Рецепт дорогого удовольствия - Куликова Галина Михайловна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/41
• Следующая

– Я несу-несу, – проквохтала Глаша. – Только не ори!

Саша Ашмаров, который вышел в приемную покурить, сочувственно спросил:

– И что же ты вчерась отмечала?

– Не помню, – призналась Глаша. – Кажется, я прощалась с молодостью.

– Вы с ней были только вдвоем?

– М-м... Не могу сказать с уверенностью. По крайней мере, посуда наутро оказалась побита.

– Кстати, Левка проспорил мне бутылку вина, так что сегодня вечером мы с ним идем в ресторан. Не хочешь присоединиться? Лёв, ты не против?

– Я совсем не против, только с условием, что она до вечера справится с распечатками.

– Так как? – настаивал Ашмаров, топчась своими узкими ботиночками прямо возле Глашиных пальцев. – Идешь с нами?

Глаша закинула завинченный пузырек обратно в ящик и подняла голову.

Вид у Саши Ашмарова был заговорщический. «Интересно, что это на него нашло? – подумала она. – Раньше он никогда не предлагал мне идти куда-то после работы. И тут вдруг – в ресторан. Хоть и с Бабушкиным, но все равно».

Глаша стала соображать: у Ашмарова жена и ребенок, у Бабушкина вообще трое детей. Значит, ничего серьезного тут быть не может. Вероятно, с ней желают завести незатейливую интрижку. Она тотчас же представила, как будет развиваться такая интрижка и чем она может закончиться. Плачевная перспектива! Крутить роман на работе можно только в том случае, если ты уже подыскиваешь себе новое место. А если нет, не стоит испытывать судьбу.

– Я сегодня не могу, – сказала она. – У меня весь вечер занят.

– Но подлечиться-то? – не отставал Ашмаров.

– Я уже хорошо себя чувствую, – соврала Глаша.

– Значит, ты в состоянии сделать распечатки? – тут же оживился Лева.

– Да, – прокряхтела она, пытаясь подняться при помощи массивного стула Подвойской.

Потом упала на него и принялась обмахиваться обнаруженной папкой.

– Ой, что-то мне нехорошо.

– Слушай, Глаш, – смилостивился Бабушкин, – давай я сейчас ксерокопну старый текст и поработаю с ним, а ты уже потом все сделаешь, как надо. Когда очухаешься, о'кей?

– Лёв, ты такой милый! – пробормотала Глаша, жмуря глаза, потому что ей больно было смотреть на свет.

– Только скажи, где у тебя оригинал?

– В моем кабинете, в сумочке, – простонала та, не в силах тронуться с места. – Там у меня куча газет, ты покопайся в них как следует.

Глаша уже второй день носила с собой рекламные газеты. День рождения племянника стремительно приближался, и ей очень хотелось потрясти его воображение. Поэтому она отыскивала объявления о курсах японского, китайского и арабского, которые попадались ей на глаза, и обводила номера телефонов красным фломастером. В выходной следовало сесть и обзвонить педагогов, чтобы выбрать тех, которые берут не слишком дорого и живут не очень далеко. Иначе Коля с женой ей, пожалуй, спасибо не скажут. А то еще возложат на нее почетную обязанность транспортировать Дениса на курсы. Сама, мол, кашу заварила – сама и саночки вози.

Как только Лева скрылся в ее кабинете, Ашмаров затушил сигарету, загнув окурок кочергой. Он всегда выкуривал только половину сигареты, утешая себя тем, что так в него попадает меньше никотина. Бросил его в корзинку для мусора и оперся обеими руками о стол.

– Знаешь, Глаш, я своего предложения не снимаю, – сказал он, приблизив к ее лицу свое собственное – с глубокими карими глазами. – Как только у тебя будет настроение, сходим куда-нибудь.

Он даже не спрашивал, а констатировал факт.

– Хорошо, – просипела та, только чтобы от него отвязаться.

У нее возникло желание завернуться во что-нибудь большое и темное и полежать в углу. Однако она слышала, как Кайгородцев топочет в своем кабинете и на повышенных тонах разговаривает по телефону. Еще минута – и он вылетит в приемную за своей папкой. Чтобы предотвратить очередной вопль, надо было упредить его появление. Глаша, постанывая, поднялась на ноги.

– Глаш, я там твои шмотки слегка перекопал, – сообщил Бабушкин, пробегая по приемной. – Мне жутко некогда. Кстати, зайди ко мне, как освободишься, я дам тебе кое-что для приема внутрь.

