Выбери любимый жанр

Мой дед, мой отец и я сам - Кунин Владимир Владимирович - Страница 8


Изменить размер шрифта:

8

И в это время раздалась пулеметная очередь, сразу же вспоровшая капот ЗИСа. Наверное, двигатель задет не был, потому что сержант резко прибавил газу, погнал машину вперед.

— Пригнись! — крикнул сержант девушке.

А пулемет бил по машине, и осколки дорожного бетона взлетали фонтанчиками из-под колес.

Сержант посмотрел в зеркальце и увидел, что горит прицеп.

Прицеп, в котором лежали несколько десятков ящиков с гранатами и взрывателями, полыхал на ветру.

— А, черт! — сержант еще увеличил скорость.

* * *

— Вот теперь он загружен! — торжествующе кричал старший по званию немецкий офицер. — Вот теперь в нем есть все!

Он сам лежал у пулемета и старательно ловил в прицел мчащийся фургон.

— Вперед! Догнать его! Догнать!..

Из ельника выскочили три мотоциклиста с пулеметами на колясках и понеслись за нелепым русским фургоном, отягощенным горящим прицепом.

Сержант еще раз посмотрел в зеркало заднего вида. Горел прицеп. Догоняли мотоциклисты.

Сержант вытянул кнопку ручного газа, установил постоянные обороты двигателя и снял ногу с педали.

— Катька! Рулить сможешь?

— Смогу.

— Держи баранку. И только прямо!

Сержант открыл дверь кабины, передал руль девушке.

— Ты куда?!

— Прицеп горит. Сбросить надо!

— Убьют, Васька! — закричала девушка.

— Не убьют! Держи хвост морковкой!

Наверное, это мог сделать только «цирковой». Сержант встал на подножку кабины, ухватился за что-то, подтянулся и впрыгнул на крышу фургона.

Мчался ЗИС, горел прицеп, совсем близко были немцы, а сержант по крыше фургона пробежал в полный рост и спустился в проем задней двери. Артисты лежали на полу кузова.

— «Единый лавр...» — пробормотал сержант и попытался снять сцепку прицепа с крюка.

Гудел и терщал огонь на прицепе, каждую секунду мог раздаться взрыв, а сцепка все никак не снималась с крюка.

Неловко изогнувшись, сидя на пассажирском сиденьи, девушка Катя, старшина медицинской службы, демобилизованная по причине беременности, вела грузовик.

На сержанте уже тлела гимнастерка. Лицо его было обожжено, руки в крови.

Одной ногой он стоял на борту прицепа, другой на ступеньке фургона, а внизу под ним неслась серая лента бетонной дороги. Сержант ждал, чтобы машину тряхнуло на выбоине и тогда сцепка ослабнет.

Переднее колесо на полном ходу скользнуло по краю воронки и сержант мгновенно сбросил сцепку с крюка. Он еле успел ухватиться за косяк фургонной двери. Машина, освободившаяся от прицепа, помчалась по шоссе.

Горящий прицеп стал отставать, и немцы поняли, что остановить автомобиль им не удастся. Тогда они открыли ураганный огонь.

Они видели, как сержант снова оказался на крыше фургона. Сержант вынул из кармана гранату, выдернул чеку и сильно бросил гранату в удаляющийся полыхающий прицеп.

Машина чудом проскочила глубокую воронку, прицеп взорвался, и высыпавшие на дорогу немцы были сметены с лица земли.

Сержант быстро спустился с крыши фургона на подножку кабины, просунулся в дверцу и увидел простреленное ветровое стекло; девушку Катю, сбоку держащуюся за руль; и кровь, заливающую катину гимнастерку, шинель, юбку...

Еще сержант увидел глаза Кати — залитые слезами и устремленные неподвижно на дорогу. Вперед, только вперед...

Сержант перехватил руль, поставил ногу на педаль, убрал ручной газ и осторожно привалил Катю к спинке сиденья.

— Катя! Катюша! Ты что?! Ты потерпи немножечко, — бормотал сержант и гнал, гнал машину вперед.

Лицо Кати было неподвижно, и только слезы тихо сползали с ресниц.

— Убили нас, Васенька, — вдруг сказала Катя. — Невовремя нас убили...

— Что ты! Что ты?! — закричал сержант. — Катюшенька, что ты говоришь?! Ты живая! Ты даже очень живая! И он живой! Он тоже живой! Ты только потерпи немножечко! Мы сейчас. Мы мигом!

