Сила Трех - Джонс Диана Уинн - Страница 52

• Предыдущая
• 52/55
• Следующая

— Народ Луны приветствует Народ Солнца и вождей Народа Земли и спрашивает, что они имеют сказать.

— Первый вопрос, — отвечал Банот, — касается жертвоприношения сыновей вождей этих Народов и затрагивает возвращение сына царя Народа Луны, который был доставлен им в обмен.

— Что? — сказал царь. — Кто?..

Но Банот, который явно пребывал в своей стихии, живо продолжал:

— Второй вопрос касается затопления Низин водою и относится к пророчеству, произнесенному дочерью вождя Гарлесья, имеющей, как известно, Дар Ясновидения. А третий вопрос касается войн между Народом Луны и Народом Солнца, и вожди Народа Земли предлагают себя в качестве третейских судей по этому вопросу.

Звучало это великолепно. Джералд отнял ладонь от губ, и смертная тень с него сошла. Вероятно, он не стал бы так радоваться, если бы знал, в какой спешке Банот совещался с остальными и какими на самом деле непродуманными были их планы.

— Согласен ли царь вести переговоры по этим вопросам? — спросил Банот.

Царь поглядел на Банота и по дориговскому обыкновению пожал плечами. Карие глаза обшарили мокрую толпу и наконец остановились на Хафни, стоявшем между Адарой и Айной. Обнаружив его, царь вздохнул с облегчением.

— Как вам удалось его захватить? — спросил он.

Бренда откашлялась наконец от остатков болотной воды и подала голос:

— Это сделала я. Халла отдала его мне, а я отдала его им.

Собравшиеся дориги издали свистящий стон изумления. Царь крепче оперся на плечо младшего песнопевца, словно на рычаг, и оглядел галерею. Оттуда раздался голос Халлы:

— Это не я! Я… ты…

— Да ты, ты, — крикнул ей снизу Хафни. — Сама знаешь.

Царь с помощью своего рычага повернулся обратно, холодный и разгневанный.

— Ты, — сказал он Гесту. — Ты не имел права брать его в заложники!

— А я и не брал, — отозвался Гест. — Я вернул его твоим в Гарлесье. Вот твой капитан, его и спроси. И если уж на то пошло, ты не имел никакого права брать в заложники Адару и уж точно не имеешь никакого права приносить в жертву моего сына. — И он показал на Гейра, который стоял среди серебряных стражей, обстриженный и мокрый.

Было очевидно, что никто из доригов, кроме главного песнопевца, не знал, кто такой Гейр. Царь был поражен. Он несколько раз переводил взгляд с Геста на Гейра — хотел убедиться, что это правда, — и приближенные дориги и стражи тоже. По их лицам Гейр понял, что теперь, когда у него волосы были острижены, а у Геста намокли и примялись, они были больше похожи друг на друга, чем он думал. Наверное, именно поэтому Гест показался ему таким незнакомым.

— Значит, ты солгал мне, — сказал царь Гейру. — Ты говорил, что твой отец отдал эту гривну великанам.

— Я думал, да, — ответил Гейр.

— Да, отдал, — сказал Гест.

Судя по всему, царь не мог этому поверить.

— Гривна принадлежала Орбану из Отхолмья, — медленно проговорил он, — который за нее убил моего брата. Как она попала тебе в руки? Ты что, хотел снять с нее проклятие?

Гест помотал мокрой головой.

— Я никогда не умел снимать проклятия. Я же не заклинатель. Просто мне срочно понадобилась гривна, и когда жена Орбана дала мне ее, я принял ее за твою. Не знаю, откуда об этом стало известно Гейру, но он не врет, это точно.

— Мне очень жаль, что я не знал этого раньше, до того, как сожгли его волосы, — сказал царь, и было ясно, что ему действительно очень жаль. — Твой сын совсем не похож на двоих других твоих детей, и я решил, будто он сын Орбана.

Гейра глубоко оскорбило, что его приняли за Ондо. Каких бы глупостей он ни наделал, но подобного определенно не заслуживал. И он был не одинок. Сири возмущенно пискнул, а Айна поймала взгляд Гейра, так и кипя негодованием. Ну а Гест пришел в полную ярость.

