Большая книга ужасов - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/51
• Следующая

На слове «ботинки» отец как будто что-то вспомнил и вышел в коридор. Макс пошел за ним: неужели докричался?

В прихожей отец полминуты разглядывал пустой пакет, висящий на дверной ручке, наконец сделал вывод:

— Опять кто-то хлеба не купил.

Мать только пожала плечами: что тут было возразить, а отец… Отец напялил ботинки Макса, взял пакет с дверной ручки и пошел себе за хлебом.

— Дверь не запираю!

Макс так и сидел на тумбочке в прихожей, смотрел на дверь и думал, что ботинки-то у них с отцом одинаковые. Он просто так обрадовался, увидев «свой», что забыл. Ботинки Макса на нем самом, все правильно.

Идти в комнату не хотелось: он сидел, пока отец не пришел. Потом с ним попил чаю, тихо, как пустое место. Еще заметил, что табуретки его тоже нет.

— Выйди, — некстати позвал знакомый голос.

Меньше всего хотелось его слышать. Зато хотелось взять вон тот стул и дать кому-то по башке. Больно дать. Чтобы почувствовал. Макс чувствует боль, значит, и Старик должен…

Макс открыл окно, а отец на табуретке даже не поежился от зимнего ветра. Занимало другое: отец не видел и Старика. Ни вчера, ни сегодня. Ребята в лагере видели, а отец — нет.

Старик стоял на улице, высокий, страшный. Макс поднял стул и с размаху сделал то, чего больше всего хотел. Старик отпрянул, задребезжало задетое стекло, но выдержало. Макс ударил еще, еще, а потом уже не мог остановиться. Стул в руках разлетался щепками по кухне, но через секунду уже собирался обратно, и Макс продолжал дубасить Старика. Он лупил от души и немного — от Сашки. Никто из ребят такого не заслужил: когда приходишь домой, а тебя здесь никогда не ждали. Когда даже водитель не останавливается, где тебе надо. Когда тебя нет.

Больше всего злило, что Старик не сопротивлялся и даже не пытался увернуться. Он стоял, как памятник, скрестив руки на груди, с видом: «Чем бы дитя ни тешилось». Наверное, думает, что Макс его сейчас поколотит и успокоится и пойдет, как миленький, в его могилу, потому что больше идти некуда. Ребята в лагере, водители на дороге — ерунда. Когда и дома не ждут, сразу понимаешь, что места для тебя на земле не осталось. В могиле хоть Сашка есть и Старик, какая-никакая компания. А здесь…

Макс бросил стул в угол, а тот издевательски вернулся на место, где его взяли, целый и невредимый. Старик так и стоял памятником, скрестив руки.

— Успокоился? Мы можем идти?

— Ну уж нет! — Макс прошел в комнату родителей и демонстративно уселся на пол, прекрасно понимая, что еще чуть-чуть и пойдет, как миленький пойдет, потому что некуда больше, и вообще. Мать так и сидела с вязанием перед теликом.

— Это же неправильно, — сказала мать, и Макс тут же вскочил на ноги, подбежал к ней, прежде чем сообразил: она не с ним разговаривает. Он стоял перед ее креслом, а она смотрела сквозь него в телевизор и повторяла свое: «Это же неправильно».

— Что неправильно? — вошел с кухни отец. — Ты новости-то выключи, и все правильно будет!

— Тут не новости, — мать кивнула на телик, и Макс тоже глянул, что там такого-то?

По телику шла передача о пропавших людях. Кто в войну потерял своих, кто так. Сейчас какой-то ветеран рассказывал, что зовут его Иван Иваныч и что он ищет своих жену, детей, двух сестер, трех племянников и еще кучу народу — он добросовестно перечислял всех поименно. Мать смотрела и качала головой:

— Это же неправильно, что они не нашлись за столько лет. Что бы ни случилось, хоть кто-нибудь один обязательно должен был его искать. И найти… Правда же?

Отец кивнул и даже поддакнул:

— Он назвал человек пятнадцать. Хоть кто-нибудь обязательно жив и его ищет. Потому что так не бывает…

Макс не услышал, как именно не бывает, потому что сидел на полу, заслоняя собой телик, и ревел. Громко и бесстыже, как в детском саду. А кого было стесняться, Старика, что ли? Старик был уже рядом. Надо же, в окно залез! Кто-то упустил это зрелище и даже не жалко.

