Рыцарь света - Вилар Симона - Страница 84

• Предыдущая
• 84/152
• Следующая

Она сама не могла объяснить, почему равнодушна к этому ребенку. Наверное, и Эмма Нормандская тоже чувствовала отчуждение к сыну, рожденному от короля Этельреда Неспособного. И все же, когда во время крестин Милдрэд стояла в большом соборе Винчестера и маленький Вильям заплакал, едва его окропили холодной водой, ее сердце невольно дрогнуло и появилось желание взять малыша на руки. Но она не сделала этого. Это ведь дитя Юстаса, вот пусть он и занимается им. Принца даже не смущало, что Вильям совсем не похож на него.

На крестины младенца приехали король с королевой. Стефан по-прежнему держался с Милдрэд по-отечески приветливо и мягко, а вот Мод игнорировала ее. К слову, Мод была серьезно больна. Во время церемонии в соборе королева сотрясалась от кашля, да и позже, когда епископ Генри принял королевскую чету у себя во дворце Уолвеси, она выглядела не самым лучшим образом.

— Мне не нравится, что эта саксонка имеет такое влияние на моего сына, — заявила королева после очередного приступа кашля. — У нее глаза злой кошки, и, даже родив Юстасу сына, она продолжает ненавидеть его.

— Это их дела, мадам, — заметил король, а Генри Винчестерский добавил, что как бы ни складывались отношения Юстаса и его любовницы, все же она довольствуется своим положением датской жены и не настаивает на разводе принца с Констанцией.

— Этого только не хватало! — всплеснула руками Мод. — Пока Юстас муж Констанции, король Франции будет нашим союзником. И только в союзе с ним мы можем ставить на место неугомонного Плантагенета. Что касается дочери изменника Эдгара, то ей надо смириться и удовольствоваться тем, что она принята в наше окружение.

— Но ведь Милдрэд знает, что никакой измены со стороны ее отца не было, — осторожно произнес епископ.

При этом Стефан горестно вздохнул, а Мод еще сильнее рассердилась. Сказала, что даже если Эдгар не был предателем, то все равно большинство лордов считают, что при захвате Гронвуда в руки короля попал документ с их подписями, и это заставило их затаиться. Они не посмеют даже заикнуться о правах Плантагенета на трон, ибо опасаются, что и их не минет сия чаша.

Мод, как всегда, была права; воли и разума этой измученной болезнью женщины хватило, чтобы убедить принца вновь отправиться в Нормандию. Это было необходимо как для пользы королевства, так и для здоровья Милдрэд. Юстас просто не мог оставить ее в покое, и молодая женщина, измученная его ненасытной похотью, больше походила на тень.

Отъезд Юстаса был необходим еще и потому, что до короля Людовика стали доходить слухи о том, что муж его сестры оставил войска в самый разгар кампании ради желания навестить новорожденного бастарда. Людовик пребывал в гневе, но не столько из-за того, что английский принц позорит его сестру, сколько по той причине, что оставленные Юстасом войска мародерствовали в Нормандии и при этом отнюдь не спешили подчиняться Людовику и идти на приступ очередного замка. Может, поэтому по возвращении Юстаса их встреча была несколько бурной. Началась она с упреков по поводу ведения войны, а потом постепенно перешла на семейные дела, и Людовик заявил Юстасу, что тот, вместо того чтобы плодить ублюдков, лучше бы справлялся со своим супружеским долгом и сделал жене законного сына.

Юстас уставился на Людовика своим тяжелым, давящим взглядом.

— Сделать Констанции ребенка? Чтобы он стал столь же безумным, как она сама?

— Моя сестра не была безумной, когда выходила за вас! — парировал Людовик.

Но Юстас продолжал так мрачно смотреть на него, что король невольно отступил и перекрестился. Дьявол, ну чисто дьявол! И угораздило же его породниться с таким исчадием ада. Бедная Констанция! А тут еще Юстас глухо сказал, что если король Франции столь мудр, чтобы давать советы, от кого заводить сыновей английскому принцу, то пусть лучше сделает собственного наследника Элеоноре Аквитанской.

