Спокойствие не восстановлено - Куликов Геомар Георгиевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/39
• Следующая

Недели две Гошка обходил барский дом стороной. По всем делам туда ходил дед Семен, иногда прихватывая с собой отставного солдата. Однако Гошка с живейшим любопытством наблюдал за жизнью дома и очень скоро узнал всех его обитателей. Вместе со старым барином было четверо господ Триворовых: сам Александр Львович, его сын Михаил Александрович с женой Натальей Дмитриевной и восьмилетним сыном, которого дед называл Николашкой, а мать, на английский манер, Ники. Под одной с ними крышей и их милостью в доме также жили разорившийся помещик, бывший сосед Триворовых, Владимир Владимирович Неделин, тот самый старичок, что во время первой «трубочки» подвинул Александру Львовичу кресло, и дальняя родственница Триворовых, крупная, пугливая дама, Вера Григорьевна. Кроме того, подле молодой хозяйки почти неотлучно находилась Аннушка, высокая, с угольно-черными, неожиданными для ее светлых волос, глазами, девушка лет шестнадцати.

На вопрос о ней Прохор ответил:

– Воспитанница.

И переглянулся с дедом Семеном. Впрочем, тайна очень скоро открылась Гошке, заставив с сочувствием следить за трудной и изменчивой судьбой девушки. Благодаря Аннушке, Гошка впервые попал в барский дом. Однажды утром, возвращаясь из людской в свое логово – столярку, он залюбовался триворовской воспитанницей, которая несла большое блюдо антоновских яблок, радениями хозяйственной Акулины хранившихся в погребе почти до нового урожая. И что случилось: то ли споткнулась Аннушка, то ли неловко ступила, только выронила блюдо, и драгоценные в весеннюю пору яблоки запрыгали по лужам, раскатились по грязи в разные стороны.

Гошка вихрем ринулся на помощь:

– Позвольте, барышня…

Аннушка с изумлением вскинула на Гошку большущие свои глаза и, увидев незнакомого малого, спросила почти испуганно:

– Ты откуда взялся? Чей?

Собирая холодные, скользкие от грязи яблоки, Гошка скороговоркой объяснил:

– Мы – Яковлевы. Были в Москве на оброке. Да сгорели… Может, слышали?

– То-то я тебя не знаю в лицо. Разумеется, слышала.

Аннушка с интересом, как ему показалось, оглядела Гошку.

– Вы ведь музыкальные мастера?

– Были… – с горечью ответил Гошка. – Сейчас на месячине. Все, кроме меня и деда.

– Тоже слышала.

– Вот возьмите! – Гошка протянул блюдо с яблоками. – Только они грязные. Айдате в столярку, там вымоем.

Аннушка мгновение размышляла, Гошка заметил – даже стрельнула глазами по сторонам, – потом решительно тряхнула головой:

– Хорошо, подожду тебя снаружи.

– Я мигом, барышня!

Гошка обернулся быстро. Ополоснул яблоки в деревянной кадушке, что всегда, наполненная водой, стояла у самой двери в столярке. Вытер чистой тряпицей. Для натуральности, будто только что из Акулининого погреба, присыпал опилками. Когда приблизились к господскому дому, на веранде стояла разгневанная барыня:

– Отчего так долго? Где ты пропадала? Завтрак подан, гость ждет, а тебя все нет и нет!

Гошка увидел, как при виде барыни Аннушка переменилась в лице, и поспешил на помощь:

– Сударыня! Барышня подвернула ногу. Я помог донести…

Барыня, казалось, онемела от изумления, затем молвила холодно:

– Во-первых, я тебе барыня, а не сударыня. Во-вторых, с тобой не разговаривают. И вообще, – это уже Аннушке, – что это все значит? Откуда у тебя такой странный провожатый?

– Он из тех Яковлевых, что были на оброке в Москве.

– У них, что ли, был пожар?

Гошку осенило, и он отчаянно смело вмешался в разговор:

– Да, барыня, нас подожгли…

– Нет, правда? – живо обернулась молодая хозяйка.

– Истинная, барыня! И знаете ли, при каких ужасных и загадочных обстоятельствах…

– Ну, уж? – усомнилась барыня, явно заинтригованная Гошкиными словами.

– Поверите ли, барыня, тому предшествовало таинственное убийство…

– Безумно интересно! – сказала вполне искренне молодая барыня. – Обо всем сегодня расскажешь! Приходи после обеда. Скажи, я велела.

