Рецепт дорогого удовольствия - Куликова Галина Михайловна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая

– Что за студент? – заинтересовалась Лида. – Расскажи подробнее.

Глаша поведала всю историю с Дукельским и закончила:

– Давай, спроси у Жоры, что мне нужно, чтобы завладеть вниманием молодого парня.

Припертый к стенке Жора сказал:

– Во-первых, нужен пирсинг.

Глаша мгновенно напряглась:

– Кто такой Пирсинг? Модельер? Наверное, из дорогих?

Лида закатила глаза:

– Глаха! Ты дремучая, как сосновый бор! Мне даже за тебя стыдно. Пирсинг – это когда тебе прокалывают кожу или хрящ.

– Зачем это? – оторопела Глаша.

– Чтобы вдевать в получившиеся отверстия кольца, палочки и гвоздики. Такой боди-арт. Не знаешь, что ли?

– А! Это когда в ухе по шесть сережек, а в пупке пуговка? Знаю, знаю! Но мне это не подойдет.

– Пирсинг – это секси! – сообщил Жора, заедая сыр рыбой. Весь вечер он ел, не останавливаясь. Большое тело активно радовалось большому куску.

– Я себе тоже сделаю! – загорелась Лида. – Хочешь, Глаха, завтра вместе сходим в салон? Всего-то пятьдесят баксов. Могу дать взаймы.

– Нет уж, – отказалась Глаша. – Свои хрящи я хочу поберечь на всякий случай. А... кроме пирсинга есть еще... что-нибудь, на что следует обратить внимание? – спросила она. – Чтобы молодые приняли меня за свою?

– Прикид, – пожал плечами Жора, забрасывая в пасть горсть маслин. – Владение слэнгом.

– Знаешь какие-нибудь фишки? – поинтересовалась Лида. – Молодежные?

– Знаю.

– Например?

– Ну... Например... Все пучком, – неуверенно произнесла Глаша. – Сиди на попе ровно.

– Это сильно, – ухмыльнулся Жора. – Но устарело.

– Может, вы мне подиктуете? – заискивающе спросила Глаша, нашарив рукой огрызок тетрадного листа, лежавший на подоконнике. – А я запишу? Что-нибудь эдакое...

– Давай лучше ты перетаскаешь на кухню грязную посуду, а я тебе из Интернета что-нибудь скачаю? – предложила хитрая Лида.

Через полчаса в руках у Глаши оказалось несколько страниц, густо запечатанных убористым текстом.

– Девушка, – прочитала она. – Герлушка, жаба, василиса. Гнобить – надоедать нотациями. Рот – калитка, варежка, хавало. Лида, я вряд ли сумею так разговаривать!

– Выучи несколько словечек и просто вставляй их в разговор. Давай, попробуй, ну!

– Жора, – обратилась Глаша к ее приятелю. – У тебя до знакомства с Лидой была герлушка?

Лида с любопытством поглядела на своего приятеля, но тот только ухмыльнулся.

– Давай, – подбодрила его Лида, – перестань совать в хавало огурцы и колись.

– Была, конечно, – пожал плечами Жора. – А что?

– А сколько ей было лет? – тут же спросила Лида.

– Шестнадцать, а что?

– Ничего, – злобно ответила та и налила себе рюмку водки.

Жора продолжал есть, а Лида стала к нему цепляться. Следующие полчаса милые ругались, потом принялись мириться. Процесс примирения сопровождался поцелуями и интимными признаниями, так что Глаша краснела, как юная медсестра, после чего поторопилась смыться. Слегка покачиваясь, она выползла на улицу, держа в руках небрежно сложенные листы.

Почему бы действительно не закадрить студента Витю? Просто чтобы доказать себе, что она еще ого-го. Это будет приятно. И Раиса Тимуровна отвяжется раз и навсегда со своими рысаками преклонных лет.

– Глаш, ты же обещала к среде сделать распечатки и размножить! – выговаривал ей на следующее утро Лева Бабушкин. – Мне же не с чем работать, золотая моя!

«Золотая моя» означало, что Лева жутко рассердился. Он был очень корректный, и все его ругательства со стороны выглядели безобидно. Пациенты Леву любили. Он обладал располагающей внешностью – приятная полнота, очки, славный румянец. Кроме того, Лева был дружелюбен и вежлив со всеми без исключения. В редкие минуты гнева или раздражения у него отчего-то краснел нос.

