Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/63
• Следующая

— Ну хорошо, — чуточку устало проговорил я, — а быт?.. Где вы жили, что вы ели?.. Насколько я могу себе представить, вы же постоянно находились в состоянии экстремальном — по существу, вы были тайным, пардон, «засланцем» в категорически чуждой вам среде.

— Кое-что вы угадали… Но что касается быта — тут все было в полном порядке. В Наземной командировке Ангел-Хранитель независимо от ранга находится на полном Всевышнем Обеспечении и повседневная житейская бытовуха ничуть не отвлекает его от задания.

— Как у вас там все гладко Наверху, — завистливо и недоверчиво сказал я.

— Отнюдь, — возразил Ангел. — Почитайте внимательно Библию, загляните в Священное Писание — и вы найдете там кучу несообразностей и противоречий.

— Ох, Ангел!.. Неужели вы думаете, что небольшой остаток своей неверующей жизни я готов посвятить чтению Библии!.. Давайте про ошибки. Ошибки — основа драматургии. Обожаю ошибки! Вы заметили, что все отрицательные персонажи обычно выписаны гораздо сочнее и интереснее, чем положительные? Кстати, этот дисбаланс присутствует и в вашем рассказе. Так что да здравствует «Госпожа Ошибка»! Валяйте, Ангел…

— Вам рассказать или вы хотели бы посмотреть сами?

— Все зависит от того, что вы собираетесь мне поведать.

— Об избавлении Лешки от пьянства и одиночества. Это посоветовал мне наш Представитель. Резидент, так сказать. Тот самый белый старик с голубыми глазами.

— Вам удалось и то и другое?

— В какой-то степени…

— Тогда о вашей ангельско-горбачевской акции «Трезвость — норма жизни» мне достаточно устного пересказа. Я это и сам проходил. А вот как можно избавить Человека от Одиночества, от этого недуга вселенского масштаба, я хотел бы посмотреть. Тем более что и в том и в другом случае, как я понял, вы дали пенку…

— Не совсем. Кое-что удалось. Но не так, как хотелось бы… В первом случае я повел себя, конечно, излишне радикально. Я сделал так, что каждый глоток алкоголя вызывал у Лешки неудержимую рвоту, сопровождавшуюся острой язвенной болью…

— Да вы просто были маленьким мерзавцем! «Ангел-Мерзавец»… Ну, надо же! — возмутился я.

— Дети неосознанно жестоки, Владимир Владимирович, — холодно сказал Ангел. — Особенно дети, волей случая получившие некую власть над взрослым. И для достижения цели, даже во спасение этого взрослого, не останавливаются ни перед чем. Наверное, я не был исключением…

Я заметил — когда Ангелу что-то во мне не нравилось, он излишне отчетливо выговаривал мое имя и отчество. Не мягко и симпатично — Владим Владимыч, а жестко, не выпуская ни одной буквы — Владимир Владимирович. Сейчас я, наверное, действительно перехватил через край…

— Простите меня, Ангел.

— Ничего. В сущности, вы правы. Но, как острили раньше в Одессе — «Вы просите песен, их есть у меня…»

— В таком случае пойте дальше, — сказал я, подивившись Ангеловым познаниям старинных острот конца тридцатых — начала сороковых годов прошлого столетия.

— Две недели Лешка провалялся в Университетской клинике с кровоточащей язвой задней стенки желудка. К счастью, обошлось без операции. Это уже я организовал… Из клиники Лешка вышел сильно напуганным. Ему там с немецкой безжалостной прямотой втолковали, что следующая ступень его неумеренных возлияний — рак желудка и небогатые похороны за счет системы социального обеспечения…

— Но вы ведь могли погубить его! — не выдержал я.

— Нет. Я все-все рассчитал. Мне нужно было его только испугать. Что я и сделал. Но если бы он все-таки вдруг неожиданно стал отдавать концы, я бы тут же пришел на помощь.

— Каким образом?! Он — в больнице, вы — хрен знает где!

Невольно я отметил, что почему-то не могу при Ангеле воспользоваться такими общеупотребительными выражениями, как «черт его знает…», «Боже меня упаси!..», «леший его задери…». Что меня сдерживает — абсолютно непонятно.

