Жажда справедливости. Избранный - Кунцевич Алексей - Страница 60

• Предыдущая
• 60/73
• Следующая

—Матерь божья,— сказал ошарашенный Клипов.

—Нет,— ответил Свинцов,— только его сын.

С этими словами он положил пулю в рот и выплюнул ее. Раздался выстрел и Клипов с широко раскрытыми глазами упал навзничь с пулей во лбу. Кротов тут же изрешетил Свинцова пулями из автомата, вернее, думал, что изрешетил; пули просто отскакивали от Свинцова, как от стальной плиты, а некоторые, не долетая, просто падали на пол, теряя энергию. Одна пуля, отрекошетив от Осиела, попала в голову Просвиркина. Иннокентий Алексеевич упал, не успев даже осмыслить происходящее.

Свинцов быстро приблизился к Кротову, вырвал у него автомат и отбросил.

—Какой красавчик!— воскликнул Осиел и закашлял,— ты-то мне и нужен.

Кротов ударил по лицу Свинцова, от чего его перекосила гримаса боли, а в руку милиционера впились осколки Свинцова черепа.

—Больше так не делай,— сказал Осиел. Он схватил за ворот формы Леонида и рывком приблизил его лицо к своему. Потом, не обращая на сопротивление парня, приложился кровавым ртом к губам Кротова. Секунду спустя, тело милиционера забилось в конвульсиях и стало меняться. А еще через некоторое время на пол упал сержант милиции Леонид Кротов, вернее Свинцов в его облике, с обезображенным пулями лицом.

Маленький со шрамом на щеке человек подошел к выходу из кабинета. С его плохонького пальто постепенно исчезали пятна крови, на голове появилась старая изъеденная молью шапка. Осиел посмотрел подозрительно на тело Просвиркина, но ничего не предпринял портив лежавшего на полу с закатившимися глазами капитана, а просто шагнул в дверь, не потрудившись даже открыть ее.

Спустя несколько часов Иннокентий Алексеевич пришел в себя и потрогал висок, из которого уже перестала сочиться кровь. Почувствовав острую боль, вздрогнул, но совладал с собой и сознания не потерял. Просвиркин поднялся и ощупью по причине абсолютной темноты в глазах добрался до тревожной кнопки, находящейся за столом. Всею силой надавил на красную педаль и спустя несколько секунд отключился.

Виталий сидел за столом. Кроме Виконта, все были здесь.

—Я вас слушаю, отец,— произнес Серебряков.

—Сегодня же утром,— начал Леонард,— ты и Наташа уезжаете в Бугульму.

—Зачем?

—Не перебивай,— Леонард выпустил дым изо рта.— Шипов завтра выходит на работу. Ему намного лучше. С документами я дело увязал. Теперь тебе остается позвонить инженеру и поставить его в известность.

—Но зачем?

—Просто уезжай и всё,— настаивал на своем граф. Виталий явно с таким раскладом был не согласен.

—Да с чего, отец, вы взяли, что я поеду?— вновь спросил он.

Леонард решил наконец объяснить:

—Осиел всерьез принялся за твои поиски. Виконт сейчас прибудет и подробнее всё расскажет.

Попугай, сидевший на канделябре, открыл один глаз и гаркнул:

—Ох и жарко ж скоро будет!

Тихо зазвенело зеркало. В комнату вошел Виконт.

—Где Осиел?— спросила Вельда.

—Не знаю.— Де ла Вурд сел.— Но в морге его нет. Две жертвы, Просвиркин ранен. Куча ментов. Но у меня острое чувство, что Осиел предпринимает кое-какие меры. И мы о нем скоро услышим. Кстати, как мне нашептал один доброжелатель, уже сегодня появятся наши портреты в местных газетах под заголовком: «Их разыскивает милиция».

Тут зазвенел звонок телефона. Виконт снял трубку и сказал:

—Алло.

—Де ла Вурд,— послышался голос на другом конце провода.

Сомнений не было: звонил Осиел.

—Дай трубку моему братцу.

Граф повернулся и спросил:

—Осиел?

—Да,— ответил, протягивая трубку, Виконт.

—Слушай, братец,— сказал Свинцов,— мое терпение может и лопнуть. Меня замучили твои идиоты. Я бы с тобой был не против словечком перекинуться с глазу на глаз.

—Где? Когда?— спросил граф.