Вот и сейчас нос у Левы сделался клубничным. Не зная, как оправдаться (а оправданий у нее не было ровным счетом никаких), Глаша пробормотала:

– Левушка, ты понимаешь, я была занята другим делом. – Она решила все свалить на Кайгородцева, не раскрывая, впрочем, сути дела. – Мне Петя, – она понизила голос, – доверил одно расследование. Я ведь в этом деле человек опытный.

– Да! Прямо можно идти и наниматься в Интерпол, – сердито сказал Лева. – Глаш, ну какое расследование? Будешь искать удравшего директорского кота? Или, может, у него пропала подушечка для печатей?

– Вот и зря ты смеешься, – надулась Глаша. – Все очень серьезно.

Бабушкин, однако, не поверил, что все серьезно, и издал тяжкий вздох.

– Я завтра принесу распечатки! – горячо пообещала Глаша.

– Ладно, – махнул тот рукой и неожиданно заинтересовался: – А что это у тебя за бумаги?

– Это... Это личное, – подобралась Глаша. Она с самого утра заучивала словечки, которыми молодежь обогащала «великий и могучий».

Кое-что запомнилось очень легко. Выражения «гнать пургу» или «выпасть в осадок» были ей понятны и где-то даже близки. Но в импровизированном словаре попадались такие словечки, как «дрюкер», «хагены», «берлять». Они ставили Глашу в тупик. «Может быть, – думала она, – Жора преувеличил значение слэнга? Может быть, вовсе не обязательно пользоваться этим обезьяньим языком?» Однако других консультантов у нее не было. Подвойская, которая жуть как любила давать советы, давно вышла из эпатажного возраста и вряд ли знала что-то такое, что могло поразить воображение Вити Стрельникова.

Модный «прикид» лежал в большом пакете под рабочим столом, и, когда Глаша задевала его ногой, ей становилось откровенно не по себе. Джинсы, отделанные голубым кружевом, и короткая кофточка на одной пуговице станут ее боевыми доспехами. Там же, в отдельной коробочке, лежала дюжина заколок для волос, которых, как предупредила Лида, должно быть обязательно много. Ударной вещью Глаша считала и маленькую серебряную сережку в виде колечка, которой она решила прищемить себе нижнюю губу. Как будто бы это пирсинг. Но без дырки. «Вечер прохожу, никто ничего и не заметит», – подумала она и поглядела на часы.

До встречи оставалось не так уж много времени. Глаша рассчитывала уйти из центра последней, чтобы не попасться на глаза коллегам по работе. Ну, почти последней, потому что дверь запирала и включала сигнализацию Раиса Тимуровна.

– Батюшки светы! – воскликнула та, когда увидела Глашу с двенадцатью крошечными «хвостиками» на голове, голым пупком и серьгой на нижней губе. Из-за того, что дырки не было, губа слегка выворачивалась наружу, как у лица африканской национальности. – Ты никак на гопотеку собралась?

– Куда-куда? – искренне изумилась Глаша.

– Так мои племянники дискотеку называют, – пояснила Подвойская и тут же похвалила: – Молодец! Инициатива – лучший способ завести детей. Кстати, ты себе что, губу просверлила? Просто супер! Я вот слишком поздно поняла, что у мужчин преобладают папуасские реакции на противоположный пол. Все, дура, думала, лаской возьму!

– Номер не прошел?

– На ласковых только алкоголики западают. Остальным подавай тело!

Приободренное Глашино «тело» отправилось в кафе-мороженое. Народу там, как назло, было выше крыши. Она поискала глазами свободное место и остановилась на столике, за которым сидел только один человек: мужчина лет сорока – сорока пяти с двухдневной щетиной, четко вылепленными губами и задумчивыми глазами разведчика Штирлица.

– Привет, кекс! – сказала Глаша, подходя к нему развязной походкой. – Тут можно пришвартоваться?

Пока не появился Витя Стрельников, она решила обкатать выученные словечки, чтобы впоследствии они звучали более естественно.

– Садись, – пожал тот плечами и окинул Глашу невнимательным взглядом.

«Интересный тип, – подумала та. – Вот только нос у него длинноват. И уши оттопыренные. Зато челка густая. И, главное, точно такого цвета, которого нам с парикмахершей никак не удается добиться при покраске».

Мужчина пил кофе и курил – перед ним стояла пепельница, полная сдавленных в гармошку окурков.

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая