Сатанстое [Чертов палец] - Купер Джеймс Фенимор - Страница 33

• Предыдущая
• 33/55
• Следующая

— Я с превеликим сожалением покидаю этот город, мадемуазель, — говорил майор. — Вы сделали его дорогим моему сердцу!

Слова эти звучали более сердечно и тепло, чем я мог того ожидать от Бельстрода. Аннеке слегка покраснела, но рука ее, державшая в это время чайник, не задрожала.

— Мы скоро увидимся, Генри, — сказал Герман Мордаунт особенно дружественным тоном, — через недельку поедем и мы, а затем мы будем соседями, и добрыми соседями, надеюсь!

— Вы, конечно, будете посещать нас, мистер Бельстрод, — сказала Мэри Уаллас, — ведь нам, дамам, довольно затруднительно путешествовать по пустыне, да и неудобно приезжать в военный лагерь!

— Вероятно, это вовсе не будет военный лагерь, — сказал майор, — там есть настоящие бараки, построенные тем батальоном, который стоял там раньше нас, и я надеюсь, что там можно будет при случае принять даже дам.

Из всего дальнейшего разговора о будущем соседстве видно было, что Герман Мордаунт смотрел на Бельстрода как на члена семьи, что, однако, могло объясняться в глазах остальных тем, что они находились в родстве, но в моих глазах принимало совершенно другое значение. Когда Бельстрод встал и стал прощаться, я дорого бы дал, чтобы не присутствовать при этой сцене. Майор был более растроган и огорчен, чем я считал это возможным с его стороны; взяв руку Германа Мордаунта, он долго сжимал ее в своей, прежде чем собрался с силами сказать что-нибудь.

— Одному Богу известно, что будет этим летом, — вымолвил он наконец, — и увидимся ли мы снова. Но что бы ни случилось, прошлое — оно мое! В случае, если бы нам не пришлось свидеться, моя переписка с родителями, которую я распорядился переслать вам в подобном случае, докажет, до какой степени я был тронут и благодарен вам за ваше доброе ко мне отношение! В этих письмах вы яснее, чем в моих словах, увидите мои чувства к вам и к вашей семье.

— Ну, полно, полно, дорогой Генри, что за мрачные мысли! — прервал его Герман Мордаунт, смахнув слезу. — Как можно так относиться к столь непродолжительной разлуке, ведь недели через две мы увидимся!

— Увы, каждый военный, который готовится подойти к неприятелю на расстояние выстрела, не может спокойно смотреть на разлуку, даже и самую кратковременную, а для меня эта кампания будет решающей, — добавил он, бросив многозначительный взгляд на Аннеке. — Я должен вернуться победителем в известном смысле, или же лучше мне вовсе не возвращаться. Прощайте, мистер Мордаунт, будьте счастливы и верьте, что я никогда не забуду вашего расположения ко мне.

Бельстрод был, видимо, сильно растроган. С минуту он колебался, глядя то на ту, то на другую из девушек, затем вдруг подошел к Мэри.

— Прощайте, Мэри, — сказал он, взяв протянутую ему руку и с чувством поцеловав ее. — У вас, конечно, много друзей и почитателей, но я готов поручиться, что нет ни одного, который бы больше меня умел ценить все ваши высокие качества.

Мэри отняла платок от глаз и ответила ему так же тепло и сердечно. Говорят вообще, что американки не чувствительны, что они легкомысленны и фамильярны, тогда как им следовало бы быть сдержанными, и что они холодны как лед там, где следовало бы проявить теплоту и сердечность. Но это едва ли верно; верно только то, что молодые американки не притворны, что они не имеют привычки из приличия выказывать чувства, которых у них нет в сердце; но если у них нет напускных чувств, то истинные чувства ' их не менее искренни, сильны и глубоки, чем у других девушек.

И в данном случае Мэри, не стыдясь и не скрывая своего волнения, в горячих искренних словах пожелала Бельстроду счастливого пути, поблагодарила его за доброе мнение о ней, высказав надежду, что все они вскоре увидятся и летом непременно будут встречаться довольно часто. Аннеке тоже плакала, а когда она отняла платок от глаз, личико ее было бледно и губы дрожали; когда же она улыбнулась, то улыбка была такая ласковая, тихая, добрая, что у меня сжалось сердце. Ей Бельстрод не сказал ни слова, только молча взял ее руку и прижал ее к своему сердцу.