Глаша отдала папки Кайгородцеву и поплелась к Леве. Тот сноровисто налил ей в мензурку неопознанную жидкость.

– Выпей, не нюхая и не ахая, – потребовал он.

Глаша выпила и уже через полчаса почувствовала себя человеком.

– Лева, иди сюда! – попросила она, когда окончательно пришла в себя.

– Ну? – Бабушкин возник на пороге, засунув руки в карманы халата.

– Лева, я тебя люблю.

– Глашенька, у тебя была слишком бурная ночь! – пробасила из-за своего стола Раиса Тимуровна. – Оставь Льва Евгеньевича в покое.

– Лева, ты лучший человек из всех, кого я знаю! – продолжала настаивать Глаша, преисполненная чувства благодарности. – Мне даже головой трясти не больно.

Бабушкин широко улыбнулся и, потрепав ее по щеке, нырнул к себе. Обернувшись, Глаша увидела, что прямо позади нее, словно башенный кран, возвышается Подвойская.

– Девочка моя, – ласково сказала та, беря Глашу под локоть. – Лев Евгеньевич, конечно, хороший человек, но это вовсе не то, что тебе нужно.

– Почему? – усмехнулась Глаша, решив немного попугать Раису Тимуровну.

– У него очень злая жена.

– Что вы говорите?

– Да, Глашечка. Даже если тебе удастся, – Раиса Тимуровна приглушила голос и немного помычала, подбирая слово, – м-м-м... окрутить, – нашла она это слово, – Льва Евгеньевича, его жена тебя тотчас же вычислит и устроит Армагеддон. Поскольку ты будешь выступать на стороне зла, она победит.

– Вы так говорите, Раиса Тимуровна, как будто бы уже прошли через все это, – подколола ее Глаша.

– Ой, что ты, Глашечка! – зарделась та. – Я старше Льва Евгеньевича на... не знаю, сколько лет!

– Что и говорить, – со знанием дела заявила Глаша. – Разница в возрасте – это непреодолимое препятствие!

– Нет, если мужчина старше – это даже хорошо, – возразила Подвойская.

Они не успели развить тему, когда из своего кабинета выскочил Кайгородцев и промчался к выходу, словно поезд метрополитена – вжик – и нет его.

– Директор такого заведения! – покачала головой Раиса Тимуровна. – А носится, как мальчик. С ним вообще в последнее время что-то не то.

– Правда? – спросила Глаша с любопытством.

«Может быть, Раиса Тимуровна что-нибудь знает или о чем-то догадывается? – подумала она. – Секретари – это такие особенные люди, у которых нюх, как у поисковых собак».

– Я думаю, Глашечка, может, это из-за Ани?

Такого поворота дела Глаша вовсе не ожидала.

– Из-за какой Ани? – изумилась она.

– Из-за Ани Волович, секретарши Нежного. Мне кажется, наш Петр Сергеевич к ней очень тепло относился. Хотя они, конечно, не часто встречались, но...

– Подождите, Раиса Тимуровна, – покачала головой Глаша. – Вы хотите сказать, что директор расстроен потому, что Аня Волович уволилась?

– Так ты ничего не знаешь! – Подвойская произнесла это таким громким шепотом, что придыханием своим вполне могла бы задуть пару свечей. – Она не уволилась, Глашечка, она исчезла!

Глаша невольно вздрогнула.

– Исчезла? – потрясенно переспросила она. – Она исчезла?

– Я так поняла, – сказала Подвойская, улегшись на стол пудовой грудью, – что начальство не желает на эту тему распространяться. Делают вид, будто ничего не произошло. Но мне рассказывала Лиза Марочкина, это уборщица в головном офисе, что Аня оставила на работе все свои вещи. Поскольку она собиралась увольняться, никто не удивился, когда она на работу не вышла. Но Лиза Марочкина должна была ее рабочее место в порядок привести, чтобы следующая секретарша уже на чистое пришла, понимаешь?

– Понимаю, – пробормотала Глаша, пытаясь унять разыгравшееся воображение.

– Лиза сложила барахлишко в коробку и понесла Ане домой, потому что к телефону та специально не подходила.

– Специально?

– Ну, Лиза так подумала. Да и кто бы не подумал? Они ведь накануне с Андреем Васильевичем сильно поругались. – Подвойская скроила удрученную физиономию. – И вот хозяева Лизе сказали, что Аня домой с той поры не возвращалась.

• Предыдущая
• 12/41
• Следующая