Виноградник Ярраби - Иден Дороти - Страница 41

• Предыдущая
• 41/96
• Следующая

В церкви было полно наших слуг, среди них жалкой кучкой стояли и ссыльные из досрочно освобожденных. Не могу тебе описать, какая гордость меня распирала, когда я отошла от купели, неся на руках Кристофера в длинной рубашечке, а все слуги приседали передо мной или отдавали честь.

Из нашей домашней прислуги не было только миссис Джарвис: она осталась дома, чтобы приготовить ленч для двадцати человек. Гилберт поднял в честь сына бокал самого лучшего своего вина. Он закладывает на хранение партию кларета, изготовленного из винограда, собранного в нынешнем году. Это вино будет выдерживаться до совершеннолетия Кристофера или его женитьбы, если она состоится раньше. Боюсь, что миссис Эшбертон была немножко под хмельком — это за последнее время вошло у нее в обыкновение.

Впрочем, я ее не осуждаю. С тех пор как девять месяцев назад ее сын отправился в путешествие, намереваясь переправиться через Голубые горы и исследовать глубинные районы страны, от него ни слуху ни духу. Кое-кто высказывает опасение, что он, возможно, погиб. Действительно, похоже на то, что Ярраби станет постоянным домом миссис Эшбертон. Ничего, я теперь уже привыкла к ней и думаю, что стала бы даже скучать по ней, если бы она уехала. Что же касается Гилберта, он в большом долгу перед ней. Правда, он посадил много новых лоз, и мы надеемся, что после сбора урожая будущего года сможем расплатиться с миссис Эшбертон.

Мой дорогой злоехидный Пибоди был ужасно доволен, когда гости стали расхваливать его сад. Разросся он поистине чудесно. Уже расцвели первые розы, выкопан пруд для водяных лилий, хотя водой он еще пока не заполнен, так как воду надо качать из колодца. Жимолость, обвившись вокруг столбов веранды, уже успела подняться на несколько футов. Благодаря этому дом перестал казаться таким кричаще новым и приобрел действительно привлекательный вид. Его светлый фасад эффектно выделялся на фоне зеленых виноградников, покрывающих склоны холма. Пибоди соорудил решетку из сучковатых реек, и ползучие розы в следующем году будут прелесть как хороши. Я выбрала белые — они похожи на хлопья снега и будут создавать впечатление прохлады. Само собой разумеется, вокруг пышно разросся местный кустарник самых различных видов, из которых некоторые удивительно красивы — алый хвощ, небесно-голубая джакаранда, миртовые кусты, покрытые цветами, похожими на цветы персика, жасмин с его медовым ароматом, красная пойнсеттия.

Я твердо решила добиться, чтобы Ярраби славился своим садом не меньше, чем своим вином...»

Юджиния не включила в письмо последние два события этого дня.

Когда гости удалились, Гилберт вошел к ней в спальню, где она отдыхала. Он открыл ящик своего бюро, вынул из него маленькую коробочку из темно-зеленой кожи, надавил на замок, и крышка откинулась. Внутри на подушечке лежала громадная брошь из бриллиантов и топазов. По крайней мере она показалась громадной Юджинии, которая привыкла к более скромным драгоценностям.

— Это вам, деточка. Я ждал, пока все уйдут. — Не в силах сдерживать свою радость и волнение, Гилберт воскликнул: — Выньте ее! Полюбуйтесь! Приколите ее на платье.

Пальцы Юджинии застыли над коробкой.

— Она выглядит такой дорогой!

— Ну что ж, не могу сказать, что она досталась мне даром, но в то же время мне явно повезло. Я случайно набрел на человека, который был в свое время учеником ювелира на Хаттон Гарден. Он изготовил брошь из купленных мною драгоценных камней. Она изображает розу — вы заметили? Я знаю, что это ваш любимый цветок.

Ученик наверняка был из ссыльных. Своей первой драгоценностью, как, впрочем, и своим домом, она обязана каторжникам.

Ах, бога ради, дуреха ты этакая, нельзя так отдаваться во власть старых навязчивых идей, говорила себе Юджиния и, желая преодолеть внутреннее сопротивление, несвойственным ей драматичным жестом обвила руками шею Гилберта. От восторга лицо его расплылось.