Затем он поцеловал эту нежную ручку и, вложив в нее записку, низко поклонился и вышел. Мне было стыдно следить в этот момент за выражением лица Аннеке, и я стал смотреть в сторону, не желая увеличивать ее смущение. Но я видел, что она была еще более взволнована и растрогана, чем Мэри; но, быть может, то, что я принимал за нежность, за любовь, было чувством прошлой дружбы и благодарности к этому человеку.

Мужчины вышли проводить Бельстрода на крыльцо; он всем нам крепко пожал руки и, уже вскочив на коня, сказал:

— Надеюсь, что вы все трое, друзья мои, встанете волонтерами в наши ряды, как только услышите, что мы двинулись на неприятеля! Чего только нельзя было бы сделать с тысячей человек таких молодцов, как вы! Вы сумели себя показать тогда на льду. Храни вас Бог, Корни! — добавил он, наклонясь ко мне с седла, чтобы еще раз пожать мне руку. — Нам надо во что бы то ни стало остаться друзьями!

Можно ли было устоять против таких сердечных слов? Я горячо пожал его руку и от всего сердца сказал ему те же слова:

— Храни вас Бог, Бельстрод!

Он уехал, а мы вскоре разошлись по своим домам.

Славный майор уехал, но мне от этого было не легче, и заговорить теперь с Аннеке о моей любви к ней я не смел, опасаясь неблагоприятного ответа с ее стороны.

Спустя десять дней после ухода полка Бельстрода Герман Мордаунт со своей семьей и я с моими друзьями вместе тронулись в путь. За это через время

Альбани прошло много войсковых частей; несколько королевских полков на судах были двинуты вверх по реке. Два или три корпуса прибыли из западных колоний; ожидалось прибытие больших отрядов милиции из провинций.

Среди выдающихся офицеров, находящихся при войсках, выделялся лорд Гоу, о котором уже шла речь; он был в чине бригадира, пользовался громадным авторитетом и полным доверием солдат, знавших его как человека опытного и имеющего уже немало заслуг. Вообще среди офицеров было много молодежи из лучших фамилий, и, в подражание английской аристократии, лучшие семьи колонии также отправили своих сыновей в армию, где они в большинстве случаев получали патенты на чины офицеров в регулярных войсках; в милиции же западных колоний командовали чаще всего люди из класса крупных фермеров; происхождение и состоятельность в этих колониях вообще не принимались в расчет; там повсеместно царил дух равенства, однако дисциплина в этой милиции Массачусетса и Коннектикута была ничуть не хуже, чем в остальных войсках. По составу это было превосходное войско: все рослые, здоровые, добрые люди, хорошо обученные, хорошо обмундированные; офицеры их не блистали ни манерами, ни образованием, но зато как нельзя более соответствовали своему назначению, и в отношении физического развития это был лучший корпус армии, не исключая даже регулярных войск.

До нашего отъезда из Альбани я раза три встречал лорда Гоу у мистрис Скайлер, где часто бывали и Мордаунты. Лорд Гоу чуть ли не жил у добрейшей старушки, где всегда собиралось лучшее общество Альбани. У нее же наш караван должен был сделать первый привал.

Отряд наш был настолько многочислен, что его можно было принять за передовой отряд какого-нибудь военного корпуса. Герман Мордаунт отсрочил свое путешествие до этого момента для того, чтобы дать время военным отрядам заполнить страну, что обеспечивало нам, путешественникам, известную безопасность и давало нам возможность продвигаться без помех от одного военного поста до другого.

Караван наш состоял из двух фургонов, десяти или двенадцати верховых лошадей и обслуги: господин Мордаунт взял с собой двух негритянок — кухарку и горничную и двух негров — конюха и камердинера, а также трех белых работников для разных надобностей — прорубать дорогу, наводить мосты, сооружать шалаши и тому подобное. Таким образом, отряд Германа Мордаунта состоял из десяти человек: четырех женщин и шести мужчин.

• Предыдущая
• 33/55
• Следующая