Учитывая сложившуюся в семье короля Франции ситуацию, подобное заявление звучало как явное оскорбление. Но Людовик предпочел сделать вид, будто не придал ему значения. Однако в ближайшее время неожиданно отвел войска к Парижу, оставив Юстаса один на один с отрядами Плантагенета. Вот когда Юстасу пришлось несладко. Конечно, он был неплохим военачальником, но и мальчишка Генрих умел воевать. К тому же Генриху досталась хорошо организованная и обученная еще его отцом армия, а за Юстасом стояли только отряды младших сыновей рыцарей, не столько умелых, сколько рьяных, но даже всего их ража не хватало, чтобы противостоять войскам Плантагенета. Они отступали, когда Генрих в отместку за захват Нью-Марша опустошил долину между реками Иска и Андели, сжег замки Читри, Баскервилль и Стирпни. К тому же воины Юстаса давно не получали платы, они стали роптать, и, чтобы как-то утихомирить их, английский принц разрешил им разграбить земли некоего графа Валерана де Мелена. А это был родной брат-близнец могущественного английского графа Лестера, до этого верно поддерживавшего в Англии Стефана. И Лестер, чтобы поддержать своего брата в Нормандии, даже написал Плантагенету, умоляя помочь Валерану. Плантагенет откликнулся на просьбу и ввел свои войска в разоренные и преданные анархии владения Валерана де Мелена. Объединившись, они нанесли Юстасу поражение, и нанятые принцем наемники разбежались, а сам принц, охраняемый только отрядом своих саксов под предводительством Хорсы, вынужден был пробираться через враждебную территорию к побережью.

Об этом Милдрэд рассказал Генри Винчестерский. Епископ был удручен, что после такого блестящего начала нормандской кампании его племянник все испортил из-за своего дурного нрава и неумения ладить с союзниками. Что касается Милдрэд, то известие о том, что принц настроил против себя Валерана и английского Лестера, даже развеселило ее.

— Ну вот, Юстас опять показал, какой из него негодный правитель. Подумать только — разругался с королем Франции, да еще и обозлил такого вельможу, как Лестер! Теперь этот граф-горбун [66]задумается, стоит ли ему сохранять верность блуаскому дому, если однажды его королем может стать Юстас!

При этом она злорадно засмеялась. Но Генри был возмущен.

— Я знаю, что такой, как Юстас, не может испытывать твоего расположения, Милдрэд, но если ты хоть немного задумаешься, то поймешь, что пока ты под покровительством нашей семьи, твое положение незыблемо и даже имеет определенные перспективы. Если же наш дом падет…

— Мне все равно, что случится со мной, — резко ответила она. — Хуже того, что со мной произошло, уже и быть не может. А вот вам, преподобный отец, стоит не единожды подумать, как сохранить свое место. Некогда вы были папским легатом, но потеряли свое положение [67], так как ваш брат Стефан не пользуется поддержкой Папы. И вы из первого лица в английской церкви опустились до обычного епископа. А будущее… Вы защищены правами Церкви, но разве правители всегда ценят церковников? Вспомните, как некогда Стефан посмел поступить с епископом Солсберийским [68]. К тому же поговаривают, что, несмотря на ваше родство с королем, вы имеете общие с домом Анжу интересы. И там, замечу, вы на хорошем счету.

Она говорила спокойно, но епископ напрягся. Некогда эта девочка была полностью в его власти, а теперь смело указывала ему на зыбкость его положения. И чтобы сбить с Милдрэд спесь, Генри, в свою очередь, пустил в нее ядовитую стрелу: знает ли миледи, что небезызвестная дама Ависа, которую она видела в церкви Святого Ботольфа в Лондоне, распродала свое имущество в Глочестере и со всем семейством подалась неизвестно куда? Поговаривают, что Артур отправился в Нормандию на шлейфе этой разбитной бабенки, своей жены.

Больше епископ ничего не добавил, но был удовлетворен, заметив, как поникла саксонка. Вот-вот, пусть не зазнается и помнит, что она сама едва не стала жертвой какого-то пройдохи.

• Предыдущая
• 84/152
• Следующая