Сатанстое [Чертов палец] - Купер Джеймс Фенимор - Страница 9

• Предыдущая
• 9/55
• Следующая

— Я заметил только, что она была очень неприятно поражена, когда вы ее назвали « мисс», и как она поспешила отклонить ваше предложение взять билеты! Это я все прекрасно заметил! — сказал я.

Не могу сказать почему, но по-английски назвать молодую особу просто «мисс» считается в высшей степени неприличным; самая элементарная вежливость требует прибавить непременно имя той особы, к которой обращаются. Во Франции же считается лучшим тоном говорить просто мадемуазель, и прибавлять к этому слову фамилию считалось почти дерзостью, как во Франции, так и в Испании, Италии и Германии.

Непозволительная фамильярность Язона возмутила меня, и я хотел дать ему это почувствовать.

— Вы положительный ребенок, Корни, — сказал педагог, — и ничего в этом не понимаете! Не мешайте только мне, и я все это дело поправлю!

И прежде чем я успел остановиться, он подошел к мисс Аннеке и, протягивая ей монеты, сказал:

— Вы уж извините Корни, мисс, он еще очень молод и совершенно незнаком с обычаями света! Не обращайте на него внимания! Когда он станет немного постарше, то не будет в столь высочайшей степени опрометчив! — и он продолжал протягивать деньги мисс Мордаунт. Та имела настолько такта, что обратила все это в шутку, и ответила ему, насколько возможно, серьезно:

— Вы, право, очень любезны, мистер Ныокем, но в Нью-Йорке принято, чтобы дамы в подобных случаях сами платили за себя! Когда мне случится быть в Коннектикуте, тогда я с удовольствием подчинюсь тамошним обычаям!

С этими словами она отошла от него.

— Вот видите, — сказал Язон, — она обиделась, что вы не угостили ее! Но все же три шиллинга сэкономлены! — добавил он, со вздохом облегчения опуская деньги в карман.

Однако пора вернуться и ко льву!

Около льва толпилось очень много посетителей, так что к клетке трудно было пробраться, тем не менее Аннеке удалось подойти очень близко. На ней был ярко-пунцовый шарф, и, вероятно, это было причиной того, что лев, просунув лапу между решеткой, захватил этот шарф и потянул его к себе. Видя это, я быстрым движением сдернул шарф с плеч девушки и, слегка приподняв ее на руки, отнес на несколько шагов в сторону. Все это произошло так быстро, что половина присутствующих ничего не заметила. Сторож подошел и отнял у льва шарф. Аннеке была в полной безопасности прежде даже, чем она поняла, что ей грозило. Дирка оттерло толпой, и он не мог до нее добраться, Язон же подошел лишь тогда, когда сторож вручил ему злополучный шарф. Аннеке быстро овладела собой и оставалась еще с полчаса в бараке.

При выходе из балагана произошла описанная выше сцена с деньгами, после чего мисс Аннеке высказала намерение отправиться домой. Дирк предложил ей проводить ее до дома, и мы стали прощаться с нею.

— Мистер Литльпэдж, — проговорила девушка, прощаясь со мной, — я только теперь поняла, сколь многим вам обязана! Все это случилось так быстро, и я была так смущена, что не нашла и сейчас еще не нахожу слов, чтобы благодарить вас! Но будьте уверены, что я никогда не забуду этого дня, и если у вас есть сестра, то скажите ей, что Аннеке Мордаунт предлагает ей свою дружбу и что ее молитвы за брата не могут быть более горячими, чем мои!

И прежде чем я успел собраться с мыслями, чтобы ответить ей, Аннеке уже удалилась и затерялась в толпе.

Мне уже не хотелось больше прогуливаться, и, воспользовавшись удобным моментом, я потерял Язона в толпе и поспешил вернуться в город.

По дороге я встретил экипажи, украшенные знакомыми гербами. Я узнал корабль — на гербе Ливингсонов, копье — на гербе де Лансеев и горящий замок — у Моррисов. Весь город был на ногах, и так как по случаю войны в колонии квартировало несколько полков, то мне попадались навстречу десятки молодых офицеров, которым я от души завидовал; они шли все больше по двое, под руку. Почти все получили образование в Англии, многие окончили там университеты и видели избранное английское общество; они держали себя свободно, я от души желал успеха их оружию и процветания английской короне. Следовательно, все мои симпатии должны были быть на стороне королевских войск. между тем их надменный вид, самодовольный и высокомерный, раздражал; чувствовалось как бы отношение патрона к подчиненному в обращении этих английских офицеров к нам, представителям местного избранного общества.

