Том 4. Сорные травы - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 6

— Как же-с. Повар готовит. Они знают-с.

Вывихов обратился к старику, сидевшему за другим столиком.

— Вот-с… Мы русские совершенно не знаем России. Вы думаете ее кто-нибудь изучает? Как же! Дожидайтесь. Наверно, кто-нибудь, если и увидит в карточке «Крестьянский суп» — сейчас же закрутит носом: «Фуй, — скажет, — я ем только деликатные блюда, а такой неделикатности и в рот не возьму». А что ест полтораста миллионов русского народа-то ему и неинтересно. Он, видите ли, разные котлеты-матлеты кушает. А вот же, черт возьми, я требую себе крестьянский суп!

— Посмотрим, что наша серая святая скотинка кушает. Человек! Одну миску крестьянского супа!

— Это что т-такое?

— Суп-с.

— Суп? Какой?

— Крестьянский.

— Да? А это что такое?

— Говядина-с.

— А это?

— Картофель, капуста, лавровый лист для запаху.

— И это крестьянский суп?

— Так точно-с.

— Тот суп, что едят крестьяне?

Лакей вытер салфеткой потный лоб и, с беспокойством озираясь, сказал:

— Я вам лучше метрдотеля позову.

— Позови мне черта печеного! Пусть он мне объяснить, кто из вас жулик.

— Виноват… — сказал пришедший на шум метрдотель. — Муха?

— Что такое — муха?

— Они теперь, знаете, по летнему времени… того..

— Нет-с, не муха! Это что за кушанье?

— Крестьянский суп. Обыкновенный-с.

— Да? А что если я сейчас трахну вас этой тарелкой по голове и стану уверять, что это обыкновенный крестьянский поцелуй.

— Помилуйте… То — кушанье, а то — драка.

— Ах, вы мошенники!!

— Попрошу вас, господин, не выражаться.

— Не выражаться? К вам ежедневно ходит тысяча человек, и если все они попробуют ваш крестьянский суп — что они скажут? Что в России все обстоит благополучно, никаких недородов нет и крестьяне благоденствуют… Да? Попросите полицию. Протокол! Я вам покажу… Ты у меня в тюрьме насидишься!

— Помилуйте, господин судья, — пришли тихо, смирно, а потом раскричались. Суп, видишь ты, им слишком хорош показался!

— То-есть, плох!

— Нет-с, хорош! Почему, говорит, мясо, да капуста — крестьяне, говорит, так не едят.

— В самом деле, почему вы подняли историю?

— Обман публики, помилуйте! Крестьянский суп? Хорошо-с. А ну-ка дайте мне оный, хочу этнографию и крестьянский быт изучать. «Извольте-с!» Что т-такое? Да они бы еще туда для вкусу одеколона налили!

— Помиритесь!

— Чего-с? Не желаю!

— А чего же вы желаете!

— Я желаю, г. мировой судья, чтобы вся Россия знала, какой такой крестьянский суп Россия ест!

— Прошу встать! По указу и так далее — мещанин Вывихов за скандал в публичном месте и за оскорбление словами метрдотеля ресторана «Петербург», приговаривается к трехдневному аресту. А вы… послушайте… Вы больше этого блюда не указывайте в вашем меню.

— Да почему, г. судья?

— Потому что крестьяне такого супа не едят.

— А какой же суп они едят?

— Никакой.

— А что же они едят в таком случае?

— Что?.. Ничего!

Сумерки окутали все углы фешенебельной квартиры его превосходительства.

Его превосходительство — бывший глава министерства — со скучающим видом бродило из одной комнаты в другую, не зная, что с собой делать, куда себя девать.

Наконец счастье улыбнулось ему: в маленькой гостиной за пианино сидела молоденькая гувернантка детей его превосходительства и лениво разбирала какие-то ноты.

— А-а, — сказало, подмигнув, его превосходительство, — вот ты где, славный мышонок! Когда же ты придёшь ко мне?

Гувернантка неожиданно вскочила и крикнула:

— Что это такое, как вы смеете говорить мне «ты»?

Его превосходительство было так изумлено, что даже закачалось.

— Ты… на «ты»… А как же тебя называть?

— Это безобразие! Прошу, прежде всего, называть меня на «вы».

Его превосходительство побледнело, как мертвец, и крикнуло:

— Караул, режут! Спасите, люди! Сюда!

В комнату вбежала жена, слуги.

— В чём дело? Что случилось?

