Корона, Огонь и Медные Крылья - Далин Максим Андреевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/102
• Следующая

— Я думаю, — сказал принц, — тебе больше ничего не угрожает. И твоему стражу — тоже. Раадрашь высказалась необдуманно, никто не станет убивать его. Считай себя моей гостьей… тебя проводят на темную сторону, — и махнул Йа-Кхеа рукой, а потом быстро удалился.

— Пойдем, цветочек, — сказал Йа-Кхеа. — Я покажу, где тут живут женщины.

— Я не цветочек, — поправила я, улыбнувшись. — Мое имя Лиалешь — Яблоня больше, чем Цветок. Шуарле ведь может следовать за мной?

Воин кивнул и Шуарле взял меня за руку. Его ладонь была холодной и влажной.

Йа-Кхеа проводил нас через обширный зал, окна которого украшали цветные витражи, а стены — мозаики в виде цветущих кущ и райских птиц, к резной двери, ведущей в покои женщин. Уже около этой двери пахло привычно — лучше, чем на темной стороне в доме Вернийе, но все тем же гераневым и розовым маслом, жасминовой эссенцией и лавандовым мыльным настоем. Угрюмый боец, войдя внутрь этого покоя, стал еще угрюмее и принялся пристально смотреть в пол.

Зато я, войдя внутрь, нашла помещения прекрасными. Здесь, в ароматной тенистой прохладе, я вдруг вспомнила, что дорожную пыль можно смыть, а одежду, покрытую гнусными пятнами грибной слизи, снять и заменить другой, чистой. В этот момент я искренне благодарила принца Тхарайя в душе.

Йа-Кхеа, не входя внутрь, распахнул дверь в комнату с высоким сводом и зарешеченным стрельчатым окном. К этому окну неодолимая сила и притянула мой взгляд: за его решеткой ярко светило солнце, а глубоко внизу лежали облака, похожие на взбитый сливочный крем. Под облаками я не разглядела земли.

— Ах, Шуарле! — сказала я восхищенно, подбежав к окну и усевшись на подоконнике. — Как прекрасно жить на такой божественной высоте! Как святые отшельники в горных монастырях!

— Да, — отозвался Шуарле. — Отсюда мы не сбежим, даже если очень захочется…

— Эй, птенец, — окликнул его Йа-Кхеа. — Пойдем-ка со мной, не могу больше тут торчать.

На миг мне стало жутко.

— Шуарле! — пискнула я. — Воин, пожалуйста, не уводи его!

По жесткому лицу Йа-Кхеа, на котором скулы выглядели, как из камня вырезанные, промелькнул некий светлый блик, похожий на улыбку.

— Госпожа, — сказал он, — тебе нужна одежда, ты сама сказала. И мой господин разгневается, если узнает, что женщину оставили голодной. Твой грозный страж никуда не денется.

Я отпустила их кивком, но радость моя сильно поблекла. Оставшись одна, я принялась изучать комнату. Обстановка, как и в доме Вернийе, выглядела скудно, если сравнивать с женскими покоями севера. Разве что тюфяки на полу заменяла низенькая тахта, застланная шелком и заваленная подушками разных размеров — а в остальном все то же: тот же мохнатый ковер, правда, чистый и прекрасной работы, то же зеркало, правда, громадное, в половину моего роста, и в отличных бронзовых рамах, тот же туалетный столик — правда, на нем красовались не глиняные кувшинчики, а изящные безделушки из серебра и хрусталя с самоцветами, те же резные сундуки. Но, в сущности…

Мне отчего-то стало грустно. Только Шуарле, вошедший с корзиной и ворохом одежды, несколько меня утешил.

— Что-то сталось с нашей лошадкой, — вспомнила я, заглядывая в корзину. — Хочешь винных ягод?

Шуарле кивнул, отщипнул часть грозди и присел на постель рядом со мной. Он выглядел хмуро и нахохленно.

