Пчелы - Халифман Иосиф Аронович - Страница 4

Все эти мысли внушались иногда весьма иносказательно и замаскированно и утверждались самыми разнообразными способами.

В начале XX века нашумела переведенная на множество языков блестящая книга бельгийского поэта, драматурга и писателя М. Метерлинка «Жизнь пчел».

А. Луначарский в одном из критических «этюдов», посвященном Метерлинку, признал его книгу о пчелах «очень милым произведением», но в связи с трактовками некоторых вопросов подчеркивал, что, вопреки утверждениям Метерлинка, «инстинкты пчел не имеют супранатурального происхождения».

Выдающийся болгарский философ, академик Т. Павлов в книге «Теория отражения», представляющей один из капитальных марксистских трудов по этому вопросу, высказывается о «Жизни пчел» в том же плане: «Может быть, это самое лучшее, что сумел дать нам этот мистически настроенный, но тонкий наблюдатель».

В высшей степени поучительны и содержательны малоизвестные критические замечания по поводу этой книги, сделанные знаменитым русским писателем В. Короленко в двух его письмах известному литературоведу Ф. Батюшкову.

«Прочитал Метерлинка „Пчелы“. Начало – с большим интересом, но чем дальше, тем скучнее. Интересно то, что человек, составивший себе славу на „Голубых павлинах“, может писать сравнительно просто о явлениях природы и о фактах. Но чем дальше, тем скучнее и досаднее. Эти постоянные повторения на разные лады: „тайна, тайна, о тайна, великая тайна“ – звенят, как треньканье на одной струне, и надоедают. По-моему, если уже человек 20 лет наблюдал пчел и основательно узнал литературу по этому предмету, то можно бы рассказать и проще, и много интереснее. Разумеется, я не отрицаю, что общественность у животных и эта „логика“ сменяющихся поколений, бессознательно осуществляющих разумную систему, может заставить задуматься и вызвать ощущение таинственности этого процесса. Я не против такого „настроения“, но сильно против кокетничанья им и риторики. Это предмет глубокий и серьезный, сугубо требующий простоты и искренности» (письмо от 8 августа 1902 т.).

«Вы напрасно напали на мое письмо в том смысле, что мне „Пчелы“ Метерлинка не понравились. Наоборот, прочитал я их с большим интересом и читал много выдержек нашим. Меня приятно удивило это произведение… Недостатки перевода я тоже не отнес на счет автора, они сами по себе торчат очень заметно. Но все-таки и теперь у меня остается впечатление, что Метер-лннк кокетничает с „неведомым“ и с „тайнами бытия“. И это дает осадок» (письмо от 12 сентября 1902 г.).

Метерлинк, стоя перед ульем в почтительном изумлении и переводя взгляд с пчел на людей, мысленно сравнивая с пчельником человеческий мир, приходил в смятение и вспоминал Робинзона, увидевшего след человеческой ноги на песке:

«Здесь кто-то уже был до нас…»

Он определенно клонил речь к тому, что, по его мнению, люди дошли в своем общественном развитии только до рубежа, уже когда-то давно оставленного пчелами. Человечеству надо-де пройти еще большой, долгий путь, пока оно поднимется в устройстве общественной жизни до уровня пчел, – вот о чем говорит между строчек произведение Метерлинка.

В таком иносказательном, замысловатом облачении не сразу распознается старая-престарая знакомая: мы не раз встречались с ней в книгах философов, пытающихся доказать, что слепые природные инстинкты умнее, мудрее разума, сознания.

Современные авторы пишут об этом менее туманно.

Заключая рассказ об основах биологии пчелиной семьи и ее высокой организованности, автор одной широко известной в Англии книги уныло отмечает, что создания, лишенные дара мысли, смогли все же, и не в частностях, а в основе, устроить свою жизнь гораздо умнее, чем люди хотя бы в той же Англии.

Прежде чем человек научился думать, пчелы настолько наладили свои дела, что не нуждаются в разуме, утверждает эта книга.