— Значит, она вам понравилась? Я хотел преподнести ее в тот день, когда родился Кристофер, но, честно говоря, тогда не хватило наличных денег, и я был уверен, что вы захотите знать, не стоит ли за всем этим миссис Эшбертон.

Она засмеялась, хотя и не без скрытого смущения:

— Неужели у меня настолько плохие манеры?!

— У вас? Да вы, моя маленькая, само совершенство!

Он поцеловал ее, но очень осторожно — он начинает интуитивно понимать, как следует вести себя в некоторых ситуациях, подумала Юджиния, — а затем приколол брошь к кружевным рюшам на ее воротнике.

— Теперь у вас есть что надеть, кроме вашего жемчуга, — удовлетворенно произнес он.

С такой же неизбежностью, с какой следом за днем наступает ночь, Гилберт, когда они улеглись спать, повернулся к ней.

Юджиния после родов очень долго приходила в себя, и он проявлял терпение, за которое, как она прекрасно понимала, она должна быть ему благодарна. Она понимала также, что должна была бы с радостью устремиться в объятия мужа. Ну а коли так не получалось, ей оставалось по крайней мере с готовностью исполнить супружеский долг.

Но ведь не может же быть, что брак сводится только к этому! Разве он не предполагает любовных разговоров, утоления взаимного страстного влечения и такой степени близости, что даже этот пресловутый акт доставляет удовольствие?

Может, она излишне романтична?

Или, быть может, из тех холодных женщин, которые просто не способны испытывать чувственное желание?

Она выскользнула из постели, накинула халат и вышла на балкон. Как красивы эти летние ночи: воздух теплый, луна льет свет на мирный ландшафт. Цикады продолжали свой извечный стрекот, но Юджиния успела так к нему привыкнуть, что почти не замечала. Хотелось бы услышать мягкое «ху-хууу!» английской совы, но этот милый ее слуху звук здесь не раздастся. Зато до нее доносился запах роз.

Она оглянулась на темную комнату, на длинное вытянувшееся на постели тело, и глаза ее наполнились слезами. Какая же она неблагодарная, если не чувствует себя счастливой и все ждет чего-то еще, чего-то такого, что и сама не может определить.

Она страстно, невыразимо тоскует по чему-то непонятному.

Но ведь у нее же есть ребенок! Что же это с ней, в самом деле?

Глава XVI

Снова пришла пора сбора винограда, но на этот раз не ощущалось ничего похожего на всеобщее радостное возбуждение и искрометное веселье, парившее в прошлом году. Урожай был очень мал. Его собрали за два дня. К счастью, оказалось достаточно черного винограда, чтобы Гилберт мог отложить пять дюжин бутылок кларета, рассчитанных на хранение до совершеннолетия Кристофера. Он наклеил на бутылки этикетки с надписью «Ярраби. Кристофер, 1831», а после этого пришлось заняться сладким сотерном, с которым ему скучно было возиться и который он постарался как можно быстрее сбыть.

В будущем году будет небывалый урожай.

Как убедилась Юджиния, виноградарей не покидал в жизни неистребимый оптимизм.

Впрочем, благодаря щедрости миссис Эшбертон Ярраби ни в чем не ощущал нужды.

Вскоре после Нового года пришло трагическое известие: Годфри Эшбертон, умиравший от голода, кое-как дотащился до маленького городка Аделаида на южном берегу Австралии, в тысяче двухстах милях от места отправления экспедиции. Пока его личность была опознана, а весть о кончине дошла до матери, он уже несколько недель как покоился в могиле.

Миссис Эшбертон два дня не выходила из своей комнаты, а затем появилась, бодро заявив, что все это время страдала не столько от горя, сколько от скуки.

Она почти не знала Годфри, так как в шестнадцать лет он бежал из дома и сделался моряком. Он был заядлым любителем приключений, совершенно чужим ей человеком, а те черты его характера, с которыми мать успела познакомиться за год своей жизни в Сиднее, были ей мало симпатичны.

Теперь ее семья — это Юджиния, Гилберт и их прелестный малютка. Так решил сам Господь, и она рада подчиниться высшей воле.

• Предыдущая
• 41/96
• Следующая