Несколько усталый и взволнованный, я поспешил вернуться домой к тетке, где меня ждал холодный обед, так как в продолжение трех дней приходилось обходиться совершенно без прислуги, если в числе друзей семьи не имелось английских офицеров, которые присылали на это время своих английских слуг на выручку.

Едва я успел войти, как мистрис Легг, моя тетушка, накинулась на меня с вопросом:

— Корни, милый, что ты такого сделал, чтобы заслужить такую честь? Герман Мордаунт сидит в гостиной и ждет тебя! Он хочет непременно видеть тебя и все время говорит только о тебе!

— Я вам все это объясню после, тетя, а пока разрешите мне пойти к нему! — сказал я.

— Иди, иди! — сказала тетка, и я поспешил в гостиную.

Дяди не было дома, и Герман Мордаунт сидел один, рассматривая только что полученные журналы. Зная, что Пинкстер вносит сумбур и хлопоты во все дома, он настоял, чтобы тетка не ходила на гулянье, а вернулась к своим домашним делам; завидев меня, мистер Мордаунт поднялся со стула, сделав несколько шагов мне навстречу, и, крепко пожав мне руку, сказал:

— Весьма рад, молодой человек, что обязан вам, а не кому-нибудь другому, спасением моей дочери! Сын такого почтенного и уважаемого человека, как Ивенс Литльпэдж, не может быть иным, кроме как отважным и благородным человеком, который не задумываясь защитит девушку даже и от льва!

— Право, вы несколько преувеличиваете мою заслугу, сэр, и я сомневаюсь, чтобы даже лев решился причинить вред мисс Мордаунт, если бы он этого и хотел!

После этих слов Герман Мордаунт еще раз уверил меня в своей дружбе и расположении и пригласил к себе обедать в среду, то есть в первый день, когда можно было рассчитывать, что прислуга вернется к исполнению своих обязанностей.

Меня звали к трем часам, так как в Нью-Йорке было принято обедать в это время, а в Англии считалось хорошим тоном обедать еще позже. Пробыв около пяти минут, Герман Мордаунт уехал, дружески пожав мне руку и еще раз повторив приглашение.

После его ухода я рассказал тетке и дяде обо всем происшедшем и узнал, что Герман Мордаунт мог бы играть очень важную роль, если бы захотел принять участие в политике, так как имеет крупное состояние и большие связи не только здесь, но и в Англии.

— Тебе, Корни, следовало бы сегодня же вечером поехать к ним, — сказала тетя, — и осведомиться о том, как себя чувствует Аннеке; этого требует вежливость!

Мне это требование вежливости было как нельзя более по душе; к счастью, явился Дирк, предложивший мне отправиться вместе с ним к Мордаунтам на Кроун-стрит, где они занимали роскошный особняк.

Дирк был там как у себя дома; его, очевидно, очень любили в семье, но я предпочел бы, чтобы Дирк любил кого-нибудь другого, а не свою кузину, которую он, по-видимому, обожал. В прекрасной, богато обставленной гостиной я застал мисс Аннеке в обществе пяти или шести барышень, ее сверстниц и подруг, и нескольких молодых людей, среди которых красовались четыре красных мундира.

Признаюсь, я смутился, очутившись в этом блестящем обществе, и в первую минуту не знал, что делать. Аннеке сделала несколько шагов ко мне навстречу и, покраснев, еще раз поблагодарила меня за оказанную ей услугу, затем представила меня всему маленькому обществу и попросила садиться. Барышни сейчас же принялись хором щебетать, а мужчины, особенно офицеры, стали внимательно приглядываться ко мне, насколько это позволяло приличие.

— Надеюсь, ваше маленькое приключение не помешало вам наслаждаться веселым зрелищем праздника? — спросил один из офицеров Аннеке. когда шум, вызванный моим появлением, улегся.

• Предыдущая
• 9/55
• Следующая