Хочешь, я сам в магазин схожу, чтоб ты не думал обо мне плохо?

Толстяк почти заискивающе заглядывал Петру в лицо.

Петр еще раз тяжело вздохнул, взял у Гали десять долларов и протянул их железнодорожнику.

— Не наши, — мотнул он головой, глядя на купюру. — Ну ничего, я тебе на свои куплю. Что, «Прима» подойдет? Тут хорошая, из Махачкалы…

Петр кивнул.

Толстяк ушел, попросив присмотреть за оставленным под вагоном молотком.

Через минут двадцать он вернулся, протянул Петру блок «Примы» — двадцать пачек, склеенных вместе бумажной ленточкой. Потом протянул ему обратно десять долларов.

Озадаченный Петр положил «Приму» на стол и уже вслед железнодорожнику крикнул «спасибо».

Меня снова стал разбирать смех, но в этот раз я сдержался. Я посмотрел на Гулю, и мы улыбнулись друг другу. Галя тоже сидела с улыбкой на лице. Только Петр, все еще озадаченный происшедшим, сохранял серьезность. Он нашел пустой целлофановый пакет и стал высыпать в него табак из папирос.

Состав уже двинулся, а он все еще выкручивал из папирос табак, хотя видно было, что занятие это ему надоело. Наконец он чертыхнулся, достал трубку, набил ее примовским табаком, закурил и вышел в тамбур. На столе оставались три нераспотрошенных пачки папирос и на четверть заполненный пакет.

Несколько часов спустя, когда солнце удлиннило до предела тень нашего вагона, состав стал постепенно удаляться от моря. Может, это море уходило куда-то в сторону, а мы ехали прямо? Сидя в вагоне, было трудно это понять, но пейзаж за окном менялся, становился менее романтичным. Место виноградников заняли бесконечные ряды гаражей, потом снова пошли дачи, только эти дачи выглядели победнее тех, мимо которых мы проезжали перед Дербентом.

Не спеша мимо нашего вагона проехал и город, странный город хрущевских пятиэтажек, частных домов и труб, проложенных прямо по земле, обходивших дороги по воздуху на трех-четырехметровой высоте и снова опускавшихся вниз. Словно вся кишечная система города, обычно стыдливо спрятанная в землю и выглядывающая оттуда только чугунными люками, здесь выперла наружу, да так и осталась. Может, для удобства ремонтных служб, может по другой причине. Трубы разного диаметра, повторяя единый контур, огибали на большой высоте и железнодорожное полотно. Я проводил их удивленным взглядом: в наступившем сумраке они делали город похожим на какое-то инопланетное поселение из старой детской книжки.

Когда поезд замедлил ход, я увидел сидевших у костра на железнодорожной насыпи двух пацанов.

— Эй, — крикнул я. — Это что за город?

— Махачкала! — крикнул в ответ один из них, а второй помахал рукой.

Я тоже махнул рукой и опустился на свое место, рядом с Гулей.

— Махачкала, — повторил я, сосредоточивая свое внимание на горевшем примусе.

Приближалось время ужина. Петр открывал одну из банок трофейных консервов.

Гуля помешивала суп в котелке. В купе пахло бараньим жиром.

«Хорошо бы теперь без остановок до Ростова», — подумал я с надеждой.

Три часа спустя состав резко затормозил в полной темноте. Примус вместе с котелком недоеденного супа слетел со стола. Мы вскочили. Петр чиркнул спичкой и выглянул из окна, словно эта горящая в его руке спичка могла что-то осветить.

Гуля на ощупь нашла на полу примус и котелок, подняла их.

Снаружи донесся шум мотора.

Я тоже вылез головой в окно, потеснив Петра. От хвоста состава к нам приближалась машина, освещая товарняк дальним светом. Она ехала медленно, и мы, должно быть, смотрели на нее минуты три, прежде чем Петр прошептал: «Грузовик!»

Я присмотрелся повнимательней и увидел, что на кузове машины стояли люди.

Два луча от карманных фонарей бегали по товарным вагонам, мимо которых полз этот грузовик.

— Дальше, дальше! — крикнул кто-то. Мы с Петром переглянулись. Петр опустился на нижнюю полку, нашел под столом свою хозяйственную сумку, вытащил оттуда пистолет с глушителем. Потом зажег спичкой спиртовую таблетку на столе.

— Сховайся пид полкой, — сказал он Гале. Она послушно полезла вниз. А Петр смотрел теперь мне в глаза, словно ожидал от меня каких-то действий.

Ожидал, наверно, что я скажу Гуле тоже спрятаться под полкой.

Раздумывая, я достал свой пистолет и положил его под подстилку справа от себя.

— Может, кофе сварить? — неожиданно прозвучал голос Гули.

Я повернулся. Она смотрела на Петра.

— Спасибо, нет, — сказал Петр и вздохнул. Машина приблизилась к нашему вагону. Петр убрал пистолет со стола.

— Стой, тут. Вот этот вагон! — раздался хриплый голос снаружи.

Было слышно, как машина остановилась. Водитель выключил двигатель.

Луч фонарика неожиданно ворвался через Оконницу в наше купе, и я вздрогнул.

— Эй, ребята, есть кто? — влетел в купе вслед за лучом фонарика уже слышанный хриплый голос.

Петр приподнялся, застыл, потом все-таки выглянул. Я тоже высунул голову и тут же зажмурился, ослепленный фонарем.

— Выходите, — спокойно и приветливо позвал нас кто-то невидимый.

— Чого йим трэба? — прошептал Петр, когда мы выбирались из купе в тамбур.

Я пожал плечами.

Спрыгнув с приваренных железных ступенек, мы оказались под бортом грузовика. К нам тут же подошел мужик с фонарем.

— Откатывайте ворота, — спокойно произнес он, и не было в его голосе ни угрозы, ни особой требовательности. И говорил он по-русски чисто, без акцента.

Это меня немного успокоило, я-то приготовился к встрече с чеченцами.

— Проверять будете? — осторожно спросил Петр, подходя к середине вагона.

— Чего проверять? — удивился мужик с хриплым голосом. — У нас все и так под контролем. Выгрузили-загрузили и каждый своим путем! Давай, торопись!

Молдованин где?

— Какой молдованин? — Петр остановился перед откатной боковой дверью, растерянно оглянулся на меня.

— Вот сука! — негромко выдохнул мужик. — Я ему ребра переломаю, рейсовик хренов!

Он сплюнул под ноги, потом оглянулся по сторонам. Задержал взгляд на мне, натянуто улыбнулся.

— Ничего-ничего, давайте, ребята! — он кивнул, успокаивая то ли нас, то ли себя.

А я все еще не понимал смысла происходящего. Одно было очевидно — эти ночные ребята вели себя с нами так, будто мы полностью в курсе их дел. Может, татуированный попутчик, недобровольно покинувший наш вагон, и был тем «молдованином», который должен был нас просветить? Можно было только догадываться или ожидать, что все объяснится само собой.

• Предыдущая
• 51/69
• Следующая