Акварель для Матадора - Курицын Вячеслав Николаевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая

— Проще… — Шлейфман задумался. — Акварель сделана на основе опийного мака. Ну, как героин. Концентрация очень сильная. Можно предположить, что препарат вызывает мощную физиологическую зависимость.

— И как быстро можно подсесть? — спросил Матадор.

— Быстро. Может, за месяц, за два. Не с первого раза, но…

— С первого раза, — хмыкнул Барановский, — можно подсесть только на водку. Знаешь, есть на Севере народы, которых русские братья споили. Не способен у них организм противостоять алкоголю. Он выпивает рюмку — и всё, у него через пять минут похмелье. Ему тут же вторую надо. Через пять минут третью. У него даже кайфа не бывает — сплошное похмелье. Пока не сдохнет… Ладно, ты расскажи Глебу, почему эта штука красная.

— Красная она потому, что второй элемент — мухоморы.

— Мухоморы? — удивился Матадор. — Обычные мухоморы?

Шлейфман кивнул:

— Есть свидетельства, что мухоморы вызывают галлюцинации и безумный прилив энергии. Существует много описаний ярких мухоморных переживаний. Берсеркеры, говорят, пили перед боем мухоморовую настойку…

— Кто такие берсеркеры? — нахмурил лоб Барановский. — Новая порода охранных собак?

— Такие скандинавские пираты, — пояснил Матадор. — Плавали по северным морям и отрывали бошки всем встречным-поперечным. Теперь Миша нам загибает, что они жрали мухоморы…

— Это известный факт, — Шлейфман раскраснелся и, кажется, немножко обиделся. — Так вот — мухоморы действуют далеко не на всех. Считается, что их психоделический эффект существенно ниже, чем у псилоцибиновых грибов. Но в отличии от псилоцибинов мухоморы не запрещается собирать и употреблять. И если удалось сделать экстракт, то он может вызывать очень яркие картинки. Мультики, как говорят наркоманы.

— Опийное привыкание, — загнул генерал Барановский один палец. — Мухоморные мультики, — загнул второй.

Матадор и Шлейфман внимательно смотрели, как генерал загибает. Дзержинский со стены, казалось, тоже скосил глаза на руку Барановского.

— Простота в употреблении — пьёшь как лимонад. Не надо ни шприцов, ни пипеток, — генерал загнул третий.

— Дёшево, — продолжил Шлейфман. — Три грамма жидкости прут сутки, а стоят пятьдесят баксов. Если верить газете, конечно.

— Недорого, — согласился генерал и загнул четвёртый палец. Потом просунул большой между средним и указательным. Получилась довольно-таки противная фига. — И вот что в результате. Очередной шиш властям.

— Мощный продукт. — Согласился Матадор. — Хорошие перспективы. Большие бабки.

— Имейте в виду, — продолжил генерал, — что все указанные в газете точки продажи до сих пор были чисты. Так что возможна провокация.

— Сегодня же проверим все три места, — решительно сказал Матадор.

Славку Караулова отправили в «Чайную ложку», Серёга Сафин двинулся вокруг Лубянской площади к аптеке номер один, а Матадор спустился мимо Политехнического музея к памятнику героям Плевны. От героев Плевны тянулся уютный липовый скверик в сторону Китай-Города, к памятнику другим героям. Героям славянской письменности Кириллу и Мефодию.

Вид этих серьёзных бородатых мужиков, обнявших православный крест, вызывал у горожан здоровый хохот. После начала реконструкции сквера у Большого театра именно сюда переместился центр уличных встреч московских гомосексуалистов. Кирилл и Мефодий стали постоянным объектом шуток. На постаменте их памятника появлялись всякие издевательские надписи типа «Люди лунного света». Так назвал гомиков юморист Жванецкий.

Здесь, в тени аллей, могли свободно познакомиться мальчики, только ещё познающие тайны однополой любви. Стареющий педераст из театральных критиков, чья жопа стосковалась по крепкому молодому члену, надеялся здесь на сочувствие и взаимопонимание.

Матадор спустился по Лубянскому проезду к станции метро «Китай-Город». Он вошёл в сквер не со стороны «Плевны», где гомики кишели кишмя, словно сперматозоиды в презервативе, а со стороны Кирилла и Мефодия, где их было меньше.