С ужасом в лице его превосходительство указало пальцем на гувернантку и прохрипело:

— Революционерка… Забастовка… Предъявила политические требования и забастовала.

— Что за вздор! Какое требование?

— Говорит: называйте меня на «вы».

С этого началось…

Его превосходительство одевалось для прогулки и позвало прислугу.

— Что прикажете?

— Тыезд мой готов?

— Чего-с?

— Тыезд, говорю, готов?

— Ты…езд…

— Вот осёл-то, не буду же я говорить тебе — выезд. Ступай узнай!

— Так точно-с, тыезд готов.

Его превосходительство побагровело.

— Как ты смеешь, негодяй! Я тебе могу говорить тыезд, а ты мне — выезд. Понял? Теперь скажи — какова погодка?

— Хорошая-с, ваше превосходительство.

— Солнце ещё тысоко?

— Так точно, высоко.

— Ну то-то, можешь идти.

Спускаясь по лестнице, его превосходительство увидело швейцара и заметило ему:

— Почему нос красный? Тыпиваешь, каналья!

— Никак нет.

— То-то, а то могу тыбрать другого швейцара, не пьяницу. А зачем на лестницу нотый ковёр разостлал?

— Это новый-с.

— Я и говорю — нотый. Если не снимешь, завтра же тыгоню.

Потом, усевшись в экипаж, его пр-во завело разговор с кучером.

— Шапка у тебя, брат, потёртая.

— Так точно.

— Я думаю, тыдра на шапку хорошо будет.

— А я не знаю, ваше превосходительство, я такого меха и не слыхал.

— Как не слыхал? Обыкновенный мех.

— Не знаем-с. Выдра — это точно, есть.

— Вот дерево-то. Это для тебя она, может, и выдра, а для меня — тыдра.

— Оно можно было бы и выдру поставить.

— Если не найдем тыдру, то можно тыхухоль.

Кучер вздохнул и согласился:

— Можно и тыхухоль.

— Дурак, какой он для тебя тыхухоль! Разговаривать не умеешь.

Прогуливаясь по Стрелке и греясь на солнышке, его превосходительство думало:

«Скоро тыборы в Думу. Кого-то они тыберут? Во что тыльется народная воля?.. Уты, прежние времена прошли, когда можно было тыдрать мужика и тыбить у него из голоты эту самую народную волю».

Увлечённое этими невесёлыми мыслями, его пр-во не заметило, как толкнуло какого-то прохожего и наступило ему на ногу.

— Ой, послушайте, нельзя ли поосторожней!

— Извини, голубчик, я не заметил твоей ноги.

— Прошу вас, — раздражённо крикнул незнакомец, — называть меня на «вы»!

— Ш-што-с? Предъявление требований! Политических! Забастовка, баррикады!

Его превосходительство выхватило револьвер и скомандовало: пли!

Потом, сжалившись над упавшим от ужаса незнакомцем, его превосходительство наклонилось над ними сказало:

— Вот видишь ли, голубчик. Ты мне, конечно, должен говорить «вы», а я тебе могу сказать «ты».

— Почему?

— Потому что я по чину старше.

И тогда, приподнявшись на локте, крикнул незнакомец с деланным восхищением:

— Здорово сказано! Умнейшая голова. Настоящая выква!

В один город приехала ревизия… Главный ревизор был суровый, прямолинейный, справедливый человек с громким, властным голосом и решительными поступками, приводившими в трепет всех окружающих.

Главный ревизор начал ревизию так: подошел к столу, заваленному документами и книгами, нагнулся каменным, бесстрастным, как сама судьба, лицом к какой-то бумажке, лежавшей сверху, и лязгнул отрывистым, как стук гильотинного ножа, голосом:

— Приступим-с.

Содержание первой бумажки заключалось в том, что обыватели города жаловались на городового Дымбу, взыскавшего с них незаконно и неправильно триста рублей «портового сбора на предмет морского улучшения».

«Во-первых, — заявляли обыватели, — никакого моря у нас нет… Ближайшее море за шестьсот верст через две губернии, и никакого нам улучшения не нужно; во-вторых, никакой бумаги на это взыскание упомянутый Дымба не предъявил, а когда у него потребовали документы — показал кулак, что, как известно по городовому положению, не может служить документом на право взыскания городских повинностей; и, в-третьих, вместо расписки в получении означенной суммы он, Дымба, оставил окурок папиросы, который при сем прилагается».