Пенсне для слепой курицы - Куликова Галина Михайловна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/50
• Следующая

Два брата и сестра Матвея обо всем позаботились. При его жизни они были холодны со мной, но теперь проявили заботу – заплатили персоналу больницы, купили самые дорогие лекарства, оставили букет цветов. А я было подумала, что розы от Горчакова.

– Завтра похороны, – сообщила Липа. – Тебя к этому времени уже выпишут, так что не беспокойся.

Я открыла рот, чтобы возразить. Нельзя хоронить Матвея, потому что это убийство! Я могу быть свидетелем...

– Кстати, – сказала Липа. – Тут тебе оставили записку. Какой-то молодой парень с серьгой в ухе.

Дрожащей рукой я взяла протянутый конверт и достала из него фотографию. Ее вытащили из рамки на моем комоде. Это был снимок, изображавший моего брата и племянников. Я заплакала, уткнувшись носом в подушку.

– Говорят, поплакать обязательно надо, – поддержала мою инициативу Липа. – Спадет нервное напряжение, и ты придешь в себя. Кстати, у тебя нет какой-нибудь подруги? – спросила она.

Я покачала головой. Какие подруги? Как только у меня появлялась какая-никакая подруга, Матвей тут же перетаскивал ее в стан моих врагов самым пошлым образом. Если не считать все того же брата, я была одна. Но видеть брата в Москве в сложившихся обстоятельствах я хотела в последнюю очередь. Так что оставалось смириться с одиночеством.

На похоронах ко мне подошла сестра Матвея. Она подбадривала меня и похлопывала по предплечью, но я точно знала, что вижусь с ней, вероятно, в последний раз. Матвеева родня не из тех, кто держится за сомнительных родственников. Были бы у нас дети, тогда другое дело. А так я для них практически посторонний человек. Бездетная вдова – немногим лучше, чем любовница.

Я очень боялась, что кто-нибудь из людей Шлыкова придет на кладбище, чтобы подмигнуть мне из-за какой-нибудь одинокой березки. «Что, мол, доигралась, девочка? А мы говорили... Предупреждали... Так что сама виновата. Считай, что убила мужа собственными руками». Но никто не пришел, или я просто не заметила сквозь слезы. Народу пришло слишком много для того, чтобы фиксировать каждого скорбящего. Кроме того, горе мое было искренним и неподдельным. Увеличенная фотография Матвея в черной рамке притягивала мой взгляд.

Меня заставили бросить первую горсть земли на крышку гроба. Хотя я бы предпочла положить цветок. Потом ко мне по очереди подходили люди, чтобы выразить свои соболезнования. Я со страхом вглядывалась в каждое незнакомое лицо, опасаясь, что оно может превратиться в многозначительную гримасу. Но никто в тот день меня не побеспокоил.

Возвратившись домой, я первым делом вставила в рамку фотографию брата и племянников, отчетливо понимая, что прочно сижу на крючке. У меня не было иного выхода, кроме как начать закладывать Горчакова. Прямо с понедельника. Три оставшихся дня я собиралась предаваться скорби.

Однако вместо скорби во мне начала копиться злость. Не такой я человек, чтобы покорно склонить голову перед неприятностями! Тем более что моя злость была персонифицирована. Я знала в лицо и поименно убийц моего мужа и не собиралась нести это знание дальше, ничего не предпринимая.

«Что можно сделать?» – спрашивала я себя. Действительно, что я могла? Рассказать все Горчакову и подвергнуть таким образом опасности и его самого, и его семью? Поехать к своему брату и посоветоваться с ним? Правда, толку будет мало. Я могу попытаться найти покровителей покруче тех, что на меня наехали. Но сколько я ни размышляла, ни одного стоящего варианта в голову так и не пришло. По всему выходило, что у Шлыкова на руках одни козырные карты.

В субботу утром я обратила внимание на то, что до сих пор разгуливаю по квартире в траурном платье. Видимо, я в нем и спала, и ела. Нет, насчет еды я не права. Я ничего не ела, причем уже давно. Моя талия становилась все тоньше, но разве сейчас это имело хоть какое-то значение? Я жаждала справедливости! Чтобы ее добиться, необходимо срочно взять себя в руки.

Я вылезла из платья и приняла душ. Потом сварила курицу, выпила чашку бульона и прикончила ножку. Чтобы хоть чем-то заняться, решила вынести мусор.

На лестничной площадке между этажами стоял мужчина и курил. Я замерла на месте, с подозрением глядя на незнакомца. Тот суетливо отодвинулся от мусоропровода и, улыбнувшись, произнес:

– Я уже ухожу.

Он не был похож на фээсбэшника. Грузный брюнет с маленькой щеточкой усов держался очень обыденно, и я, успокоившись, смело спустилась вниз. Запах голубоватого дыма, плававшего в воздухе, подсказал, что парень курит «Кент» – эти сигареты нравились Матвею. Знакомый запах тут же вызвал у меня очередной приступ щемящей тоски. Я возвратилась в квартиру совершенно разбитой.

Было всего лишь десять утра, когда в дверь позвонили. Я открыла, не глядя в «глазок». Если это Шлыков или кто-то из его подручных – даже лучше. Все будет сказано и выяснено немедленно. Но на пороге стояла парочка, которую я ожидала увидеть меньше всего, – Липа и Горчаков.

– Вот что, – не здороваясь, сказал шеф. – Нам с Липой сегодня предстоит поработать, и я подумал, почему бы вам не поехать с нами.

– Куда? – растерянно спросила я.

– Ко мне на дачу. Вы немного отвлечетесь и смените обстановку.

Липа ободряюще подмигнула. Я была по-настоящему тронута. Перспектива увидеть своего идола в нерабочей обстановке вытеснила все остальные мысли, и я побежала переодеваться. Горчаков донес мою сумку до машины, положил ее в багажник и придержал для меня дверь. Липа предпочла сесть сзади.

– Пристегнитесь, – велел шеф. – Какую музыку вы любите? У меня в бардачке есть кассеты.

Я выбрала самую романтическую группу из тех, что знала, и подала кассету Горчакову. Он сидел так близко и казался таким досягаемым, что у меня перехватило дыхание. Раньше я никогда не ездила с ним в машине. Липа задремала, свесив голову на грудь, и тихонько посапывала у меня за спиной. Ее сопение весьма органично вплеталось в музыку. В сущности, я не знала, о чем говорить с Горчаковым – он мой шеф, он женат, и до сих пор мы всегда соблюдали субординацию.

– Знаете, о чем песня? – спросил он, слегка повернув голову и глядя на меня своими потрясающими глазами.

– Должно быть, о любви, – усмехнулась я. – Судя по надрыву.

– По-английски вы, выходит, не говорите?

– А вы?

– Я нормально говорю.

Я тут же вспомнила, что им интересуется ФСБ. Может, он и в самом деле шпион?

– Вы бывали за границей? – спросила я. Горчаков с улыбкой кивнул. – А где?

– В Англии, во Франции, в Германии, в Америке, в Австралии, в Африке, в Индии.

– Ого! А что вы там делали?

– Отдыхал, навещал друзей, иногда по работе ездил.

– Ничего себе!

– А вы где успели побывать?

– Только в Испании и в Болгарии.

– Мне нравится путешествовать, – признался он. – Вот сынишка подрастет, покажу ему мир.

Мне не нужно было вздрагивать и приходить в себя. Я ни на секунду не забывала о том месте, которое занимаю в его жизни. И это место – стол в его приемной.

Еще полчаса пути, и я наконец увидела ее, женщину, которая владела мужчиной, грезившимся мне ночами. Первое впечатление было сокрушительным – красавица! Высокие скулы, ярко-синие глаза, выгодно выделяющиеся на фоне темных волос, потрясающая фигура. На ней был желтый ансамбль – шорты и топ. Малыш, побежавший навстречу отцу, растопырив ладошки, тоже одет во все желтое. Очаровательный, потрясающий мальчишка.

Нас представили друг другу. Мальчик по очереди сунул нам с Липой ручонку, испачканную в песке, и умчался с полным пакетом подарков, которые привез отец. Альбина сначала обняла Липу, потом повернулась ко мне.

– Примите мои соболезнования, – сказала она. Вероятно, муж заранее посвятил ее в подробности моей биографии. – Я рада, что вы согласились приехать. У нас все запросто. Надеюсь, вы немного отвлечетесь.

Я тоже на это надеялась. Главное, что не останусь ночью одна – здесь столько людей. Кстати, через некоторое время в окрестностях обнаружилась еще и няня – дама средних лет с классическим пучком на затылке и ласковым лицом. Все звали ее просто Таней, так же она представилась и нам.

• Предыдущая
• 6/50
• Следующая