— А он засунул себе в зад стодолларовую бумажку и говорит: «Подожги». Говорит: «Хочу курить попкой»… Потом потребовал, чтобы я ему через клизму пускал в попку коньяк… Такой ужас! Я еле сбежал, еле сбежал…

На ближайшей к Матадору скамейке сидели два паренька, держались за руки и болтали. Матадор замедлил шаги.

— И не говори! — эмоционально всплеснул руками второй паренёк. — Чего только не бывает у людей в попке. У меня приятель работал в судмедэкспертизе. Привезли одного неживого, а у него в попку под самый корешок забита ножка от телевизора. Он с дружком напился нетрезвым… Что-то они поссорились, он заснул… И когда он спал, этот, значит, дружок снял с него штаны и вогнал ему в попку ножку от телевизора. А тот утром встал и целый день ходил, не мог понять, что это у него так всё внутри болит… Думал, выпил лишнего. А к вечеру помер.

Матадор вошёл в королевство гомосексуализма. Уже стемнело. В сквере зажглись редкие фонари со стёклами из голубого стекла. Их бледный огонь смешивался с неверным светом по-прежнему полной луны. Листва отбрасывала ажурные тени. Где-то совсем рядом негромко пел из магнитофона Элтон Джон.

Вскоре Матадор увидел скромно одетого еврейского мальчика, который склонился над шахматной доской с расставленными фигурами.. Курчавые волосы, очки. Пухлые пальчики. Пухлые пальчики всегда удивляли Матадора в евреях. Встречаешь еврея-красавца или еврея-качка, хоть сразу в голливудский боевик. А глянешь на пальчики — почти у всех толстенькие, пухленькие, как на заказ…

«Типичный еврепид», — подумал Матадор.

Евреев-пидорасов в ФСБ сокращённо называли «еврепидами».

— Садитесь, — мальчик, увидев, что Матадор за ним наблюдает, сделал приглашающий жест. — Интересная задача. Белые дают мат в три хода.

Матадор присел. Подумав пару секунд, он смело двинул вперёд на несколько клеток толстенькую фигуру в виде башенки.

— Сразу видно, что вы очень решительный человек, — еврейчик зачем-то приподнял очки, прищурился. — Вы привыкли идти напролом и получать то, чего хотите… вы очень сексуальны, да?

Матадор смутился.

— Я могу вам помочь, — нежно улыбнулся еврейчик. — Минетик здесь, в кустиках, десять долларов. Моя попка в кустиках — двадцать. Можно вместе уйти на ночь, я живу здесь неподалёку. Но это стоит дороже…

Чёрт побери, совсем ведь ещё пацан! Шестнадцати нет, точно! Смотрит бесстыже в упор, улыбается. А эти их педерастические сюсюканья: попка в кустиках, ножку в попку… Тьфу…

— Спасибо, — улыбнулся в ответ Матадор. — Вы знаете, у меня другая проблема. Я ищу своего брата… Он стал принимать наркотики. Его уже несколько дней не было дома. Мне посоветовали поискать его здесь.

— Знаете, в этом сквере наркоманам делать нечего. Здесь не бывает наркотиков.

— Да? — Матадор изобразил удивление. — Сам-то я не специалист в этих делах. А мне говорили, что здесь свободно продают наркотики… Да я сегодня в газете читал, что здесь продаётся какой-то совсем новый наркотик… Акварель. Не читали в «Комсомольской газете»?

— Здесь вам никто не продаст наркотиков, — решительно мотнул головой еврейчик. — Это очевидно, как Е2-Е4. Здесь не торгуют наркотиками. Ни гуашью, ни акварелью…

Матадору ничего не оставалось, кроме как встать и распрощаться. Но не успел он отойти на десять шагов, как сзади раздался какой-то шум. Матадор обернулся. Бритоголовый парень в красном свитере крепко держал еврейчика за нос.

— Бля, жидовская ряха. О, шнобель, а! Бля, он мало что педик, он, бля, ещё жид. В шахматишки, бля, двигаешь? Засунуть тебе коня в жопу, а? Такой ход конём, бля. Крёстный ход, бля, конём в жопу.

Два спутника бритого парня — такие же бритые парни в таких же красных свитерах — пьяно захохотали.

— Коня в жопу? Сырой, ты даёшь! Придумал, бля. Ход конём! Коня в жопу!

Еврейчик попытался освободить свой и впрямь немаленький нос, но Сырой рывком поднял мальчика со скамьи, одной рукой зажал ему рот, а другой стал стаскивать с него штаны. Шахматы посыпались на землю.

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая