Гваделорка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/68
• Следующая

— О — о–о… я приду! — сказал Ваня.

Разговор слышали все — Ликин мобильник был известен своей горластостью. Лорка все держала Ваню за рукав. И теперь улыбнулась:

— Не уедешь, да?

— Не знаю… Раз уж пепел… — И повернулся к вежливо молчащему Квакеру: — Можно, я еще к тебе приду? Надо кое — что спросить…

— Сэр, — отозвался Квакер. — Мой за?мок всегда готов принять вас… — Он обвел глазами остальных. — Как и вас, господа. Только… лучше через дверь, а не там… — Он поднял глаза к раздвинутым доскам. — Хотя, если нравится, можно и там… пока не починил крышу.

Все, кроме Квакера и Матубы, проводили Ваню к дому. Лорка так и держала его за коротенький рукав у плеча.

— Я не понял, — сказал прямолинейный Федя Трубников. — Дед тебя отлупил, что ли?

— Ну… — буркнул Ваня. — Распустил руки…

— Подумаешь, — утешил его Андрюшка. — Дело семейное. Нас бабушка то и дело мешком охаживает…

— Дрюша, это не то, — мягко возразил Никель. — Это же не обидно. Как игра…

— Когда игра, а когда как вмажет по затылку…

— Все равно… — усмехнулся Никель.

— А почему вы через крышу прорвались, а не в дверь? — спросил сразу у всех Ваня.

— Это Тростик… — объяснила Лорка. — Мы забрались, чтобы посмотреть в щель, что с тобой. На разведку. А он вдруг говорит: «Доски еле держатся». Двинул одну, вторую — и вниз. Нам куда деваться — то?..

— Герой, — сказал Тимка Бруклин.

— Вот кого надо было взгреть, — вмешалась Лика. — За лишнее геройство. Только и показывает, что ничего не боится…

— Кроме гусей, — сказал Андрюшка.

— Зато все окрестные собаки у него в друзьях, — заметил Федя. — Не только Матуба…

Остановились у шлагбаума, который загораживал въезд в «профессорский» двор. Никто не давал Ване советов. Считали, видимо, что все у него утряслось. «А на самом деле?..»

— Я тебе позвоню, — шепотом сказал он Лорке. А остальным просто помахал рукой. И пошел к подъезду. И поднялся на лифте на пятый этаж. И позвонил. Потому что свои ключи оставил в этой квартире вместе с мобильником.

Лариса Олеговна — прямая и с припухшими глазами — растворила дверь.

— Входи…

Он вошел. Встал посреди коридора.

И что теперь?

И правда — что теперь?

Помолчали.

— Ты нас чуть не свел с ума, — сообщила наконец Лариса Олеговна. И стало легче.

— А где… Константин Матвеевич?

— Если бы я знала, где…

«Может, правда на помойке?» — мелькнула дурацкая мысль. В это время в коридоре опять зашумел лифт: кабина уехала вниз, лязгнула там дверью и полезла обратно. Ваня быстро прошел в свою комнату, сел на кровать (купленную специально для него, широкую, в стиле «ретро»). Уперся локтями в колени. Стал смотреть перед собой.

Дед бесшумно появился на пороге. Взялся за косяки (как недавно Квакер). Ваня на него не смотрел.

— Ну?.. — сказал профессор Евграфов.

— Чего «ну»? — сказал Ваня, глядя на широченный календарь с видом города Праги.

— Значит, решил уезжать? — спросил профессор.

— А что еще делать? — спросил Ваня.

— Ну… есть другой вариант…

— Какой? — глядя на башни города Праги, сказал Ваня.

— Простой. Не уезжать…

— Ага! Чтобы ты воспитывал меня ракеткой? — Ваня наконец искоса глянул на Графа.

Профессор взял себя за плечи. Покачался.

— Однако, друг мой, ты проявляешь изрядное недомыслие. Разве это был воспитательный момент? Считай, что мы просто подрались. Ну… или почти подрались. Я сгоряча стукнул тебя тем, что попало под руку. А ты по благородству характера не стал отвечать старому больному человеку и гордо хлопнул дверью… оставив меня и родную бабушку в горестной неизвестности…

— Ага, в горестной… — Ваня глянул повнимательней, и тут его дернул за язык насмешливый бес: — А где пепел?

Граф не стал притворяться, будто не понял. Ответил сразу:

— Посыпать голову можно и на помойке. Зачем таскать мусор в дом?

Бес опять насмешливо дернулся, но Ваня успел ухватить его за хвост. Прогнал пинком. И не спросил: «А там ты ее посыпал, голову — то?» Вместо этого сказал:

— Никакой ты не старый и не больной. Вон как вздернул за шиворот!.. Думаешь, не обидно?

— А мне, думаешь, не обидно?! — взвинтился дед. Шумно, почти обрадованно. — Ты хоть понял, чтоты разбил? Пойдем, пойдем!..

Ване что делать — то? Пошел за дедом в кабинет.

Осколки разбитой вещицы лежали на широком столе, рядом с монитором. Словно куски расколотого кокоса, только блестяще — синие снаружи и матово — белые внутри. А еще какая — то медная палочка с кружком на конце. Граф оглянулся на хмурого Ваню.

— Это голландский глобус восемнадцатого века… был… Да фиг с ним, что голландский и что восемнадцатый век. Но это память о Реме Шадрикове! Вчера его жена… вдова то есть… Валентина позвонила и сказала: «Приходи, хочу тебе кое — что передать, пока не померла». И отдала вот это. Говорит, что глобус Рем раздобыл где — то года три назад. Будто обещал: «Вот приедет Граф, буду хвастаться перед ним…» Мол, эта штука имеет отношение к капитану Булатову… Вот и отдала… А ты…

— А что я?! — старательно вознегодовал Ваня (Господи, хорошо — то как! Не надо уезжать!). — Что я?! Разве я нарочно?! Я его даже и не заметил! Зацепил нечаянно, когда полетел с кресла… А ты ворвался сразу…

— И не так уж сразу! — возразил Граф тем же тоном. — У тебя хватило времени поразмышлять и поразглядывать осколки. Хладнокровно и даже с некоторым цинизмом.

— С чем?! С чем я их разглядывал?..

— С цинизмом. Ибо как иначе назвать мироощущение, с которым человек берет разбитую ценную вещь и оставляет на ней свой автограф?.. Тоже мне Герострат…

— Кто?! Что оставляет?! — завопил Ваня с новой обидой.

— А это что? Не твоя роспись? — дед взял крупный осколок. На белой изнанке виднелся бледный, но различимый след грифеля:

Ваня с полминуты смотрел на витиеватую надпись. Потом взглянул на деда. Снова на карандашный след. Снова на деда.

— Граф, — с чувством сказал Ваня. — Вот провалиться мне… в черную дыру Коллайдера. Не писал я этого. И даже не видел… И где бы я взял в ту минуту карандаш? Да и ЗАЧЕМ?

Граф узловатыми пальцами вцепился в подбородок.

— Но в таком случае… откуда?

— Ты взгляни! Это и почерк не мой! С завитушками! Сейчас так даже и не пишут!.. — И тут же вспомнилось карандашное слово «Булатовъ» на обороте карты!.. Он же совсем забыл про нее в нынешней круговерти!

— Граф! Я сейчас! Тебе… Ты завоешь от радости! — Ваня метнулся в коридор, дернул крышку чемодана, выхватил карту. Двумя скачками вернулся в кабинет. — Вот! Смотри! — И развернул перед дедом.

Тот не сразу взял карту. Сначала просто нагнулся и смотрел. И, кажется, не дышал. Потом ухватил обтрепанный край бумаги кончиками пальцев, повернул карту к свету, к окну…

— Глазам не верю… то есть верю, но… столько всего сразу. Это провидение…

— Или магнитный стержень…

— Не все ли равно… — Дед покачал карту перед собой, посмотрел на обратную сторону, опять перевернул. И спросил наконец: — Где взял — то?

И Ваня стал рассказывать.

После всех переживаний слова рвались из Вани потоком. Как из Ларисы Олеговны. Чтобы все было понятно, он рассказал и про купанье у баржи (где Никель вспоминал Гваделупу), и про звонок Германа Ильича, и про футбольный матч, и про таинственное жилище художника. И только после этого — про карту. Дед понимающе кивал, не перебивал. И лишь когда Ваня выдохся, дед спросил:

— У тебя есть номер Германа Ильича?

— Что?.. Ой, нету. У Лики есть! Сейчас спрошу. Дай твой телефон, мой не заряжен… Ага… Лика! Это я… Да все в порядке!.. Да мы и не ссорились, а просто подрались чуть — чуть… — Хихикнув, он мельком глянул на Графа. — Лика, дай номер Германа Ильича, дед хочет позвонить!.. — Ваня пощелкал пальцами, Граф подсунул ему ручку и лист из принтера. — Да пишу… Спасибо… Что? У тебя? Позови, я как раз хотел ей звонить! — Это Ваня соврал с уколом совести, потому что про Лорку в тот момент не помнил. — Лор, давай завтра утром! Да, приеду!.. Я тебе столько всего расскажу!.. Да нет, не секрет, потом расскажу всем. А тебе — первой… Да!..

• Предыдущая
• 41/68
• Следующая