Жажда справедливости. Избранный - Кунцевич Алексей - Страница 15

• Предыдущая
• 15/73
• Следующая

—Какая тут к черту осторожность!— возмущался де ла Вурд.— Мы уже засветились.

—В чем дело?— спросил Леонард, подняв правую бровь.

—Не извольте беспокоиться, сир,— с уважением сказал де ла Вурд, затянулся в последний раз, и сигара пропала из рук его,— я вечером сам разберусь. Но покой города нарушен.— Потом обратился к Вельде: —Надеюсь, у тебя хватило ума разузнать, где улики? Или опять мне всё самому делать?

—Лаборант Островский,— обиженно надув губки, ответила Вельда.

—Как же,— вставил тут Козлов,— знаю я этого Островского. Девять лет назад по неосторожности перепутал всего два листочка с результатами анализов. Двое от этого скончались. Но никто о путанице не узнал,— замяли-с.

—Ч-черт!— воскликнул де ла Вурд,— Сегодня я думаю развлечься за его счет!

—Какая неосторожность!— послышалось над столом, и из воздуха прямо на стол свалился огромный попугай.— Зачем же нужно было нападать на таксиста? Ты бы его просто очаровала.

—Цезарь! где тебя-то носило?— спросил Козлов.

—Не помню,— нагло заявила птица и клюнула яблоко на подносе.— Черт его знает! Ипполит, скажи на милость, какой здесь снег на вкус? И как тебе понравился кот? Нежность его весьма похвальна.

Козлов что-то прорычал, потрогал следы когтей на щеке, но не ответил.

—Что ж, давайте обедать,— сказал граф и отпил вновь из фужера.

Без пятнадцати двенадцать ночи в лаборатории хирургического отделения железнодорожной больницы, что находится на улице Солнечной, сидели двое людей в белых халатах. Время было позднее, и они сидели здесь не один час. Присутствие одного вполне объяснимо; он являлся дежурным врачом. А вот другой, имя коего было, кстати, Виктор Павлович Островский, был лаборантом, и его рабочее время истекло в пять часов вечера. Островский, бледноватое лицо которого выражало крайнее изумление, сидел, приложившись левым глазом к окуляру мощного микроскопа, на предметном столике которого находился образец крови.

Дежурный врач, сидевший в это время на соседнем столе, курил, часто стряхивая пепел в пепельницу.

Наконец Островский оторвался от окуляра и воскликнул:

—Не понимаю!

Голос его был высоким, не свойственным мужчинам, тем более в его возрасте; Островскому недавно исполнилось сорок лет.

—Ты точно уверен, что это тот образец?— спросил дежурный врач, выпуская клубы дыма изо рта.

—Еще бы,— почему-то усмехнувшись, ответил Островский,— сам брал. Вот, смотри,— Виктор Павлович выдвинул левый ящик стола и достал снимок.— Я составляю заключение.

Дежурный, бросив курить, раздавил в пепельнице окурок, соскочил со стола, подошел к Островскому. Осмотрев снимок, заметил:

—Да, разрезано острым предметом. Ножом, наверное. Края обсосаны. Интересней не придумаешь.

—Криминалист, с которым я работал, обрисовал примерную картину. Вероятно, таксист подсадил убийцу, и тот напал с ножом. Во время борьбы, таксист, должно быть, вырвал нож, или каким-нибудь иным образом нож задел убийцу. Кровь убийцы оросила брюки шофера. Потекло сильно, видимо, задета была артерия или вена. Интересно то, что следы крови обнаружены только на брюках и сидении. Больше в машине ее нет. Вся она принадлежит не таксисту, вероятно— убийце. Возникает вопрос: куда же делось около двух литров крови шофера? Борьба произошла в машине,— об этом говорят глубокие следы на левой руке водителя от дверной ручки. Состояние крови в машине говорит о том, что владелец ее убит довольно давно, кровь очень густа.

Дежурный сунул руки в карманы халата и произнес:

—Кровь высосали, как ни дико звучит это. А разрез аккуратен! Видимо, таксист был без сознания, когда его резали.

—Разрез на руке убитого, что поразительно, изогнут точно вдоль вены,— сказал Виктор Павлович, подняв усталые и раскрасневшиеся глаза на хирурга.— Но кровь на брюках принадлежит не человеку, а, скорее всего, собаке.

—Дикость какая-то. А анализ слюны на запястье что показал?

—Никакой слюны не обнаружено. Если считать, что это сделало животное, скажем, собака, то она уж никак не могла ни пользоваться ножом, ни придушить водителя человеческими руками; следы на шее ясно говорят об этом. А еще они говорят о том, что убийца— женщина.

—Может это,— хирург потер подбородок,— кто-то сделал специально. А что касается крови в машине, то это не что иное, как мистификация, попытка запутать следователей.

—Глупая попытка, Андрей,— сказал на это лаборант.

Тут так неожиданно зазвенел телефон на столе, что оба врача вздрогнули, и их глаза на мгновение встретились.

Островский поднял трубку и произнес:

—Лаборатория… Да, он здесь. Это тебя.— Протянул трубку хирургу.

—Да, Кислов… Хорошо, иду.

Положив трубку на аппарат, дежурный сказал:

—Знаешь, Палыч, иди-ка ты домой. Утро вечера мудренее.

—Нужно дописать отчет. Что посоветуешь?

—Пиши, как есть, и на что это указывает. Они там сами разберутся. Кстати, а зачем тебе-то это поручили?

—Людей, говорят, не хватает. Ну, а мне просто было интересно.

—Ну, ладно, пока, Палыч.— Хирург вышел из кабинета, а Островский вновь припал глазом к окуляру микроскопа и долго во что-то вглядывался.

Вдалеке, за дверями кабинета послышались удаляющиеся шаги дежурного хирурга, спешащего на второй этаж.

Виктор Павлович оторвался от микроскопа, взял со стола очки в желтой металлической оправе и надел их. После достал из верхнего ящика стола несколько листов, исписанных непонятным мелким почерком, и стал дописывать.

Исписав еще два листа, Островский встал и подошел к другому столу, на котором стоял графин с водой. Наполнил доверху стакан и выпил жадными глотками.

После сложил по порядку все листы и скрепил их вместе с фото скрепкой.

Сев вновь за стол, перечитал, исправляя, перечеркивая и дополняя написанное. Закончив, встал и тихо произнес:

—С ума можно сойти.

Тут позади себя Виктор Павлович услышал скрип пола, а за тем— гнусавый голос:

—Вам это, авторитетно заявляю, ни в коем случае не грозит.

Островский повернулся так резко, что задел ногой стул, который упал на спинку. Увидев произнесшего эти слова, лаборант раскрыл рот.

Перед ним стоял неприятного вида в белом запачканном высохшей кровью халате гражданин, ничем не похожий на врача; в персонале больницы,— Островский знал это точно,— его не было. Личность имела рыжие прямые волосы, огромных размеров красный рот, маленькие зеленые глазки. На шее имелся длинный багровый шрам. Более всего лаборанта поразило то, что на докторском колпаке был намалеван кривой красный крест вероятно красной губной помадой. Подняв правую руку, указав пальцем на лаборанта, рыжий спросил:

—Здесь находится анатомическая?

Вопрос, естественно, удивил Островского. Оно и понятно,— какую анатомическую может искать этот гражданин в таком виде, да к тому же не имеющий никакого отношения к больнице? Виктор Павлович отвечать не стал, а сам спросил:

—Кто вы? Что вы здесь делаете?

Рыжий сощурил правый глаз, от чего его физиономия приняла более гадкое выражение, улыбнулся криво и ответил:

—Очень много вопросов сразу. Кстати, чрезмерное любопытство сильно вредит здоровью. А чрезмерные амбиции и честолюбие вместе ведут к весьма печальным последствиям. Ведь вы не будете отрицать, что вы честолюбивы? Не так ли?

Островский, выслушав всю эту ахинею, и мало что поняв из нее, крикнул:

—Вон отсюда! Или я позову охрану!

Рыжий и не собирался уходить. Он засмеялся и произнес:

—Это ту-то, которая там, внизу сидит? Да в такой час возле нее икни,— она помрет со страху… Ладно, шутки в сторону. Я здесь, чтобы передать вам привет от Владимирского и Китова. Помните двадцать второе октября восемьдесят восьмого года? А? Помните. Жена последнего, читая результаты вскрытия, захлебывалась слезами. А ведь парню было всего-то двадцать лет. Вы поразительный лжец и убийца.

—Кто вы?— Островский начал понимать мало-помалу, о чем речь, и его заколотило от страха, поэтому голос звучал очень тихо. Виктор Павлович постоянно повторял про себя, что этого не может быть.

• Предыдущая
• 15/73
• Следующая