— Почему же это я — «хрен знает где»?! — разозлился Ангел. — Я-то каждую секунду был рядом с ним! Начиная с первого момента моего прибытия на Землю. Просто он не видел меня… А то, пользуясь вашим же лексиконом, на кой «хрен» я вообще бы к нему прилетал, скажите на милость?!

— Не злитесь, Ангел. Я же не знал, что, организовав ему язву желудка, вы все это время торчали там в клинике, — примирительно проговорил я. — А как вам удавалось оставаться для него и для всех остальных невидимым?

— Владим Владимыч!.. — Ангел вздохнул так, что мне стало жалко самого себя — таким я себе показался несмышленышем. — Ну, вы же не спрашиваете — откуда появился джин в стакане, горячий «Эрл Грей» с бергамотом, соленые крекеры!.. Это все звенья одной и той же примитивной цепи. Наш, так сказать, Ангельский профессиональный инструментарий.

— Как на вашу первую Наземную акцию отреагировал Представитель Неба на Земле, тот старый Ангел с голубыми глазами?

— В принципе Старик был доволен — пить Лешка бросил. А вот за клинический метод я получил дикий нагоняй! На самом Верху даже возникла проблема — могу ли я продолжать Наземную практику, или меня следует немедленно отозвать Наверх…

— И что же?

— Ничего. Все как и в вашем мире: я покаялся, Старик вступился. Обошлось… Хотя именно тогда меня, двенадцатилетнего, впервые посетила крамольная мыслишка: а не вы ли там, Господа хорошие, сидящие Наверху, прошляпили Человека Лешку Самошникова? Еще когда Юта Кнаппе уговаривала его на пару дней смотаться на Запад… У нас на Небе прекрасно знали, что в Советском Союзе с этим не шутят! Почему тогда Лешку никто не Уберег, не Охранил?! А не заблуждался ли Михаил Юрьевич Лермонтов, не переоценил ли классик возможности Всевышнего, когда писал «…и мысли и дела Он знает наперед…»?!

— Надеюсь, что юный диссидент тогда ни с кем не поделился своими сомнениями во Всемогуществе Всевышнего? — осторожно спросил я. — В вашем случае это было бы равносильно нашей «антисоветчине».

— Отчего же? — небрежно ответил Ангел. — Именно этот вопрос я и задал Представителю Неба на Земле — тому Старику в белом. В конце концов, он хоть и номинально, но считался руководителем моей Наземной практики…

— И какова была его реакция?

— Старик чуть крылья себе не обмочил от страха. Но не заложил.

— Очень пикантная подробность, — пробормотал я. — Как же вы справились со второй задачей — избавить Лешку от Одиночества?

— Хотите еще чаю? — спросил Ангел.

— Нет, спасибо. Не увиливайте, Ангел!

— Да не увиливаю я. К сожалению, Старик мне ничем помочь не смог в силу переизбытка прожитых лет и естественного старческого склероза, а мне самому попросту не хватило наших школьных и чуточку прямолинейных познаний о вашем Мире. Кое-чего мы, к сожалению, там не проходили… Ложитесь, Владим Владимыч. Вы же хотели это увидеть своими глазами?

Я послушно улегся на свою постель, мчавшуюся в ночи.

Ангел приглушил свет в купе, не прикасаясь к выключателю, и негромко проговорил:

— Должен признаться, что в классическую схему «Избавления от одиночества» мы со Стариком воткнули один не больно классический, но обязательный пунктик — напрочь убрать языковой барьер. Ибо по?немецки Лешка почти не говорил, а это могло бы разрушить весь букет наших наивных благих намерений…

— Стойте, стойте, Ангел, — встрепенулся я. — А что это за «классическая схема»?

— Ну, Владим Владимыч, мне ли вам объяснять? «Человек в Нужное Время, в Нужном Месте сталкивается с Нужным Человеком». Что я и СОТВОРИЛ…

мягко и негромко пел Леша Самошников, аккомпанируя себе на пожилой, но уже собственной гитаре, приобретенной Гришей Гаврилиди у пожилого турка на субботнем окраинном фломаркте.

Теперь в мариупольско-западногерманское кафе Наума Френкеля «Околица» ходили в основном на русские романсы и русскую поэзию в исполнении Алексея Самошникова.

• Предыдущая
• 27/63
• Следующая