Жажда справедливости. Избранный - Кунцевич Алексей - Страница 50

• Предыдущая
• 50/73
• Следующая

—Ну, вот и всё, pater optime

[18]

Тот вжался в подушку, беспрестанно бубня молитвы и обливаясь потом. Он понимал— смерть в образе двух негодяев, жаждущих его крови, пришла.

—Да, да,— прошипела Вельда,— именно смерть, ибо ты даже не достоин быть бессмертным, подобно нам. За свои грехи ты жестоко поплатишься и тебе не поможет никто. Даже Бог, которого ты попрал, отвернулся от тебя. Все твои грехи уже запечатлены в книге, вот они: чревоугодие, прелюбодеяние, богохульство. И ничто тебя уже не спасет от возмездия.

—Классно сказано!— восхитился де ла Вурд.

Он вцепился в плечи отца Евгения. Лицо Виконта приблизилось к шее, сквозь кожу которой была видна влекущая к себе артерия, пульсирующая в такт сердечным ударам. Святому отцу показалось, что он теряет сознание. Но он его не потерял, даже когда острые клыки вампира прокусили вену. Тело отца забилось в конвульсиях от страха. Но вампир отлично знал свое дело и не выпускал жертву. Наконец движения отца стали сильнее, что даже де ла Вурд еле держал его. Виконт оторвался от шеи. Расширенными от ужаса глазами святой отец увидел страшное лицо вампира, забрызганное кровью. Виконт размахнулся и врезал по лицу отцу Евгения. Того немедленно покинуло сознание. Голова откинулась на подушку,

—Порядок,— произнес Виконт.— Теперь этот обалдуй поверит, наконец, в Бога.

—Думаю, что наше посещение пошло ему на пользу,— сказала Вельда.— Ну что ж, уходим. Здесь больше нечего делать.

Прежде, чем закрыть за собой дверь, Виконт вынул из кармана записку, вытер ею лицо, оставив на ней кровь, и пришпилил скальпелем к двери с внутренней стороны. Вельда и Виконт покинули кабинет святого отца. Дверь за ними захлопнулась, а задвижка сама собой защелкнулась. И в комнате водрузилась тишина, нарушаемая только стонами отца Евгения.

Проснувшись на следующее утро, святой отец, решил было, что все вчерашние происшествия ему приснились. Но не тут-то было. На полу валялся виконтов манжет, а на двери белела записка, испачканная кровью, на которой было написано:

Отец Евгений кинулся в ванную и глянул в зеркало. На шее его имелись две отметины, покрытые запекшейся кровью. Он заплакал. Потом, закрывшись в кабинете, пал перед распятием на колени и стал неистово молиться. Слезы текли по его бледным щекам. Он молил Господа о прощении, но уже не так, как делал это ранее, а с неугасимой верой о то, что говорит. Он рыдал. Раскаяние его было искренним.

Что произошло после, можно догадаться. Святой отец перестал заниматься развратом и чревоугодием. До вина вообще никогда не дотрагивался, а на предложение служки отведать доброго винца выгнал того вон из церкви. Святой отец стал вегетарианцем. Святой отец стал святым в полном смысле этого слова.

Ночами его мучили кошмары. Ему снилось, что в его кабинет одна за другой входят соблазненные им монашки, снимают с себя все одеяния и набрасываются на него. Во сне он видит, что у всех горят красным огнем глаза, и сверкают белым светом острые зубы. Они пьют его кровь и делают еще более мерзкие вещи. Но через какое-то мгновение отец Евгений просыпался весь в поту и начинал неистово молиться, обливаясь слезами.

Он совершенно довел себя до изнеможения. Так, как-то раз во время поста отец Евгений практически двое суток простоял перед распятием на коленях. Он бы простоял и дольше, но потерял сознание и месяц провалялся в больнице с диагнозом: физическое и психическое истощение.

О его «подвигах» прослышали в Москве, где он спустя пять лет и поселился, приняв какую-то большую должность при особе самого патриарха. Но назначение сие  его нисколько не обрадовало. Он только еще чаще стал молиться. Но не прожил долго в Москве, скончавшись спустя четыре года после переезда от истощения в своей келье, где, кроме стола, стула, деревянного ложа, одной свечи и большого количества крестов, ничего не было. Имя его до сих пор находится в одном ряду с именами святых отцов церкви.

Снег хрустел под его сапогами. Он шел медленно, не переставая думать о мести. «Месть, только месть»,— эта мысль преследовала его денно и нощно, не давая спокойно спать. Ночью, однако, и так было невозможно заснуть; мучили кошмары. Он боялся кошмаров. Иногда он шептал молитвы, которые не помогали. Результатом его кошмаров было то, что он поссорился с соседом по комнате. Сосед попал на второе место в воображаемом списке жертв мести. Первым стоял этот блондин, посмевший причинить боль ему. Он еще поплатится за всё. Морозов это точно знал. Но не знал, каким образом. Хотя не всё ли равно, каким? Главное— отомстить. Проклятый выродок! Он еще и угрожал убить. Каким-то образом ему удалось тогда победить. Но, еще не вечер.

Морозов усмехнулся своим мыслям: «Вечер… Куда это я пришел?» Он обнаружил, что стоит один в центре бывшего парка, вернее, того, что от него осталось. Впереди было общежитие. Но туда не хотелось идти. Почти полночь— не так уж и поздно. Нужно побыть одному. Всё обдумать. Нужно придумать способ мести. Как хорошо бы встретиться с этим ублюдком здесь ночью. Устроить ему трепку, разбить всю физиономию. И то будет еще малой расплатой за унижение, причиненное им. Слишком легко он не должен отделаться. За всё заплатит своей собственной кровью. Скотина! «Увел мою девушку! Жаль, что не расквасил ему физиономию раньше. Может быть она и не пошла бы к нему».

Он не заметил, как стал подумывать об убийстве. «Да, он умрет. В мучениях. Я позабочусь». Мысли, мысли,— они не давали покоя, постоянно мучая его истерзанную душу. Но была ли у него душа? Да. Была. Черная душа. Морозов мечтал, как будет убивать Серебрякова собственными руками, душить эту мразь, пока у него не вывалится язык, и не посинеет лицо. Но и потом он будет душить его. Он возьмет свое обратно. Наташка вернется. Куда она денется! Бабы всегда подчиняются силе. Еще бы! Но в первую очередь он покажет ей, как бросать его. Он им всем покажет! И этому недоноску, соседу. «Не давать мне молиться! Какая сволочь!»

Он стоял, и ветер обдувал его лицо. Но не холод чувствовался, а жар. В душе всё кипело. Злость и ненависть буквально душили и не давали дышать. «Убить, убить, убить!»

Он со всей силы ударил в дерево и не почувствовал боли. Боли не было. Странно. А потом рука заныла. Явилась боль. Но он лишь испытал наслаждение.

Сзади хрустнула ветка.

—Кто здесь?— Он повернулся.

В трех шагах от него стоял человек небольшого роста, одетый в плохонькое пальто, невзрачный на вид, в какой-то драной шапке. Руки его находились в карманах. Лицо было тускло освещено отживающей свой век лампочкой фонаря. Бледное лицо, как поганка. Маленький нос, губ почти нет, маленькие черные глазки. Казалось, что белки его глаз светятся, но так могло казаться из-за света полудохлого фонаря.

Человек заговорил первым:

—Это всего лишь я.

—Кто— я?— передразнил Морозов.

—Твой господин.

—Чё ты бредишь, какой господин?

Человеку, видно, эти слова пришлись не по душе, и он рявкнул:

—Заткнись!

Морозов открыл было рот, но захлопнул,— столько силы было в голосе незнакомца. Вполне могло быть, что он только на вид такой невзрачный.

—Слушай, Миша, мы станем хорошими друзьями, если ты будешь меня во всем слушаться и перестанешь молоть всякую чепуху. Понятно?

Морозов вытаращил глаза.

—Вы меня знаете?

Незнакомец разозлился:

• Предыдущая
• 50/73
• Следующая