Иванов и Рабинович, или «Ай гоу ту Хайфа!» - Кунин Владимир Владимирович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая

— Очень, очень может быть. Сейчас у них в стране такие перемены!.. Я очень, очень сожалею, что эти господа не китайцы. Они мне очень, очень понравились…

Вот тут-то и вспыхнул блиц фоторепортера, который навсегда запечатлел физиономии Арона и Васи для мировой прессы.

Эту фотографию и фотографию своего «Опричника», снятую в порту при помощи фар полицейских машин, прожекторов и фотоблицев, и рассматривали Арон и Вася в утренней газете, которую привез им прямо на причал шипшандер Яцек Штур.

Рядом с «Опричником» стоял автофургон Яцека Штура, расписанный его именем и фамилией владельца, его номерами телефона, факса и телекса.

Задние дверцы фургона были распахнуты, и фургон зиял полутемной пустотой. Зато кокпит, камбуз и проход в каюту были завалены канистрами, коробками, какими-то мешочками… Здесь же в кокпите сидели все трое: Вася, Арон и Яцек. С опухшими разбитыми лицами, с руками в запекшейся крови, измученные бессонной ночью, истратившие все свои силы на портовых проституток и сражение с доблестной турецкой полицией, предательски и беспощадно отвергнутые консульствами двух стран, одна из которых почти пятьдесят лет была Родиной, а вторая должна была стать землей обетованной до конца оставшихся им дней, Арон и Василий тупо разглядывали собственное изображение, искаженное газетным растром.

— Чего там хоть написано, Яцек? — спросил Арон.

— Ну, что может написать бульварная газета? — грустно ответил Штур, проглядывая заметку под фотографией. — Что вы, два идиота, не умея плавать, не умея обращаться с парусами, ничего не понимая в мореплавании, поплыли из России в Израиль… Что по всем правилам вы должны были бы утонуть еще до Босфора, а вы вот живы, и даже подозреваетесь в связях с пиратами Черного моря… Доказать эти связи полиции не удалось, и вас выпустили с обязательством немедленно покинуть пределы Турции. Кстати! Вам все вернули?

— Только ножи и шапочки, — сказал Василий. — Те продукты опечатала и забрала санитарно-карантинная служба.

— О, матка Боска!.. Что же вы кушать будете?!

— Не пропадем, — махнул рукой Арон. — У нас еще ленинградских консервов навалом, пшено, перловка…

— Ладно, Яцек! Не бери в голову, сказал Василий. — Читай! Что там дальше?..

— Ну, что дальше? — Штур снова уткнулся в газету. — Дальше идут политические и экономические обобщения: что вы, как и ваша бывшая страна, обладая несметными богатствами… Тут имеется в виду ваша яхта… Ни хрена не умеете обращаться со своими богатствами.

— Хорошо, что так, а не хуже, — сказал Василий.

— Не знаю, не знаю… Эту штуку могут перепечатать газеты на пути вашего следования, и неизвестно, чем это еще для вас обернется, — засомневался Яцек Штур и протянул Василию счет. — Вот счет на сто семьдесят долларов. Не потеряйте. Мало ли, какая у вас будет еще проверка…

— Погоди, Яцек. Сейчас принесу деньги, — сказал Арон и ушел в каюту.

Через секунду оттуда послышался густой мат, и Арон выскочил в кокпит, держа в одной руке шелковую зеленую шаль, забытую маленькой проституткой, а в другой руке — пустой растерзанный бумажник.

— Гляди, Васенька!.. — Арон чуть не плакал.

Василий посмотрел на пустой бумажник, на зеленую шаль с золотым драконом, взялся за голову и тихо произнес:

— Пиздец…

Яцек Штур тоже все понял и нервно проговорил:

— Я же предупреждал вас, чтобы были поосторожнее с этими курвами!

Какое-то время все трое подавленно молчали, а потом Василий решительно встал и сказал Арону:

— Выгружаем, Арон. Все выгружаем! Не боись, Арончик. Не пропадем… Извини, Яцек. Извини…

И первый стал вытаскивать на причал все, что привез им Штур. Горестно вздохнув, Арон стал ему помогать.

Штур сидел в кокпите, смотрел на воду остановившимися глазами. Потом почесал в затылке, откашлялся и от волнения сказал на чудовищной смеси польского языка с русским:

— Чекайте, панове!.. Чекайте, кому говорят!!! Зоставь жечи на мейсте, холера! Арон, цо те мувилэм?! Зоставь, е… твою мать!..

Он вытащил из кармана визитную карточку, протянул ее Василию и сказал:

— Будут пенензы — пришлете… Не будут — я ваши сто семь долларов разбросаю по трем кораблям так, что ни один капитан не заметит! Так что я все равно при своих останусь! Не денервуйте…

— Яцек… — только и смог сказать растроганный Арон.

Вася схватил руку Яцека Штура, стиснул, затряс, что было силы.

— Слухайте, хлопаки! — горячо заговорил Штур и от собственного благородства у него даже слезы блеснули в глазах.

— А цо я не вем як ченько выезжать зо властнегу краю?! Вшистко поментам!.. На то мы и славяне…

— Я не славянин. Я — еврей, — застенчиво уточнил Арон.

— Ты — еврей?! — рассмеялся Штур. — Ты посмотри на себя в зеркало! Ты хоть раз в жизни был в синагоге?!

— Нет, — признался Арон.

— Ну, так заткнись!.. — закричал Штур. — До видзенья, хлопаки. И дай вам Бог сченьстя!..

Многострадальный «Опричник» с не менее многострадальным экипажем покидал неприветливые воды Стамбула и, сильно накренившись, под всеми парусами входил в открытое Мраморное море.

Справа, в утренней дымке еще проглядывали берега Турции, но слева и впереди уже была видна только вода, вода, вода…

На флагштоке, сооруженном из старой швабры для мытья палубы, трепетал на ветру и нахально сверкал на солнце новый флаг «Опричника» — зеленая шелковая шаль с золотым драконом, впопыхах забытая маленькой портовой проституткой в ночь любви и сражения!

Василий стоял за штурвалом, посматривал на компас и выглядел уверенно, что и подумать было нельзя, что еще две недели тому назад он впервые увидел море.

Обложившись картами и лоциями, в каюте сидел Арон и что-то писал в большую бухгалтерскую книгу. Над его головой, рядом с фотографией Марксена Ивановича Муравича, была прикноплена вырезка из турецкой газеты.

— Вась, а Вась!.. Как правильно писать — «паД-шие женщины» или «паТ-шие женщины»? «Дэ» или «Тэ» в середине?

— Пиши просто — «бляди», не мучайся!

— Не, Вась… Писать надо культурно. Еще Марксен говорил: «Вахтенный журнал — лицо судна». Так «Дэ» или «Тэ», Вася?..

• Предыдущая
• 34/52
• Следующая