Фургон мчался по шоссе с невиданной скоростью. Сержант остервенело крутил баранку, смотрел вперед и не видел, как рядом с ним умерла Катя.

— Ты не волнуйся, ты держи хвост морковкой! — кричал он ей, не отрывая глаз от дороги. — Приедет Петька. Поженитесь. Ты не смотри, что он молодой! Он же четыре года от Москвы до Германии топал! Он и жизни-то человеческой совсем не видел! Передовая да санбаты! Пацана воспитывать будете. Я к вам в гости приеду. У вас цирк в городе есть? А, Катюшка? Может, ты пить хочешь, Катенька?.. Сейчас! Ты думаешь, у меня нету? У меня все есть!

Сержант протянул окровавленную, обожженную руку вниз, достал флягу, протянул ее Кате. И, улыбаясь, посмотрел на нее.

Сквозь простреленное стекло в кабину ворвался встречный ветер. Он пошевелил прядку волос мертвой Кати и высушил слезы на ее щеках.

Сержант осторожно положил флягу на сиденье, притормозил и поехал медленно-медленно.

Словно похоронные дроги, фургон ехал по расположению дивизии. Еле-еле катил он по неширокой улочке, и все, кто попадался ему навстречу, останавливались и смотрели ему вслед.

С искареженным капотом, простреленным ветровым стеклом, с дверцами, пробитыми пулеметными очередями, с израненным в щепки фургоном, хромая спущенными правыми задними колесами, ЗИС медленно подкатил к штабу дивизии.

— Артисты приехали! Арти...

Сержант тяжело вылез из-за руля, обошел фургон и заглянул внутрь:

— Все живы?

— Все, голубчик... Все, слава богу, — ответила старая певица.

* * *

Сержант и старик-ефрейтор только что закончили делать холмик на могиле Кати.

Неподалеку, метрах в трехстах, шел концерт под открытым небом. Оттуда доносилась музыка, веселые куплеты и аплодисменты.

Сержант взял лопату под мышку, помотал забинтованными руками и попросил старика-ефрейтора:

— Сверни мне покурить.

— Погоди ты с куревом, — недовольно сказал старик. — Сыми шапку.

Сержант бросил лопату и неловко стянул с себя пилотку.

Старик тоже снял с себя пилотку, засунул ее под ремень, обратился лицом к солнцу, перекрестился и сказал:

— Господи, упокой душу рабы твоей... Как ее звали-то?

— Катя, — грустно сказал сержант.

— Господи, упокой душу рабы твоей Катерины... — старик истово перекрестился. — Прости своей усопшей рабе все прегрешения...

— Какие еще прегрешения?! — злобно ощерился сержант и шагнул у старику-ефрейтору.

— Ну, говорят так... — забормотал старик.

— Я тебе покажу «прегрешения»! — рявкнул сержант.

Старик испуганно втянул голову в плечи и сержант почувствовал себя виноватым.

— Не было у нее никаких прегрешений, — тихо произнес сержант. — Не было...

Старик посмотрел на сержанта прозрачными детскими глазами и вдруг спросил:

— Интересно. И кто бы у нее народился: дочка? сын?.. А?

Совсем неподалеку, метрах в трехстах, под открытым небом шел концерт. Играл баян, бросал мячики пожилой жонглер...

— А? — переспросил старый ефрейтор. — Как думаешь?

— Не знаю, — ответил сержант. — Они сына хотели.

— Конечно, — оживленно сказал старый ефрейтор. — Первый ребятенок в семье обязательно парень должен быть. Работник! Или можно было его пустить по умственной линии. Как считаешь?

— Не знаю, — сказал сержант. — Не знаю... Но если когда-нибудь у меня будет сын...

* * *

Очень ранним летним утром по спящей улице вели слона.

Вел его человек средних лет, одетый в джинсы и старую вытертую кожаную куртку. На ногах у него были кеды.

Шли они посередине неширокой улицы, прямо по белой осевой линии.

Человек курил сигарету, а слон время от времени досадливо отмахивался от дыма хоботом.

Шли они мимо спящих бездомных «запорожцев» и «москвичей». Шли они мимо даже одной «Волги», хотя у «волг» обычно всегда есть гараж, и им не свойственно легкомыслие «запорожцев».

Шли они мимо симпатичных прозрачных кафе, мимо магазина «Спорттовары», мимо маленькой студии телевидения, мимо очень красивого кинотеатра, где шел цикл мультяшек «Ну погоди!»

8
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело