Рукопашная с купидоном - Куликова Галина Михайловна - Страница 61
- Предыдущая
- 61/62
- Следующая
Как только он это сделал, Медведь совершил рывок и ворвался на территорию, а хозяин отлетел далеко в сторону. Следом за Медведем во двор просочился Шаталов, а уж потом и Лайма. Они увидели дом с освещенной верандой, свет от которой падал на траву и накрывал куполом мангал с шашлычками, столик, накрытый на двоих, и плетеные стулья с высокими спинками. На одном из них сидела симпатичная молодая женщина с красивой прической, в светлом платье и с желто-черным шарфом на шее. Сидела и изумленно таращила глаза.
– Еще одна! – воскликнула Лайма испуганно. – Но мы успели. Господи, как мы вовремя...
– Что происходит? – ахнула женщина. – Кто это такие? Алешка?
Медведь повернулся к Болотову, который обрел равновесие и смотрел на них издали с вызовом, засунув руки в карманы.
– Ну, что, Алешка, – передразнил ее Медведь. – Расскажи, кто мы такие.
– Я вас никогда не видел, – огрызнулся тот и перевел взгляд на Лайму.
Она увидела, что глаза у него совершенно дикие, как у зверя, которого травили собаками и он долго бежал, но наконец понял, что предстоит умереть.
– Ах, какое несчастье, – передразнил Медведь. – Да-да-да, он же нас раньше никогда не видел.
– Это что, бандиты? Лешенька? – продолжала пищать женщина.
Она стала поджимать ноги, словно вновь прибывшие были крысами и собирались грызть ее ботинки.
– Дурочка! – цыкнула на нее Лайма. – Он хотел вас убить. Он шарфик вам не просто так подарил. Шарфик – это знак смерти. Верно, Алексей?
– Какого черта ты приехала? – строго спросил Болотов вместо ответа. Он взял себя в руки и сделался таким, как прежде. И это было гораздо, гораздо страшнее. – Ты ведь очень занята, или я что-то неправильно понял?
– Я действительно была занята – искала похитителя Сони. Где она? Ты ведь ее убил, да? – Болотов сделал несколько шагов назад, и лицо его исказилось, словно от горя. – Ты ведь болен, да?
– Это ты во всем виновата! – закричал он совершенно неожиданно. – Если бы не ты со своими матримониальными планами, все было бы хорошо! Я уже почти вылечился! Но ты сказала, что мы должны пожениться, что ты хочешь детей... Это было невыносимо, невыносимо!
– От чего ты лечился-то? – спросил Медведь. – Ты кто – шизофреник или другой какой фрукт?
– Сам ты шизофреник! Я просто мучился воспоминаниями... Ненавистью...
– Это все из-за мачехи, – пояснила Лайма Шаталову. Но сказала это довольно громко, и Болотов взвился:
– Да, из-за мачехи! Из-за нее! Отец работал в ночную смену, а она надевала свое лучшее платье, делала прическу, красила губы, душилась и уходила развлекаться. Я оставался один, мне было страшно, я плакал по двенадцать часов. И выл, и был в ужасе. Мне казалось, что все черти из ада пришли за мной! Все фантастические чудовища хотят отведать моего тела! Я помню, как умолял ее, как ползал на коленях... Она только хохотала. А когда я попробовал пожаловаться отцу, она заперла меня в ванной комнате. Она избила меня. Такие женщины не могут воспитывать детей! Понимаешь, Лайма, не могут!
Его случайная подружка, сидевшая на плетеном стуле, тихонько сползла на траву, потом встала и попятилась, не сводя глаз со своего «милого» знакомого.
– Вы обращались к врачу? – спокойно поинтересовался Шаталов. – К психотерапевту? Вы ведь не бедный человек, верно?
– Врач мне помог, – закивал Болотов. – Он сказал, что я должен похоронить прошлое. И я хороню его. Остался последний заход. Последний лоскут материи. Все, что осталось от той змеи...
– Я поняла, – глаза Лаймы стали пугающе огромными. – Ты разрезал выходное платье мачехи на шарфы. И когда тебе встречалась какая-нибудь женщина...
– Не какая-нибудь! – Изо рта Болотова полетела слюна. Он сделался таким омерзительным, что хотелось отвести глаза. – Не какая-нибудь, а та, что не достойна воспитывать своего ребенка! У нее дома малыш – один, беззащитный, а она наряжается и идет, видите ли, гулять! Развлекаться! Я решил, что перед тем, как жениться, мне нужно очиститься. Врач велел мне простить. Простить и похоронить прошлое. Сегодня я собирался похоронить последний шарф. Вы мне помешали.
Глаза его сверкнули хищным блеском.
– Похоронить вместе с женщиной, – добавил Шаталов. – Верно?
Болотов вытянул руку в направлении предполагаемой жертвы и обвиняющим тоном заявил:
– Она бросила дома крошечную девочку. Никто не пожалеет, если я задушу ее.
– Вы их прямо тут хоронили? – будничным тоном спросил Медведь. – В саду, верно?
– За кого вы меня принимаете? – возмутился тот. – Я что, по-вашему, сумасшедший? Хоронить трупы в своем саду! Я закапывал их на сельском кладбище. Там полное и абсолютное запустение.
– Алексей, а как ты познакомился с Никой? – спросила Лайма, взглянув на вытянувшегося в струнку Шаталова. – Ты ведь ее убил, верно?
– И это тоже из-за тебя! – заорал Болотов. – Все из-за тебя! Я должен был очиститься перед свадьбой, а свадьбу придумала ты! Ты сама!
– Откуда ты узнал о Нике? – настаивала Лайма.
Болотов выпрямился и повел плечом, приходя в себя. Немного сбавил тон.
– Я приревновал, подумал, что у тебя другой мужчина. Что ты решила прежде, чем выйти замуж, сравнить меня с кем-нибудь. Ты села в такси, а за тобой пристроился этот Роберт. Я подумал, что вы едете порознь в целях конспирации и где-то пересечетесь. Так я попал в аэропорт. И там увидел ее... Нику. Сначала она кокетничала с тем мужиком, которого ты опекала, с иностранцем. Я дождался, когда вы уедете, и подошел к ней. Она покупала булку и газированную воду. И от нее несло духами, как от моей мачехи, когда та уходила на всю ночь. Я ненавижу запах духов!
– А я думала, у тебя аллергия, – пробормотала Лайма.
– Мы разговорились. Ника без стеснения поведала, что дома у нее маленький сынишка. А она ездила развлекаться за границу. И теперь побудет немного тут, хочет погулять по Москве. Она назвала мне гостиницу, в которой собиралась ночевать, и я назначил ей свидание. Я еле дотерпел до утра.
Алексей говорил быстро, захлебываясь. У него столько всего накопилось на душе! А они трое стояли и жадно слушали. И та, которую он собирался убить, тоже слушала. Оцепеневшая, словно кролик перед удавом. От нее сильно пахло духами, и после признания Болотова она начала судорожно обмахиваться ладонями, чтобы разогнать удушливый аромат.
– Нужно было сразу вызвать милицию, – прошептала Лайма. – Это же признание! Вдруг позже он начнет от всего отказываться?
– Не начнет, – покачал головой Шаталов. – Ему стало легче, гораздо легче.
Выговорившись, Болотов разом потерял силы. Рухнул на деревянную скамейку возле дома, уронил голову на руки и затих. Лишь время от времени он издавал еле слышные мучительные стоны, от которых у Лаймы леденела кровь.
Когда приехали представители правопорядка, кроме стонущего Болотова, они обнаружили во дворе дачи только жертву несостоявшегося покушения и Шаталова. Он согласился прикрыть Лайму, потому что она сказала, что живет по фальшивому паспорту.
– Сейчас не время и не место, – заметил Шаталов, сдержанно прощаясь с ней. – Но когда все закончится, мы обязательно встретимся.
– Речь, кажется, шла о поцелуе и каких-то условиях?
– Никаких условий, – отрезал тот. – Мы поцелуемся безусловно.
Аэропорт сегодня казался Лайме кастрюлькой кипящего супа из ролика, рекламирующего бульонные кубики. Все здесь булькало, клубилось, толкалось и переворачивалось. Они еле-еле поспели в срок – на дорогах выставили кордоны, во все машины лезли назойливые милицейские, которым приходилось долго объяснять, что на заднем сиденье – лица дружественной индийской, а не подозрительной кавказской национальности. За время пути Корнеев раздал кучу денег, и Лайма старалась не думать о том, с каких счетов он их уворовывает. Потому что итог ее размышлений был довольно странным: чтобы спасти родину, надо сначала ее обокрасть.
Когда самолет с Бондопаддхаем и Пудумейпиттаном на борту оторвался от земли и врезался в безмятежное небо, Лайма от избытка чувств едва не задохнулась. Ей все время чудилось, что сейчас взвоет сирена, по полю побегут люди, станут махать флажками, и пророка притащат обратно в обнимку с шикарным чемоданом на колесиках. Подведут к ним и заулыбаются: «Ошибочка случилась. Он останется еще недельки на две».
- Предыдущая
- 61/62
- Следующая
