Неизвестный Китай - Куликов Владимир Семенович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая

Больше всего мне понравился утренний Пекин. В лучах восходящего солнца, как на картинах древних мастеров традиционной китайской живописи, возникают очертания старинных дворцов в центре города, перед ними величественные башни, оставшиеся от городской стены за площадью Тяньаньмынь. В водах озера, которое называют здесь «Северное море», отражаются сооружения старинного императорского парка Бэйхай.

У старинных стен «Запретного города» – бывшей резиденции китайских императоров, а ныне Музея китайской истории, архитектуры и искусства, как и десятилетия назад, начинают свой трудовой день многие пекинцы.

Здесь, как и в других парках Пекина, можно увидеть пожилых людей, которые занимаются «Тайцзицюань» – гимнастикой для души и тела. «Тайцзицюань» – вязь неторопливых, на первый взгляд немного таинственных движений, непредсказуемых, как движение кисти китайского каллиграфа, выводящего тушью на рисовой бумаге замысловатый иероглиф. Но непредсказуемость эта существует лишь для непосвященных. Старинная гимнастика имеет строгие правила. В их основе – сочетание двух начал «ян» и «инь», мужского и женского, силы и слабости, напряжения и отдыха.

Еще в студенческие годы, проведенные в Пекине, я пытался овладеть искусством ««тайцзицюань», но каждый раз бросал это занятие. Очевидно, не хватило «ян». Но вот упражнения с мечами и веерами, которые тут же у стен Запретного города демонстрируют друг другу пекинские пенсионеры – это за пределами возможности европейцев. Здесь требуются не только годы систематической тренировки, но и фантастическое терпение и выдержка, которые так ценил в человеке великий китайский философ Конфуций.

Чуть поодаль, во всю мощь звучит сложная ария из пекинской оперы.. Нет, это не профессионал на пенсии, простой пекинец таким образом приветствует утро замысловатыми руладами, поднимая себе настроение. Порой даже малограмотный крестьянин великолепно разбирается во всех тонкостях оперного искусства. Ведь когда-то это был единственно доступный жанр искусства, который несли в китайскую глубинку бродячие актеры.

Персонажи пекинских опер: император Лю Бай, мудрый полководец Чжугэ Лян, коварный интриган Цао Цао, прославленные женщины-генералы семьи Ян, очаровательная Белая Змейка – фея, ставшая земной женщиной, вечный скандалист царь обезьян Сунь Укун и сотни других популярных в народе персонажей, хорошо знакомы каждому китайцу по поговоркам, легендам, притчам.

Некоторые утверждают, что пекинская опера со всеми ее героями и злодеями, строго регламентированными амплуа, архаичным языком и таинственным гримом ушла в прошлое и интересует лишь стариков и искусствоведов. До недавнего времени мне и самому так казалось. Но вот пришлось побывать в китайской глубинке – небольшом уездном городке Баоцзин в провинции Хэ-бей. В переполненном зале шел концерт. Артисты без грима и театральных костюмов пели арии из опер, и каждое исполнение встречалось бурей аплодисментов, в то время как другие, более современные номера – эстрадные песни, танцы, цирковые забавы и фокусы не имели такого успеха.

Да что там глубинка! В Пекинском Дворце национальностей целую неделю шли представления труппы Пекинской оперы из северной китайской провинции Цзилин. И каждый день зал был переполнен. Как сказал мне господин Оу – директор Театра, с таким же восторгом встречали выступления труппы в Токио и Минске, Литве и Будапеште, других городах и странах, где гастролировали артисты.

Но вернемся к стенам «Запретного города». Во всех этих утренних процедурах у его стен, окруженных рвом с зацветающей водой, мне почудилось что-то таинственное, блоковское. Сонная зеленая вода, неподвижные удильщики, глядящие не на поплавок, а в некую «очарованную даль» привезенные на велосипедах вещие птицы в клетках, с которыми они, кажется, никогда не расстаются.

Оказывается, люди приходят в этот овеянный историей уголок Пекина, чтобы хоть на миг вырваться из своих переполненных городских квартир, поразмышлять о смысле жизни, вспомнить что-то хорошее, светлое.

Что касается любителей старинной гимнастики, – то, как они сами утверждают, после таких упражнений человек как бы заново рождается, по-иному начинает смотреть на окружающий его мир.

Начинающие работать с рассвета городские крестьянские рынки – тоже неотъемлемая часть пекинского утра.

Десятимиллионный город съедает за год 1,5 миллиона тонн овощей: по полкило в день на каждого жителя. Рис и овощи – основа рациона китайцев. 90% этого товара попадает на китайский стол, проходя через крестьянские рынки.

Пекинский рынок – это не только торговля – это выпестованная веками форма общения. Рынок – это благоухание фруктов и неповторимый аромат специй, буйство красок даров китайской земли. Небольшие велотележки с овощами, фруктами, мясом, дарами рек и морей трансформируются в прилавки, образуя километровые рыночные ряды.

До самого последнего времени их было так много на улицах Пекина, что сам город стал напоминать огромный рынок. Местные власти увеличили строительство супермаркетов, оттеснив крестьянские рынки с оживленных транспортных магистралей в тихие переулки.

Коренные пекинцы по-прежнему предпочитают делать покупки именно на таких крестьянских рынках. Совсем по-другому, скучно смотрятся те же продукты, закованные в пластик и целлофан, взвешенные на электронных весах с точностью до миллиграмма. Да в магазине и не поторгуешься.

Сегодня Пекин, особенно его центральные районы или города спутники, выросшие в одночасье за кольцевыми дорогам, похожи на деловые центры и жилые кварталы любой столицы мира, и лишь иероглифы на вывесках возвращают нас к китайской действительности.

Я не люблю этот Пекин – холодный и одноликий. Он напоминает мне наши унылые московские новостройки или новый Арбат, замахнувшийся бетонным кулаком на соседние уютные улочки и переулки, и я понимаю пекинцев, которые при всей остроте жилищной проблемы, даже получив возможность переехать в районы новостроек, не торопятся делать это.

А оказавшись волею судьбы в новых микрорайонах, они стараются перенести сюда свой привычный образ жизни. Среди бетонных джунглей, как цветок из асфальта, возникают лоскутки зелени на обочинах дорог, на пустырях. Здесь собираются любители певчих птиц, в основном, пекинские пенсионеры.

Демографическая политика государства строга, хотя, может быть, и неизбежна при населении более 1 миллиарда человек. Одной городской семье полагается иметь лишь одного ребенка. В деревне и в национальных окраинах страны есть послабления. Внуки – эта основа круговорота природы и жизни, здесь на вес золота. Ну, а тем, кому не повезло с внуками, вкладывают свою нерастраченную любовь в цветы, разведение рыбок, воспитание певчих птиц.

Правда, птицы эти (главным образом поющие и говорящие скворцы) – слабое утешение для любителей природы. Они, в основном, поют с голосов модных эстрадных певцов, чьи песни льются на улицы через раскрытые окна, и подражают не столько шуму дождя и шелесту листьев, как это было первоначально заложено в них природой, сколько реву моторов, скрежету тормозов, раздающихся с ближайшего перекрестка. Конечно, можно было бы собаку или кошку завести, власти недавно разрешили это горожанам, да уж очень велики налоги на крупную живность, и как содержать их в переполненных квартирах многоэтажных домов?

Мне больше по душе одноэтажный Пекин. Тот самый, который не увидишь из окна туристического автобуса. Почувствовать его можно только находясь в толпе – яркой, пестрой, говорящей на всех диалектах китайского языка.

Китайская толпа любопытна, беззаботна и доброжелательна. Она вслух обсудит все ваши достоинства и недостатки, выскажет (тоже вслух) предположения относительно вашего происхождения, и затем наиболее эрудированный ее представитель поприветствует вас на языке, который он считает английским, и поинтересуется, откуда вы родом, сколько вам лет и долго ли проживаете в Пекине. Три классических вопроса, с которых начинает диалог с иностранцем любой китаец.

• Предыдущая
• 6/44
• Следующая