– Слушаюсь, барыня! – низко поклонился Гошка, радуясь, что отвел грозу от Аннушки, и боясь думать о том, чем это обернется для него самого.

– Ну, идем же! – совсем другим, недовольным и капризным тоном обратилась она к Аннушке. – Вечно с тобой происходят истории.

Гошка с ликованием поймал благодарный взгляд Аннушки.

Деду и Прохору, хочешь не хочешь, пришлось сказать о приказе явиться в барский дом после обеда.

– С чего бы? – насторожился Прохор.

Сбивчиво и преуменьшая свою роль, Гошка поведал о происшедшем.

– Эх, солдатик! – с горечью заметил Прохор. – Не стерпел, сунулся, куда не след. Ну, а, как говорится, коготок увяз – всей птичке пропасть. Упреждал тебя…

– Может, забудет? – высказал предположение дед Семен.

– Едва ли… – усомнился Прохор. – Изнывает барынька от безделья. Ей любая байка – развлечение. А он, – кивнул на Гошку, – похоже, вовсю распустил хвост. Где уж тут позабыть?

Порешили так: Гошка после господского обеда идет в дом и докладывает, кому попадя, явился, мол, по барынину приказанию. Надежды тут две: авось не в пору придется – отошлют, а там видно будет. Или, того лучше, попросту шуганут из дому, не докладывая барыне, – с него тогда вовсе спросу нет.

Хитроумный план, однако, потерпел провал. Седовласый старик, триворовский дворецкий Петр, к которому адресовался Гошка, выслушав, с сомнением оглядел его, однако сказал:

– Велено так велено. Подожди тут. Доложу.

Через минуту вернулся:

– Иди. Да оботри ноги, говорун. Не в хлев зван.

– Куда идти-то?

– Следуй за мной. И запоминай дорогу. Тебе, похоже, по ней ходить и ходить… – дворецкий сделал многозначительную паузу, – покудова сапоги не стопчешь.

– Разве плохо тут? – решил разыграть простачка Гошка.

– Везде хорошо, где нас нет.

Гошка с любопытством озирался вокруг. Дом был богаче тех, в которых прежде доводилось бывать с дедом. Дворецкий провел Гошку через два помещения непонятного назначения и большую двухсветную залу в комнату барыни. Голубые шелковые шторы на окнах, голубая атласная обивка резного золоченого диванчика, где позолота перемежается с голубым и белым, на полу и стенах – голубые ковры и того же стиля и расцветки рабочий столик на резных ножках, трюмо с тремя высокими зеркалами и большой, должно быть платяной, шкаф. Обстановку довершали два кресла и несколько стульев. Барыня, одетая в светлое платье, сидела в одном из кресел, другое занимала с книжкой на коленях Аннушка.

Барыня оглядела Гошку с головы до ног и брезгливо заметила:

– Боже, как ты грязен! Иди, Петр, – отпустила дворецкого. – Ну, так что у вас там стряслось в Москве?

– Это, барыня, – заставил себя оживиться Гошка, – целая история…

– Так рассказывай же!

Гошка поклонился и начал:

– Конечно, мы многого не знаем и о ином можем только догадываться, но, как говорят, лето одна тысяча семьсот пятого года в итальянском городе Кремоне было особенно прекрасным…

Барыня и Аннушка, точно по команде, недоуменно воззрились на Гошку.

– Да, да, – продолжал он храбро, – как ни странно, история, приключившаяся с нами, началась в Италии примерно сто пятьдесят лет назад.

Вот когда пришли на помощь Гошке книжки, приобретенные на Сухаревке и других московских книжных развалах! Он сочинял. Смело и вдохновенно. В рассказе причудливо переплетались подлинные события, связанные с Беспалым Сережей и его скрипкой, Амати-Матькой, и весь арсенал читанных им бульварных книжек.

Стоило Гоше поймать недоверчивый взгляд барыни, он спешил оговориться:

– В точности этого, конечно, никто не знает, но говорят…

Или:

– По слухам…

Когда же Гошка, убоявшись, что чрезмерно злоупотребляет вниманием своей владетельницы, торопливо свел концы с концами, она, переведя дух, сказала:

– Уф! Скажи спасибо, что я ужасная любительница страшных историй, а то получил бы ты сегодня за свое вранье баринову «трубочку», а то и две.

Гошка опешил и чуть было не начал клясться и божиться, что все в точности так и было, но вовремя поймал предостерегающий взгляд Аннушки и, улыбнувшись, развел руками:

• Предыдущая
• 15/39
• Следующая