Теплая снежинка - Климова Юлия - Страница 15

• Предыдущая
• 15/54
• Следующая

Вопрос на засыпку: До чего может довести любопытство?

Ответ: До умопомрачительной правды.

А вам не кажется это странным? Утром Кондрашов явно тяготился моим присутствием, через каждые три минуты смотрел на часы, а тут – алле-гоп! – и пригласил на ужин. Может, его совесть заела, может, родственница потребовала исполнения капризов, может, ему надоело слушать однообразное эхо в каминных залах и комнатах? Не знаю, не знаю… кто ж этих Акул поймет.

…А Дмитрия Сергеевича мне пришлось ждать до половины девятого.

В девять мы сели за стол, и я мужественно отказалась от бокала «Кьянти Классико» в пользу грейпфрутового сока – мне еще предстояло возвращаться домой на машине, и алкоголь не вписывался ни в планы, ни в кровь.

Кондрашов вел себя странно – на меня смотрел чаще, чем на часы, и затем сразу переводил взгляд на Германа. Его серые глаза уже не казались холодными, они стали другими – едкими, они безмолвно задавали жесткие вопросы и требовали немедленных ответов. Желание хлебнуть «Кьянти» с каждой минутой росло во мне в геометрической прогрессии.

Без сомнения, Дмитрий Сергеевич цепко изучал меня и явно делал какие-то выводы. Уверена, мысленно он перебирал бумажки, полученные от Бондаренко, и сопоставлял, анализировал, выделял, перечеркивал, обводил…

Отношение Ады Григорьевны, накрывавшей на стол, а затем приносившей горячие блюда, тоже претерпело изменения, что огорчало. На ее лице больше не появлялась пусть и короткая, но гостеприимная улыбка, она смотрела на меня искоса с таким каменным выражением лица, будто я здорово напортачила. Например, стащила один из ее любимых горшечных цветов (какую-нибудь бархатно-юбочную фуксию), засыпала пеплом недавно почищенный ковер или указала на несуществующую пыль на полках. И без того напряженная атмосфера дома потрескивала, точно дрова в пионерском костре, и только Герман сохранял абсолютное спокойствие и частично разряжал «задушевный» фон мерным постукиванием вилки о тарелку. Глядя на него, я думала о том, что человек не может так ужинать. Такможно только принимать пищу.

– Вы давно работаете дизайнером? – поинтересовался Дмитрий Сергеевич.

Видимо, забыл нужную строчку из моей трудовой книжки.

– Семь лет.

– Приличный срок… Наверное, вы хорошо рисуете?

– Неплохо.

Скромность украшает девушку. Я же могла сказать – отлично.

Дмитрий Сергеевич вновь покосился на Германа, и тот, отложив нож и вилку, подключился к беседе:

– Наташа, а как вы обычно проводите свободное время?

Честное слово, я сейчас умру от смеха.

Глядеть на двух мужчин, которые не знают, как ко мне подступиться, было презабавно. Наверное, Кондрашов уже тысячу раз пожалел о своем приглашении на ужин.

– Я хожу в музеи, театры, кинотеатры, – монотонно ответила я, развлекаясь, и резко сменила тему: – Дмитрий Сергеевич, пользуясь случаем, я бы хотела спросить…

– Да? – Он сфокусировал взгляд на моем лбу.

Не-а, ничего вы там не прочтете – бегущей строки на моем лбу нет.

– Когда вы планируете закончить ремонт левого крыла? Мне не мешало бы знать сроки…

– Месяца два достаточно?

– Да, вполне. Если нас что-то и задержит, то только мебель.

Видимо, разговор со мной наскучил Кондрашову, он сделал весьма скромный глоток вина, задумался на мгновение и совершенно невпопад (хотя для него деловые разговоры наверняка всегда кстати) произнес, обращаясь к Герману:

– Сегодня я принял решение расширить проект «Оникс». Отличная земля, озера, экологически чистый район и уже сейчас повышенный интерес со стороны покупателей – хороший шанс получить достойную прибыль. Я куплю соседний участок земли, а это еще плюс одно озеро, и разверну строительство…

Могу поспорить, я не успею досчитать до трех, как Герман вцепится в блокнот.

Один, два…

Герман придвинул лежащий на углу стола блокнот и раскрыл его.

Ну! Что я говорила!

– Природа рядом с Лесными Полянами действительно замечательная, – кивнул он, делая первую запись.

– «Оникс» станет первой крупномасштабной застройкой, – слова Кондрашова прозвучали утверждающе резко, тон напомнил печатный стук молотка, которым на аукционе обрывают дальнейшие предложения. Продано! – Время пришло, – добавил он уже спокойным, чуть шипящим голосом.

Я искренне посочувствовала всем преградам, всем конкурентам, всем форс-мажорным обстоятельствам, дерзнувшим в дальнейшем на столь непримиримое «время пришло». Жизнь несчастных наглецов, осмелившихся изменить решение Кондрашова, без сомнения, будет мучительна и коротка.

Подперев щеку кулаком, я залюбовалась Дмитрием Сергеевичем – сколько уверенности в себе, сколько сухости и жесткости в глазах, какие прямые линии собственного нерушимого Я, какие страсти по отношению к планам и перспективам. А мне-то казалось, что у этого человека вместо души большой жилистый урюк…

Но тут Кондрашов вспомнил обо мне (ах, откуда взялась эта надоедливая дизайнерша? ах да, я ее сам пригласил… и зачем я только это сделал?..) и нахмурился. Его недовольство объяснялось легко: кажется, он сболтнул лишнее при постороннем. Не дело – обсуждать вопросы Большого Бизнеса при маленьком анчоусе. Увы, Дмитрий Сергеевич, мне некому продать ваши страшные тайны. Увы.

А я бы с удовольствием.

И, конечно, за очень большие деньги.

– Еще вина? – вежливо предложил Кондрашов.

– Спасибо, у меня сок, – не менее вежливо напомнила я, указывая на высокий стакан с горьковатым грейпфрутовым соком.

Герман закрыл блокнот и отодвинул его на прежнее место. Я замерла, ожидая следующего светского вопроса, и он не задержался:

– Наташа, а как вы обычно отмечаете праздники? Скоро Новый год.

Ну уж с вами, мои дорогие, я его точно отмечать не буду! Ада Григорьевна готовит отлично, но я предпочитаю вдыхать аромат мандаринов, кушать оливье и селедку под шубой, сидя за своим столом. И не надейтесь, я не буду той сказочной Снегурочкой, которая положит под елочку подарки для вас. А то знаете… как встретишь Новый год, так его и проведешь, а я не готова к пожизненной пытке под емким названием «Дмитрий Сергеевич Кондрашов и Герман».

– Обычно с друзьями, – ответила я и на всякий случай уточнила: – С очень близкими друзьями.

Добравшись до десерта, я уже и сама поглядывала на часы. Ветер за окном выть не перестал, а мелькающие хлопья снега не сулили ничего хорошего. Я представила, как выхожу на улицу, как мороз жадно накидывается на мое сытое тельце, как вьюга рвет на голове волосы, как мерзнут и скручиваются в улитки пальцы ног…

– Погода отвратительная, – произнес Кондрашов ровным тоном. – Где вы живете?

– Улица Декабристов, – ответила я.

Он никак не мог назвать меня по имени, и я чувствовала: для него это серьезный барьер. Ему вообще было трудно со мной разговаривать, он точно вытягивал слова из болота и складывал их на берегу. И самым удивительным было именно то, что он это делал. Дмитрий Сергеевич, да не беспокойтесь вы, я сейчас уйду, займетесь своим важным бизнесом: пошуршите бумажками, поворочаете недвижимостью, подиктуете чего-нибудь Герману, обсудите неведомый мне «Оникс» и ляжете спать. Если вы имеете привычку спать по ночам.

– Я предлагаю вам остаться в моем доме. В левом крыле есть две спальни, можете занять любую. А завтра поедете в офис. – Он сказал это таким тоном, будто ответ и не предполагался, а затем, отправляя в чай ложку сахара, добавил: – Или утром вы собирались поработать здесь? Тем лучше.

Герман издал «кхм» и тоже посетовал на погоду:

– На дорогах сейчас небезопасно. Будет лучше, Наташа, если вы останетесь.

Ложку с кусочком бисквита я до рта не донесла, она повисла в воздухе, солидарно разделяя мое удивление. С чего подобное гостеприимство?

Забота?

Да о чем вы говорите! Этого не может быть, потому что не может быть! Порывы Дмитрия Сергеевича Кондрашова находятся в иной плоскости.

• Предыдущая
• 15/54
• Следующая