Вот он, Макс, сидит на полу. Вот его родители смотрят телик сквозь него и ни черта кроме телика не видят. Их нимало не беспокоит, что его нет, их вообще ничего не беспокоит. И еще они говорят: «Хоть кто-то должен его искать, потому что так не бывает». А он тут сидит и видит, что бывает, и еще как. Только не может им этого сказать, да и зачем? Им и так хорошо.

Старик стоял в дверях и философски наблюдал истерику. Максу было бы легче, если бы он смеялся, а он даже пытался утешать:

— Ну что ты разнюнился, многие через это проходят. Тебе, между прочим, повезло, у тебя Саша в компании будет. Ну и я тоже…

Макс кинул в него ботинком и мимоходом удивился, что уже давно не получал сдачи. Все время от могилы до сих пор Старик его не бил. Хоть бы для приличия, когда его стулом избивали, а нет. Может, просто не считает нужным? Может, думает, что Макс уже никуда не денется? Пойдет с ним и будет делать все, что велят? Наверное, так он и думает. Макс ревел, а мысль бежала сама собой. И было от нее ни холодно, ни жарко. Вот сейчас дореву, попью водички, и пойдем. Правильно Старик думает, куда ж Максу деваться? В могиле хоть Сашка…

— Нет, я не верю. — Мать не уставала удивляться герою передачи. — Не бывает же так, чтобы все разом перестали тебя искать. Хоть кто-нибудь один…

Макс поднял голову. Мать смотрела сквозь него в телевизор, а казалось, что на него. Смотрела и повторяла:

— Кто-нибудь обязательно ищет. Потому что так не бывает.

Макс бросился к ней и стал тормошить, потому что когда тебе в лицо такое говорят, а сами тебя в упор не видят, согласитесь, потормошить хочется. Хочется потрясти и поорать:

— Мам, я здесь! Ты что, вот он я! Меня искать-то не надо…

А видеть, как человек, тебя не видя, продолжает смотреть телик, — совсем не хочется. Макс плюхнулся на пол перед креслом и уставился в пол.

— Пошли. — Старик взял его за руку, и дышать почему-то стало легче.

Обратно ехали молча. Старик давил педали, а Макс думал всякую ерунду. Например, видят ли их другие водители? Макса — точно нет, доказано. А Старика, машину? На дороге редко попадались другие машины, Макс так и не понял, видят или нет. Проверить, что ли? Дернуть в нужный момент Старика за руку и — на лобовое! А если разобьемся: умрем или не умрем? Боль чувствуем, а разбитый о мотоцикл нос до сих пор кровит. Но как умереть, когда тебя нет? Старик вон вообще покойник, а мерзнет. Загадка!

А о чем еще думать-то? О чем тут думать, когда у тебя впереди целая жизнь в сырой могиле, в компании Старика и Сашки? Потому что для всех остальных тебя нет. Дни, месяцы, годы выколачивать по утрам из валенок пыль, топить печку в землянке, а по вечерам болтать на лавочке у кладбищенской ограды. Навсегда. Изо дня в день. Это же с ума сойти можно!

В могиле воздух влажный и пахнет землей. Макс только спустился и уже захотел обратно. Только вот куда обратно-то?

Сашка сидел на земляном полу и чертил по нему же прутиком.

— Уже нагулялся?

— Нет, — ответил Макс. — То есть да. То есть не лезь, дай смириться.

Сашка молча кивнул и пошел в дальний угол, выколачивать стариковские валенки. Интересно, чем он тут целый день занимается? Интерьерчик был вызывающе скромный: валенки, гроб (интересно, а где Сашка спит?). Если целый день только и делать, что выколачивать валенки и полировать крышку, со скуки помрешь. Компьютер бы хоть прикупили, мультики смотреть, а? Макс нашел веник в углу и от нечего делать стал заметать земляной пол. Старик некоторое время понаблюдал, потом умиротворенно кивнул и куда-то засобирался:

— Я в город. Что вам привезти? — Он спросил так буднично, так смешно, что Макс тут же поверил: вот этот вот земляной пол, гроб, валенки, вся эта могила, вот это теперь и есть их дом. А вот этот с бородой теперь будет отчитывать ребят за бардак в комнате и привозить им из города всякие штуки. Мысль была настолько дикая и настолько очевидная, что Макс так и встал с веником, где стоял. Сашка заказал фанты и мармеладных червяков, и такая безнадега была в его заказе, что Макс попросил то же самое. Старик ушел веселый и как будто довольный собой. А может, ребятами.

• Предыдущая
• 14/51
• Следующая