— Сын Орбана? Этот трусливый тюфяк с овечьими ушами? Ты же видел, какой перед тобой потрясающий парень, — и решил, будто он сын Орбана?! Так погляди на него еще разок, а я тебе скажу, что у него в мизинце больше проку, чем во всех мальчишках Гарлесья, вместе взятых! Он уже прославился своей мудростью. А если ты сомневаешься в его храбрости, подумай о том, как они с этим великаном пришли к тебе в одиночку! И еще у него Дар Непрошеного Прозрения!

Гейр подумал, что в жизни так не удивлялся и не радовался. Конечно, он понимал, что Гест хочет произвести впечатление. И ему это удалось. Теперь все дориги старательно отводили от Гейра глаза, и даже царь постарался встать так, чтобы заслониться от Гейра песнопевцем, на которого он опирался, и ни в коем случае его не видеть. Но Гейр знал Геста. Гест ни за что не стал бы говорить подобных вещей иначе как всерьез. И Гейр понял, что Гест им по-настоящему гордится. Это было видно и в повороте головы, и в голосе. Может быть, Гест и не понимал Гейра, но это не мешало ему считать Гейра замечательным. Сердце у Гейра заныло. Дар говорил ему, холодно и ясно, что его все равно принесут в жертву, а то, как царь от него заслонился, это только подтверждало. А жизнь еще никогда не казалась Гейру настолько достойной того, чтобы ее прожить. И как жестоко, что Гест будет и дальше пытаться его спасти!

Между тем Гест совладал с яростью и обратился к царю едва ли не угодливо.

— Как-то раз, — начал он, — шел я по старой дороге на Отхолмье с другом-заклинателем, и мы наткнулись на троих песнопевцев и задиру-принца, которые залегли в засаде, поджидая отхолмцев. Помнится, завязалась славная драка, а потом заклинатель и один из песнопевцев, которым вовсе не хотелось, чтобы их повелителей поубивали, начали играть на арфах. Так получилось, что заиграли они один и тот же мотив, и оба заявили, будто это такой старинный обычай — драться под музыку. Тогда уж драчунам ничего не осталось, кроме как расхохотаться, а после этого снова затевать драку уже не стоило, так что мы с заклинателем пошли дальше, в Отхолмье. А если заклинатель потом вернулся и весь день напролет пел и играл у дороги с принцем и его песнопевцами, так это его личное дело. Но вот на следующий день мне потребовалась помощь, и это было уже серьезно. Я прибежал на прежнее место — все, кроме принца, спали. Я сказал принцу, что мне нужна гривна с шеи дорига. И хотя к причинам, которые я привел, принц отнесся с ехидцей, но поменяться гривнами согласился охотно. Он не хуже меня понимал, что это значит. И я этого не забыл. И ты тоже. Я же отсюда вижу, что на тебе моя гривна, Хатиль.

Когда Гест назвал имя царя, по залу пронесся вздох. Царь пожал плечами, полуудивленно, полусмущенно, примерно как мистер Мастерфилд, когда слушал историю мистера Клейбери.

— Но я не снимал перед тобой капюшон, Гест, — сказал он. — И я не заговаривал гривну.

— Знаю. Ты думал, что я отдам гривну Оггу. И я тебя не виню, — ответил Гест. — Но я мою гривну заговорил, и ты ее носишь. И сейчас, кажется, ты снял передо мной капюшон — нравится тебе это или нет. Если все это хоть что-то да значит, ты не имеешь права убивать Гейра, так же как я не имею права трогать Хафни. И мне сказали, что Гейр обменялся гривнами с тем великаном, который стоит рядом с ним, поэтому великан теперь тоже под нашей защитой.

Настала тишина. Гест пристально глядел на царя. Он сделал все, что мог, в том числе отдал Гейра на милость царя, сказав ему его имя. Однако, судя по всему, этого было недостаточно. Царь печально сгорбился.

— Я же тебе говорил, — сказал он. — Их волосы уже сожгли. Силы приняли жертву. Посмотри. — И он показал на гривну с почерневшими узорами. Гест посмотрел на нее, а потом перевел беспомощный взгляд на Адару. — Честное слово, я ничего не могу поделать, — сказал Хатиль, и было ясно, что он говорит правду.

Не успел Гест произнести ни слова, как вперед снова вышел Банот.

— Что ж, оставим на время наш первый вопрос и перейдем ко второму, — сказал заклинатель. — Он касается затопления Низин, и говорить об этом будет вождь Народа Земли.

И он жестом пригласил вперед мистера Клейбери.

От такой внезапной перемены предмета губы у Джералда снова задергались.

• Предыдущая
• 52/55
• Следующая