—Ну-с, сегодня не получится; что-то я устал от всех этих воскрешений, даже подергивания начались, завтра— тоже, а там— выходные. Мне надобно будет за границу съездить. В общем— в понедельник, в полночь, на Кировской площади.

—Хорошо.

—Да, вот еще что. Можете не опасаться милиции. Я сегодня пошуровал в ихних архивах. Портретики и все копии уничтожил. И меня не опасайтесь. До понедельника я против вас не приму никаких действий. Пока.

В трубке загудел отбой. Леонард положил ее на рычаги.

—Я ничего не понимаю,— произнес он.— Осиел оставляет нас в покое до понедельника.

—А я всё прекрасно понимаю,— гаркнул попугай с канделябра,— Вельда своим пистолетом явно повредила ему левое полушарие, оттого он и помутился рассудком.— Потом Цезарь произвел звук, имитируя шмыганье носом, и произнес плаксиво: —Бедняжка.

Виконт молча плеснул себе из бутылки в бокал, опустошил его и сел на стул, Серебряков же решил повторить свой отказ:

—Так значит мне незачем ездить?

—Надобность в этом отпала,— ответил граф.— Мне трудно понять Осиела.

—А может он соврал,— предположил Виталий.

—Нет,— ответила Вельда,— врать он не может.

Граф отхлебнул остывший свой кофе, затянулся сигарой.

—К великому счастью, врать он просто не имеет права, в отличие от человека. Иди сын, отдыхай. Ты уже какую ночь спокойно не спал.

—И что, отец, мы так и будем сидеть; сложа руки? Может нанесем ему неожиданный визит?

—Не хочу,— сказал граф,— да и сомневаюсь я, что наш визит будет для него неожиданным. Нам тоже следует отдохнуть.

—Вельда, согрей кофе,— попросил де ла Вурд,— этот совсем остыл.

Вельда ушла на кухню.

Виталий сказал, тяжело вздохнув:

—Что ж, и мне тоже, признаться, хочется немного отдохнуть от всего этого.

—Да и амурные дела ждут,— вставил Цезарь.

Виталий взглянул на попугая.

—А ты обнаглела, мокрая курица,— обозвал он его,— я смотрю— у тебя слишком много перьев в хвосте.

—Нет, нет, только не хвост!— заорал, спрятавшись за телевизор, попугай.— Все возьмите; лапы, клюв, но только не хвост.

Он вдруг замолчал. Потом сказал как-то задумчиво:

—Да нет, пожалуй. Лапы мне еще самому пригодятся, да и клюв не помешает. Как же без клюва? Но хвост— моя гордость. Без хвоста я не могу. И вообще я не позволю, чтобы меня, умнейшего попугая, оскорбляли подобным образом. Это что же за оскорбление: «мокрая курица». За такие дела, достопочтенный Виталий Васильевич, во времена известных исторических личностей отрезали язык. Весьма действенная мера, должен сказать вам...

—А за подобную болтовню,— вмешался Виконт,— монархи отрезали своим шутам головы. С тобою следовало бы поступить именно так Людовику. А не выгонять из дворца.

Попугай молча выбрался из-за телевизора, сел на ветвь канделябра, взъерошил перья, стряхивая пыль. Потом сказал:

—Довольно подло вспоминать прошедшее. Я-то, ведь, не припоминаю тебе, как ты полез в окно к королевской дочке. Зачем мне собственно вспоминать о том, как тебя там застукали прямо после совершения известных противоправных действий? С чего я буду тебе напоминать твою казнь на Гревской площади? Я же не такой подлец, чтобы тебя упрекать в том, что девочку, родившуюся от вашей пылкой любви, тайно бросили в колодец?..

Попугай не закончил. Виконт выхватил из-за пазухи револьвер и выпустил три пули в голову птицы. Цезарь вторично свалился за телевизор, выплевывая из клюва пули.

—Ну прости,— проорал попугай,— погорячился!

И тут перепалка закончилась,— в комнату вошла Вельда, неся кофейник с горячим кофе.

—Отец,— произнес Виталий,— я должен идти.

—Даже кофе не попьешь?— спросил Леонард.

—Нет, немного посплю. Что-то совсем устал.

—Ну что ж, до завтра.

—Спокойной ночи, отец.

—До свидания, господин,— произнесла Вельда. Попрощались и Виконт с попугаем. Последний— в своем репертуаре: пожелал, чтобы Серебрякову приснилась его подруга.

Шел уже четвертый час ночи, когда Виталий заснул.

• Предыдущая
• 60/73
• Следующая