Пропаганда отречения от разума не нова. Не новы и попытки изобразить «мудрую жизнь пчел» примером и призывом для людей. Эти попытки, получившие распространение в последние годы, тоже имеют свою историю.

В 1705 году, на заре капиталистической эпохи, писатель Б. Мандевиль (Маркс неоднократно упоминает его сочинения в «Капитале») в философской «Басне о пчелах» доказывал, что ульи могут процветать только тогда, когда каждая пчела соблюдает узколичный интерес.

Мандевиль широко обобщал это свое заключение и, перенося его на людей, делал весьма далеко идущие выводы.

В нашу эпоху, когда широчайшие массы убеждаются, что капиталистическое государство не способно стать «государством всеобщего благоденствия»,– каким его пытаются изобразить защитники буржуазного строя, когда уже для всех очевидно, к чему приведено общество производством ради наживы, ради присвоения прибавочной стоимости, когда всем становится ясно, чего добилась буржуазия, не оставившая между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса бессердечного чистогана, у пчел пробуют открыть нечто прямо противоположное тому, что в них видел Мандевиль.

Теперь о пчелах все чаще пишут, что они «обладают счастливой способностью подавлять индивидуальную эксцентричность во имя общего блага», что у них «индивидуализм не противопоставлен, а подчинен целому», что «пчелы, бесспорно, наладили свою жизнь лучше, чем люди когда-нибудь смогут это осуществить», и т. п.

Нетрудно догадаться, к чему в конечном счете направлены все эти утверждения. Они внушают мысль, что людям не дано совместить удовлетворение индивидуальных потребностей с общим благом.

В то же время существует немало сочинений, авторы которых воспевают пчел как самую большую «живую философию мира» и утверждают, что «современный человек, как и люди прошлого, находит нечто обнадеживающее в солидарности улья».

Посмотрим, что это за надежды.

Придет время, нашептывает одна из таких книг, когда мудрецы «дадут народам новые законы, списанные с законов пчелиной жизни, и золотой век расцветет на земле».

Пытаясь вызвать у читателя восхищение «мудростью природных законов пчелиного государства», подобные сочинения ставят своей задачей внушить веру в то, что и естественный ход вещей в конце концов сам приведет людей к лучшему, причем социальный вопрос будет разрешен мирно, в порядке эволюции, и столь же успешно, как это можно видеть на примере пчел.

Итак, «пессимисты» и «оптимисты» сходятся на одном: людям не нужно бороться с существующим буржуазным укладом жизни.

В этом и состоит последнее слово биологического обоснования оппортунизма, социал-реформизма и ревизионизма.

Так постепенно выясняется, что совершенно мирная, казалось бы, область науки – пчеловедение – не только служит ареной, но оказывается и орудием идеологической борьбы.

Попробуем теперь, опираясь на новейшие данные биологической теории и пчеловодной практики, разобраться в том, что в действительности представляет собою пчелиная семья.

В Советском Союзе всегда было чуть не десять миллионов пчелиных семей, каждая по крайней мере из двух, трех и больше десятков тысяч насекомых. Удивительным могло бы поэтому показаться не то, что все хорошо знают пчелу, а скорее то, как редко попадается она многим на глаза.

Впрочем, здесь стоит напомнить, что люди в большинстве случаев видят только гак называемую рабочую пчелу, а еще точнее – только взрослых рабочих пчел, которые, разлетаясь в степных местах иногда за четыре-пять километров от гнезда, а при определенных условиях даже значительно дальше, пробираются в самые укромные уголки, где цветет хоть какое-нибудь медоносное растение.

Гораздо реже непосвященному удается видеть вне пасеки пчелиных самцов – трутней.

Еще реже и, в сущности, уж совсем немногим удавалось лицезреть пчелиную самку – матку. Наиболее долговечная из членов пчелиной семьи, она за весь год иногда лишь трижды – и то обычно на считанные минуты – покидает гнездо: в первый раз – для учебного, ориентировочного вылета, для ознакомления с местностью, затем при брачных полетах и, наконец, с роем, когда часть семьи переселяется.