Добрый ангел смерти - Курков Андрей Юрьевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая

— Я его хорошо знал, — негромко произнес он наконец, сам себе кивнув головой. — Хороший был человек. Он занимался секретными исследованиями в области материальных проявлений национального духа. В каждой республике тогда в ГБ открыли по такому отделу. Москва выделила много денег на эти исследования.

Больше всего досталось нам, прибалтам и таджикам. Меньше всего белоруссам — там, вроде, нечего было исследовать… Я тогда только звание лейтенанта получил и был направлен в его отдел…

Все, даже Галя с Гулей, внимательно слушали полковника, забыв про рис. И полковник, заметив это, на мгновение замолчал.

— Вы кушайте, а то остынет, — сказал он мягко. Потом, проследив, чтобы мы снова принялись за действительно остывавший рис, продолжал. — Отдел просуществовал недолго… Может, год — полтора. Было очень интересно: мы изучали потаенный украинский фольклор, мифологию, старые издания и рукописи.

Даже архивные материалы царской охранки — оказалось, что и тогда этот вопрос интересовал тайную полицию. Вызывали из лагерей националистов и беседовали с ними… Следили и за группами безопасных националистов, и за группой Гершовича.

— Полковник при упоминании этой фамилии посмотрел на меня. — Уже тогда мы вышли на несколько так называемых священных мест на Украине. Обычно такое место находилось возле одиноко стоящего старого дерева — липы, вербы или дуба. А на юге, в Херсонской области, в Николасвской — возле скифских курганов. Мы определили закономерность: в селах, находящихся вблизи таких мест, преступность была в несколько раз меньше, чем в среднем по Украине. Средний уровень умственного развития был выше. Многие другие показатели тоже подчеркивали отличие жителей таких сел от остальных… Конечно, все исследования проводились в строжайшей тайне. Все записи и обоснования у нас сразу отбирались и оправлялись в Москву. Я в то время еще не понимал важности этих исследований.

Помню только, что майор Науменко что-то узнал о материальных проявлениях украинского национального духа в Казахстане. Он сделал запрос в Казахский ГБ и сперва даже получил подтверждение. Казахи готовы были сотрудничать. Но неожиданно из Москвы пришел приказ отдел расформировать, а всех его сотрудников перевести в разные города, чтобы не дать им возможности продолжать работать в команде по собственной инициативе. У меня в то время инициативы не было — я был исполнительный молодой офицер, мечтающий о карьере в госбезопасности. Но при этом майор Науменко не мог не вызывать у меня восхищения и уважения. Человек блистательного ума, кристальной честности… После закрытия отдела его затребовала Москва в центральный аппарат КГБ, но когда к его дому подъехала служебная машина, на которой он должен был ехать на вокзал, выяснилось, что он пропал. Напуганная жена показала шоферу записку, где он писал, что отправляется в командировку на две недели… Вы можете себе представить, что творилось на Владимирской! Начальство сутки не могло решить, что сообщить в Москву.

Областные ГБ буквально прочесывали леса, села, все места, где он бывал в связи с исследованиями. Проверялись все его знакомые и родственники, но его нигде не было. В конце концов начальство стало перед выбором: или объявить его сбежавшим за границу изменником, или сообщить в Москву, что он серьезно болен и раньше, чем через две недели, не приедет. Но в любом случае было ясно — без неприятностей не обойтись.

Я вдруг поймал себя на мысли, что полковник очень четко и грамотно рассказывает о событиях прошлого. Это как-то не вязалось с его недавним «шоканьем» и косноязычием.

Моя пиала была уже пуста. Хотелось чаю, но еще больше хотелось узнать, что же случилось дальше с майором Науменко.

До ушей донеслось фырканье верблюда, и я оглянулся. Голова корабля пустыни уже поднималась над близким горизонтом — ведь Новопетровское укрепление располагалось на возвышенности. Вскоре показалась и голова человека-магазина.

Полковник, заметив приближение казаха и верблюда, замолчал. Пообещал досказать потом и принялся за свой рис.

А казах остановил верблюда метрах в трех от нас. Заставил его лечь на песок, вытащил что-то из баула и присел в наш круг. Протянул Гуле свою миску, две банки крабов и консервный нож. Гуля молча приняла его взнос, открыла банки и положила каждому крабьего мяса. И казаху положила в миску риса и крабов.

Потом она помыла котелок и повесила его снова на крючок треноги, наполнив водой для чая.

— А тебя как звать? — неожиданно по-русски спросил Петр казаха.

— Мурат.

— Далеко живешь?

— Далеко, в Красноводске…

— А жена, дети есть?

— Есть. Жена есть. Три сына…

Я слушал этот разговор с интересом, но достаточно невнимательно.

Пораженный внезапным переходом Петра на русский язык, я прислушивался к его речи, пытаясь уловить акцент. Но он говорил без акцента.

Забравшийся мне на ногу хамелеончик Петрович отвлек меня от разговора. Я словно провалился в собственные мысли и переживания. Обведя взглядом собравшихся вокруг костра, я увидел, что все, кроме Петра и Мурата, погружены в размышления. Полковник неподвижно смотрел в песок перед собой — он, наверно, вспоминал сейчас то, что было двадцать лет назад, и был печально-задумчив.

«Интересно, — подумал я. — А у него есть жена, дети?»

Я присмотрелся к нему внимательнее. Опустил глаза на его руки, на толстые пальцы, сцепленные в замок. Он сидел по-турецки, упершись локтями в ляжки.

На одном пальце я увидел обручальное кольцо, на другом — серебряный перстень.

«Женат», — решил я.

Вода в котелке закипала. Гуля, придвинувшись к треноге, сидела на страже.

Сейчас она заварит для нас чаю. Что будет потом?

— Канечна, тяжело, — отвечал Мурат на очередной вопрос Петра. — Налоговая у нас — басмачи! Если держать киоск — покоя не дадут. Одно спасение — верблюд.

Абслуживание качевников… У меня в патенте как написана — падвижная тарговая точка…

— Бачыш, як людыни важко тут! — обернулся ко мне Петр, заметив, что я прислушиваюсь к рассказу казаха.

Я кивнул. То, что со мной он говорил по-украински, меня не удивило. Он знал, что я понимаю украинский.

Гуля уже наливала чай в пиалы.

— Падажди! — остановил ее вдруг Мурат. — Я сейчас! Он сбегал к верблюду и вернулся с коробкой конфет. Снял с нее целлофан и протянул каждому по очереди.

Я тоже взял одну — шоколад таял, и я отправил ее целиком в рот. Запил глотком зеленого чая. Ощущение возникло непривычное, но приятное. Мне и раньше нравились контрастные сочетания сладкого и соленого: сладкий чай и бутерброд с селедкой. Сейчас все было наоборот: чай соленый, а конфета сладкая.

— Чай китайский? — спросил у Гули Мурат. Она кивнула.

— Падажди! — сказал он, поднимаясь на ноги. Снова сбегал к верблюду.

Вернулся с большой раскрашенной жестянкой чая.

— Вот, падарок! — протянул он жестянку Гуле. — Это вьетнамский зеленый!

Савсем бархатный! Как шелк пьешь!

Хамелеончик слез с моей ноги и медленно побрел по песку, описывая аккуратную круглую линию вокруг костра, словно соблюдая безопасное расстояние.

Он добрался до Гали и стал взбираться ей на ногу. Наконец, устроившись на ноге и посинев под цвет ее джинсов, он замер. Только зрачок его выпученного глаза вращался, время от времени останавливаясь. Но понять, на ком он останавливал свой неподвижный взгляд, было трудно.

Казах, глотнув из пиалки чаю, вдруг словно вспомнил о чем-то и снова поднялся на ноги. Снова сходил к верблюду. Возвратившись, протянул Петру красиво упакованный китайский шелковый галстук.

— Вазьми, на память! — сказал он, улыбаясь. Удивленный его щедростью, я вдруг обратил внимание на полковника, который также пристально следил за казахом. В глазах полковника прочитывалась тревога.

— Мурат, — сказал он негромко. — Тебе опасно здесь долго оставаться…

Мурат посмотрел на полковника, улыбнулся и, вскочив на ноги, снова пошел к верблюду. Возвратился с коробкой патронов.

— Вазьми! Я вижу — ты хароший человек! Полковник достал из кармана бумажник, протянул Мурату десять долларов.

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая