Два адмирала - Купер Джеймс Фенимор - Страница 33

• Предыдущая
• 33/62
• Следующая

— Недавние происшествия в замке, сэр, сильно взволновали бедное дитя, — сказала миссис Доттон, будто желая оправдать свою дочь. — Верите ли, она не ела ничего с самого утра. Я уверила ее, что вы не рассердитесь, если она будет обедать вместе с вами.

Блюуатер взглянул на бледное лицо девушки и, казалось, был поражен удивительным сходством ее в эту минуту с Агнесой Гедуортс. Последние два года своей жизни милая подруга его также не знала счастья — и томный вид и слезы Милдред с мучительной верностью воскресили в его воспоминании умершего друга.

— Боже мой! — шептал он. — Оба эти очаровательные создания родились на свет для одних только страданий! Сделайте милость, добрая миссис Доттон, оставьте в стороне всякие извинения; поверьте, что в целой Англии вы не найдете другой девушки, общество которой было бы мне так приятно, как общество моей милой соседки.

Милдред силилась улыбнуться и успела поблагодарить контр-адмирала дружеским взглядом. Миссис Доттон оставила их одних за трапезой; хозяйственные обязанности отозвали ее в кухню.

— Позвольте мне, дитя мое, предложить вам рюмку этого истинно превосходного портвейна, — сказал Блюуатер. — Если бы вы крейсировали столько, сколько я у берегов Португалии, вы знали бы тогда цену этому напитку. Я не знаю ни одного адмирала, который имел бы такое же прекрасное вино.

— Вероятно, это последняя бутылка, сэр, которая у нас с давнего времени хранилась на всякий случай, — отвечала Милдред, и слезы невольно покатились с ее темных, длинных ресниц. — Это подарок доброго сэра Вичерли.

При этих словах выражение грусти пробежало по лицу Милдред.

— Мой отец думает, сэр, — сказала она, — что теперешняя прекрасная погода сменится сильнейшим ветром.

— Хороша ли, дурна ли она будет, мы, моряки, всегда должны встречать ее грудью, даже и в этом узком месте.

— Ах, сэр, вы ведете ужасную жизнь! Живя здесь, на утесах, я привыкла сострадать морякам.

— Может быть, вы сожалеете о нас в том, в чем мы наиболее счастливы. Из десяти моряков девять всегда предпочтут бурю — штилю. Наступающая ночь, кажется, будет именно такой, какие сэр Джервез Окес любит до безумия. Он счастливейший человек при реве страшной бури, завывающей в снастях его судна.

— Из всего, что я слышала сегодня после обеда о внезапном отплытии вашей эскадры, я заключаю, что вам предстоит большое сражение. Я предполагаю, сэр, мне кажется, то есть, оно само собой следует, что нашему новому баронету, сэру Вичерли, нельзя будет участвовать в предстоящем сражении?

Милдред задала этот вопрос с большой робостью и старалась казаться беспечной, но Блюуатер чувствовал, какое необыкновенное усилие должна была она преодолеть, чтобы сделать этот вопрос.

— Нелегко удалить молодого, смелого моряка от участия в таком сражении, какое нам предстоит ныне, — отвечал он. — Окес предоставил мне устроить все это дело, и я думаю, что мне придется уступить желанию молодого человека.

— Так он просил вас, сэр, чтобы вы приняли его на свое судно? — спросила девушка, дрожа всем телом.

— Конечно. Всякий, кто только носит мундир, поступил бы точно так же. Правда, сэру Вичерли весьма неудобно оставить в настоящее время Вичекомб, где ему предстоит также немалая борьба, но страсть к военному ремеслу всегда одержит верх над всеми другими страстями. Между нами, моряками, говорят, она сильнее даже любви!

Милдред не отвечала на это; но ее бледные щеки и трепещущие губки обнаруживали чувства, которых ее простодушие не умело скрыть, и Блюуатер снова раскаялся в своем неуместном замечании. Желая, чтобы девушка могла оправиться, он завел другой разговор, который не касался более Вичерли. Когда они встали из-за стола, Милдред удалилась к своей матери, а Блюуатер вышел снова на утесы.

Уже вечерело; раскинутая перед Блюуатером беспредельная поверхность вод имела тот дикий и грозный вид, который всегда придают океану ветер и волны, когда умирающий мало-помалу дневной свет уступает место ночному мраку. Скоро ветер еще более усилился и контр-адмирал, стоя на краю утеса, увидел, что «Элизабет» стала уклоняться под ветер, взяв все рифы марселей, два рифа нижних парусов и два тяжелых своих стакселя, чтобы облегчить действие руля. Огни «Дувра» и «Йорка» только что начали виднеться сквозь увеличивающийся мрак, и скоро стало ясно, что последнее из этих судов, находясь в полутора милях ниже канала, шло по направлению его, чтобы повернуть потом к ветру; первое же направилось более к югу, ибо оно переменило уже галс и последовало за флагманом. В это время «Плантагенет» находился уже в море за пятьдесят миль, борясь с сильным юго-западным волнением, которое ветер гнал в устье канала по направлению из Бискайского залива и Атлантического океана.

Блюуатер, чувствуя себя сильно освеженным ветром, который навеял на него какой-то особенный, морской запах, застегнул доверху свой сюртук. В это время на якоре оставались только два судна — «Дублин» и «Цезарь», и опытный глаз контр-адмирала скоро заметил, что на последнем из них Стоуэл приготовил уже все, чтобы при первом приказании тотчас же поднять якорь и выйти в море.

— Кажется, и наша очередь скоро придет, сэр, — сказал Джоффрей, отсутствующий некоторое время и снова подошедший к адмиралу. — Досадно только, что эти молодцы с «Плантагенета» будут хвастаться, если им первым удалось встретиться с неприятелем, между тем, как мы лежим себе здесь под защитой берега, подобно красивой яхточке какого-нибудь джентльмена.

— Ну, этого нечего бояться, Джоффрей. Если наш авангард отойдет к утру так далеко, что встретит их, то мы будем на наветренной стороне. Признаюсь, сэр Джервез никогда еще не ставил такой славной западни, как сегодня. Однако у «Элизабет» много работы; кажется, ей начинает дуть встречный ветер. Если ее еще более отнесет, тогда она должна будет переменить галс. Это приведет в большой беспорядок арьергард нашей линии!

— А что, в самом деле, пришлось бы нам делать, сэр, в подобном случае? С нашей стороны было бы непростительно оставить сэра Жерви на произвол судьбы.

— Ну, мы постараемся этого не сделать, — отвечал Блюуатер, смеясь над нежной заботливостью мичмана, которая простиралась так далеко, что он забыл даже все уважение к главнокомандующему и назвал его насмешливым прозвищем матросов. — Я вовсе не думаю, чтобы французы были так близко к западу, чтоб могли до утра встретиться с нашими передовыми судами. Но вот, к моему удивлению, сюда идет сэр Реджинальд, который, вероятно, захочет поговорить со мной наедине. Сойдите к пристани и посмотрите, там ли моя шлюпка. Помните, Джоффрей, вы отправитесь со мной; отыщите также сэра Вичерли Вичекомба и скажите ему, что если он не будет готов в надлежащую минуту, то лишится уже возможности попасть к нам на судно.

Джоффрей приложил руку к виску и пошел с утесов, чтобы исполнить приказания своего адмирала.

Едва ли не само предчувствие руководило Блюуатером, когда он, увидев приближающегося приверженца Стюартов, удалил от себя мичмана. Отношения его по настоящую минуту с сэром Реджинальдом достаточно убедили его, что он принадлежит с ним к одной и той же партии.

Было уже почти темно, мыс опустел. Ветер стремительно ударял в выдающуюся часть мрачной скалы и порой врывался в расщелины утесов, между тем как зловещие облака, носясь по воздуху, то совершенно закрывали, то снова на мгновение неясно открывали бледное сияние месяца, придавая тем всей картине что-то тревожное, дикое.

— Отыскивая вас в этих местах, я догадался, где должен быть в такую минуту истинный моряк. Если глаза мои меня не обманывают, сэр, то там, на рейде, стоит на якоре не более трех судов.

— Ваши глаза, сэр Реджинальд, видят очень верно. Адмирал Окес ушел в море уже несколько часов тому назад и увел с собой почти всю свою эскадру, исключая те суда, которые вы видите и которые должны последними сняться с якоря.

• Предыдущая
• 33/62
• Следующая