Щит времен - Андерсон Пол Уильям - Страница 24

• Предыдущая
• 24/102
• Следующая

— Да. Вы правы. Спасибо, большое спасибо, Мэнс. Вы образумили меня… и всего… за каких-то неполных два часа.

— Я не сделал ничего особенного, только подтолкнул вас к решению, которое вы для себя уже приняли. — Эверард размял ноги, затекшие от долгого сидения. — Но я проголодался. Как насчет обеда?

— Вы сами знаете! — воскликнула она с таким нетерпением, что ему сразу полегчало. — Вы упомянули по телефону суп из моллюсков.

— Ну, не обязательно суп, — ответил он, тронутый тем, что она запомнила. — Все, что вам угодно. Куда едем?

— Раз мы с вами договорились об уютном незатейливом ресторанчике с вкусной кухней, то нам подойдет «Грот Нептуна» на Ирвинг-стрит.

— Вперед!

Они спускались по дороге, оставив позади звездную россыпь городских огней и хлесткий ветер.

Ванда погрустнела.

— Мэнс!

— Да?

— Когда я звонила вам в Нью-Йорк, в трубке слышалась музыка. Вы устроили себе концерт? — Она улыбнулась. — Я сразу представила вас: туфли сняты, трубка в одной руке и пивная кружка в другой. Так было? Звучало что-то в стиле барокко. Я думала, что знаю музыку этой эпохи, но вещь показалась мне незнакомой… и удивительно красивой. Я бы тоже хотела такую кассету.

Он снова был патрульным.

— Это не совсем кассета. Когда я один, я использую аппаратуру из будущего. Но, разумеется, я с радостью перепишу музыку для вас. Это Бах. «Страсти по Святому Марку».

— Что? Но это невозможно?

Эверард кивнул.

— Произведение не дошло до наших дней, за исключением нескольких фрагментов, и никогда не было напечатано. Но в Страстную пятницу 1731 года некий путешественник во времени принес в собор в Лейпциге замаскированное записывающее устройство.

Она поежилась.

— Прямо мурашки по коже…

— Угу. Еще один плюс путешествий во времени и работы в Патруле.

Она повернула голову и долго не сводила с него внимательного, задумчивого взгляда.

— А вы отнюдь не тот простой парень с фермы из какой-нибудь глухомани, каким притворяетесь, — пробормотала она. — Совсем нет.

Он пожал плечами.

— Ну почему парень с фермы не может наслаждаться Бахом за мясом с картошкой?

Милях в четырех на северо-восток от Бактры, в тополиной рощице почти на середине невысокого холма, был родник. Он долгие годы почитался святилищем божества подземных вод. Люди приносили сюда дары в надежде, что это убережет их от землетрясения, засухи и падежа домашнего скота. Когда Феона пожертвовала деньги на перестройку храма и, посвятив его Посейдону, пригласила священника, чтобы тот время от времени приходил из города отправлять службу, никто не возражал. Люди просто отождествили новое божество со своим, пользуясь, кто хотел, привычным для них именем, и полагали, что от этого, может быть, будет какая польза для их лошадей.

Подходя к храму, Эверард сначала увидел деревья. Листва серебрилась, подрагивая от утреннего ветерка. Деревья окружали низкую земляную стенку с проемом, но без ворот. Стена очерчивала границу теменоса, священной земли. Бессчетные поколения плотно утрамбовали ногами тропинку к святыне.

Кругом простирались вытоптанные поля с редкими домами. Одни стояли нетронутые, но брошенные хозяевами, от других остались лишь уголья да остовы глиняных печей. До систематического разграбления дело еще не дошло. И соваться в селения у самого города захватчики тоже пока не решались. Это Бактре еще предстояло.

Лагерь неприятеля располагался двумя милями южнее. Стройные ряды шатров тянулись между рвом и рекой. Яркий царский шатер надменно возвышался над пристанищами из кожи, которые давали кров рядовым солдатам. Трепетали флаги, поблескивали штандарты. Сияли кирасы и оружие часовых. Вился дымок от костров. До Эверарда доносился нестройный гул — звуки трубы, крики, ржание. Вдали вздымали пыль несколько отрядов конных разведчиков.

Никто не остановил его, но он сам тянул время, наблюдая за обстановкой и ожидая, когда вокруг не останется ни души. Его могли убить, просто потому что шла осада. Пока еще сирийцы не брали пленных для продажи на невольничьем рынке. Но, с другой стороны, они не хотели навлекать на себя гнев Посейдона, особенно после того, как Полидор, приближенный царя, приказал не оскорблять святилище. Добравшись до рощи, Эверард облегченно вздохнул. Дневной зной уже давал себя знать, и сень деревьев сама по себе была благословением.

Однако тяжелое чувство в душе не уходило.

Храм занимал значительную часть немощеного двора, хотя и был ненамного больше святилища, где в недавнем прошлом возлагали приношения. Три ступени вели к портику с четырьмя коринфскими колоннами, за которым располагалось здание без окон. Столбы каменные, вероятно, облицованные, крыша — под красной черепицей. Все остальное было из побеленного необожженного кирпича. Никаких изысков в священном месте. Для Раор же истинное предназначение храма заключалось в том, что это было идеальное место для встреч Драганизу и Булени.

В углу теменоса сидели на корточках две женщины. Молодая держала у груди младенца, пожилая сжимала в руке половину лепешки. Эта лепешка да глиняный кувшин воды, должно быть, и составляли весь их дневной рацион. Одежда была драной и грязной. При появлении Эверарда они вжались в стену, и ужас вытеснил с их лиц усталость.

Из храма вышел мужчина. На нем была простая, но чистая белая туника. Согбенный, почти беззубый, он все время щурился и часто моргал; лет от сорока до шестидесяти, точнее сказать было трудно. Во времена донаучной медицины человеку низкого происхождения требовалось немалое везение, чтобы в этом возрасте сохранить здоровье — если он вообще доживал до таких лет.

«А так называемые интеллектуалы двадцатого века еще смеют утверждать, что технические достижения медицины превращают человека в машину», — с горечью отметил про себя Эверард.

Старик, однако, сохранил разум.

— Приветствую тебя, незнакомец, если ты пришел с миром, — заговорил он по-гречески. — Знай, что этот придел священен, и, хотя цари Антиох и Эфидем воюют друг с другом, оба провозгласили неприкосновенность храма.

Эверард поднял ладонь, приветствуя старца.

— Я — паломник, достопочтенный отец, — заверил он.

— Что? Нет-нет. Я не священник, я просто сторож при храме. Долон, раб священника Никомаха, — отозвался человек.

Очевидно, он жил где-то поблизости в какой-нибудь лачуге и присматривал за храмом в течение дня.

— Правда паломник? Как же ты узнал о нашей маленькой обители? Ты уверен, что не сбился с пути? — Долон подошел поближе и остановился, недоверчиво оглядывая Эверарда. — Ты действительно странник? Мы не вправе пускать в храм никого, кто задумал военную хитрость или еще что.

— Я не солдат.

Плащ прикрывал меч Эверарда, хотя сейчас вряд ли бы кто обвинил путника в ношении оружия.

— Я проделал долгий и трудный, путь, чтобы отыскать храм Посейдона, который находится за пределами Города Лошади.

Долон покачал головой.

— Еда у тебя есть? Я ничего не смогу тебе предложить — подвоз прекращен. Даже не знаю, как я здесь продержусь. — Он посмотрел в сторону женщин. — Я опасался нашествия беженцев, но, похоже, большинство сельских жителей укрылись в городе или совсем ушли из этих мест.

В желудке у Эверарда забурчало, но он старался забыть о голоде. Тренированный человек может обходиться без еды несколько дней, прежде чем по-настоящему ослабеет.

— Я прошу только воды.

— Святой воды из божественного колодца, запомни. Что привело тебя сюда? — К старику вновь вернулась подозрительность. — Как ты узнал о храме, лишь несколько месяцев назад освященном в честь Посейдона?

У Эверарда на этот случай была приготовлена история.

— Я — Андрокл из Тракии, — начал он.

Этот полуварварский край, мало известный грекам, вполне мог взрастить человека его стати.

— Оракул в прошлом году сказал, что если я приду в Бактрию, то должен найти храм бога за крепостной стеной столицы. Это спасет меня от несчастья. Но я не могу поведать о своих бедах ничего, кроме того, что я не грешник и не преступник.

• Предыдущая
• 24/102
• Следующая