Саджо и ее бобры - Куоннезина Вэши - Страница 25

• Предыдущая
• 25/30
• Следующая

Сделав все, что было в его силах, Пэт замолчал и стал вытирать пот с лица своим большим красным платком. Молодой человек поправил бумаги на столе и откинулся на спинку стула.

— Это все? — сухо спросил он.

— Да, — растерянно ответил Пэт; у него уже закрадывались опасения, что его красноречие пропало попусту.

— Что ж, благодарю вас, — снова заговорил служащий. — Должен сообщить вам, — его слова звучали так, словно куски льда падали на стеклянное блюдо, — что этого бобра мы купили за наличный расчет, и не от этих оборванцев, а от уважаемого представителя американской меховой фирмы. Мы заплатили за него пятьдесят долларов — эта сумма значительно превышает действительную стоимость такого ничтожного зверька — и согласились бы перепродать его только в том случае, если бы получили изрядную прибыль на этом деле. — Делец посмотрел на маленьких индейцев. — Судя по тому, как выглядят твои краснокожие друзья, я сильно сомневаюсь, чтобы они располагали такими деньгами, — добавил он.

Пэт покраснел еще гуще, но, догадываясь, что только одни деньги могут убедить этого крепколобого, толкнул Шепиэна вперед и хрипло прошептал ему:

— Деньги… Дай ему деньги!

Шепиэн понял почти все. Взволнованный и подавленный, он вышел вперед, порылся с минуту в мешочке и выложил на письменный стол маленькую пачку денег — все свое состояние.

Делец взял бумажки, пересчитал их и процедил сквозь зубы:

— Здесь только четырнадцать долларов. — Он протянул деньги обратно. — Ничего не выйдет. — И, для того чтобы всем стало ясно, добавил: — Не годится. Нет.

Все поняли его. Все до одного.

Никто не говорил. Никто не шевелился. И Шепиэн почувствовал, что все кончено. Тишина словно навалилась на него. Бледное лицо человека за письменным столом становилось все больше и больше и быстро поплыло у него перед глазами. Пол пошатнулся под ногами у Шепиэна. Неужели он потеряет сознание, упадет в обморок, как девочка?.. Он закрыл глаза, чтобы не видеть бледного, злого лица, не видеть этих холодных глаз, стиснул зубы, сжал кулаки, выпрямился и принял привычную гордую осанку… Обморочное состояние прошло, но Шепиэн чувствовал озноб и дрожал, как в лихорадке.

Между тем взволнованный и растерявшийся ирландец вытирал лысину красным платком и бормотал про себя хриплым голосом:

— Жалость-то какая! Обида! А я, старый дурень, надеялся и детишкам-то голову вскружил! Что станешь теперь делать?

А Саджо? В мучительном ожидании она следила за каждым движением, и глаза ее метались от одного лица к другому, как две испуганные птички в клетке. Она все поняла. Ей можно было ничего не объяснять. Все пропало. В две минуты все кончилось.

Девочка тихонько подошла к Шепиэну.

— Я все знаю, брат, — сказала она совсем спокойным и таким странным голосом, что Шепиэн в изумлении взглянул на сестру и обнял ее.

Она подняла глаза на брата и продолжала:

— Теперь я знаю. Он не отдаст нам Чикени. Я неправильно разгадала свой сон. Мы должны были приехать в город не для того, чтобы взять отсюда Чикени, нет, мне кажется, мы должны были привезти к нему Чилеви. Наверно, это мне хотела сказать мама. Они должны быть вместе, чтобы больше не тосковать. Правда, Шепиэн? — Ее детский голос дрогнул и перешел в шепот, черная головка опустилась. — Скажи этому человеку: я… даю ему… Чилеви. Пусть берет.

Девочка поставила корзинку с бобренком на стол и отступила назад. Ее лицо стало совсем бледным, а широко раскрытые глаза горели лихорадочным огнем.

О'Рейли прервал свои причитания и замер. Что же произойдет теперь?

— А это еще что? — сердито воскликнул служащий.

— Еще одна бобр. Чилеви, — ответил ему Шепиэн. — Братишка будет. Братишка нет — Чикени плохо. Бери Чилеви. Такие слова сестренка сказала. Моя… — Голос его оборвался, он не мог больше говорить.

— Вот как? — сказал делец, улыбнувшись в первый раз, хотя улыбка не украсила его лица. — Это другой разговор! Ну что ж, давайте покончим скорее эту сделку. — И он потянулся за пером.

— Нет! — вдруг воскликнул ирландец громовым голосом и ударил кулаком по столу, что было силы.

Все вздрогнули. А на столе подпрыгнула чернильница, разлетелись в стороны карандаши и ручки. Даже бледнолицый человек подскочил на своем стуле, побледнел еще больше и выронил папиросу изо рта.

— Нет, этого не будет! — бушевал Пэт. — Ни один из сыновей О'Рейли не допустит, чтобы при нем обирали малых ребят! Грязная твоя душа! Мерзавец! — ревел он. — Я блюститель порядка! Я арестую тебя за оскорбление, за грабеж, за насилие, за…

Хрипя от гнева, Пэт наступал на бледнолицего человека, который в испуге пятился к дверям соседней комнаты.

Саджо и Шепиэн стояли с вытаращенными от изумления глазами.

Но что намеревался предпринять неистовый потомок О'Рейли, так и осталось неизвестным: дверь из соседней комнаты открылась, молодой человек наткнулся на кого-то, путь к отступлению был отрезан.

— Прошу прощения, — раздался спокойный голос, и в комнату вошел худой высокий человек с седой головой.

Он остановился и стал смотреть поверх своих очков на присутствующих.

— Извините, если я помешал, — кашлянув, снова заговорил он, а затем добавил вежливо: — Прошу сесть.

Пэт все еще продолжал рычать на человека, которому грозил арестом и который не совсем был уверен в своей невиновности, потому что руки его дрожали, когда он, отвернувшись, закуривал еще одну папиросу.

— Прошу вас сесть, джентльмены, — снова предложил седовласый человек.

Все сели.

Это был сам владелец зоологического сада — мистер Нельс.

— Ну-с, теперь давайте потолкуем обо всем, — сказал он, сначала взглянув на ирландца, потом на служащего, затем на детей и снова на ирландца. — Вчера, когда вы звонили мне по телефону, я обещал выслушать вас. Теперь я знаю все — мне все было слышно в той комнате. Пожалуй, даже хорошо, что я не присутствовал здесь, ибо при мне вряд ли пошли бы те разговоры, которые мне довелось услышать. Я узнал, какой далекий путь проделали эти дети, сколько лишений перенесли, чтобы отыскать своего четвероногого товарища. Однако из осторожности, опасаясь обмана и не понимая их языка, я решил проследить за их поведением, прежде чем вмешаться в это дело. Теперь мне все ясно, и, должен сказать, я считаю положение вещей очень трудным — для себя.

При этих словах своего шефа служащий окинул присутствующих самодовольным взглядом, будто говоря: «Ну что, разве я не говорил об этом?»

Мистер Нельс тоже взглянул на окружающих, и, постукивая очками по колену, продолжал:

— Надеюсь, все слушают меня? Не так ли?

Ни для кого не оставалось сомнения, что этот человек привык, чтобы его внимательно слушали. Он поднял очки (это было пенсне) и, придерживая их большим и указательным пальцами на тонкой переносице, снова посмотрел на всех по очереди.

Его взгляд показался детям каким-то неприятным, пронизывающим.

— Итак, — сказал он, убедившись, что все его слушают (Саджо не понимала ни слова из того, что он говорил, но он приковал ее внимание своими напыщенными манерами и плавной речью), — эти индейские дети предлагают отдать другого бобренка, чтобы зверьки не были одиноки. Это похвально. Но здесь следует подумать о моих интересах. Как Жорж уже сказал, бобра мы купили за наличный расчет, и он стоил мне изрядную сумму денег. Я не могу решить подобный вопрос опрометчиво. Больше того: нехорошо, когда люди, и особенно дети, беспрепятственно получают все, что им только захочется. Другое дело, если они расплачиваются за это собственным трудом…

И он довольно строго посмотрел на детей сквозь очки, которые опять надел себе на нос.

— Ну, и чего же вы хотите? Что вы думаете делать, сэр? — вмешался О'Рейли, с нетерпением ожидая, чтобы старик бросил свои фокусы с очками и перешел к делу.

Но мистер Нельс обратился теперь к управляющему:

— Ты хороший делец, Жорж. Иногда мне кажется — даже чересчур хороший.

— Это мой долг! — с гордостью ответил служащий.

• Предыдущая
• 25/30
• Следующая