— Тебя что-то огорчает? — спросила я.

— Мы — в тюрьме, Лиалешь, — сказал Шуарле, не глядя в мою сторону.

— Мы — в гостях, — возразила я, стараясь быть убедительной. — Его высочество производит впечатление незлого и разумного человека. Его жена — несколько взбалмошная особа, но мы постараемся с ней помириться.

— Взгляни на это, — сказал Шуарле и встряхнул вышитую золотыми облаками шелковую рубаху. — Я думаю, это шили для любовниц принца.

Я рассмеялась.

— А что его люди должны были предложить мне? То, что шили для него самого? Да я бы могла играть в прятки в его сапогах! — я отпила отличного густого молока из кувшина, обнаруженного в корзине, и продолжала: — Он любезен с нами. Не стоит думать дурно о человеке, который нам покровительствует.

— Мне показали, где ты можешь искупаться, — сказал Шуарле все так же мрачно. — И этот солдат, Йа-Кхеа, намекнул, что мне тут рады, как слуге с женской половины. По дороге от бассейна я видел человеческих женщин, и думаю, что они — жены или любовницы принца.

— У принца может быть много жен?

Шуарле пожал плечами:

— Почему нет? Но старшая жена — Раадрашь. Нам будет совсем непросто жить с ней под одной крышей — или я вообще не знаю женщин.

— Я думаю, это ненадолго, — сказала я, желая быть рассудительной. — Мы немного погостим в замке Тхарайя и отправимся дальше. А ты должен бы чувствовать благодарность принцу.

— Я не чувствую, — отрезал Шуарле. — Я бы чувствовал благодарность, будь он слепой, слабоумный или восьмидесяти пяти лет от роду.

Я расхохоталась.

— За что ему все это?

— Только слепой или слабоумный, встретив тебя на пороге, позволит тебе вскоре покинуть его дом, — констатировал Шуарле. — А восьмидесятипятилетний не позволил бы, конечно, но, быть может, стал бы думать о тебе, как о любимой внучке.

— Принц и так немолод, — возразила я.

— Ему лет за тридцать, — прикинул Шуарле.

— Да, его высочество стары, — вздохнула я и Шуарле воздел глаза горе. — Ну пожалуйста, пожалуйста, не огорчай меня… лучше проводи до бассейна и помоги вымыть волосы, а? Между прочим, кровь сражений и грязь странствий делают тебе честь, но не особенно украшают.

Шуарле не стал спорить дальше. Он сгреб в охапку мою новую одежду — довольно небрежно, я бы сказала — и открыл для меня дверь в коридор.

Как всегда, я отослала Шуарле, прежде чем раздеться донага. Вероятно, по здешним меркам, это было моим личным нелепым предрассудком — но он столько раз показывал мне мужскую природу своей души, что я никак не могла перебороть стыда. Он помог мне отмыть волосы, но купаться я собиралась в одиночестве.

Мраморный бассейн, полный теплой воды, в которую добавили соли, пропитанной жасминовой эссенцией, был великолепен; обитательницы замка не дали мне насладиться им в полной мере. Они пришли глазеть на меня, как рабыни в доме Вернийе, совершенно такие же бесцеремонные и самоуверенные, только недоброжелательности, полускрытой развязной веселостью, было побольше. Я решила, что они — не аглийе, а человеческие женщины — потому что без хвостов.

Когда они объявились, мне пришлось всерьез бороться с желанием позвать Шуарле и укутаться во что-нибудь непрозрачное. Простыня из хлопчатой бумаги, которую я накинула на мокрое тело, тут же обозначила его с предательской откровенностью.

— Говорят, она принцесса, — сказала статная женщина с медальным лицом. — Интересно, она — девственница?

— Судя по тому, как она закуталась — да, — усмехнулась красавица, усеянная крохотными прелестными родинками. — Смотри, Гулисташь, она краснеет, как вишня!

— Бледная немочь, — фыркнула женщина, маленькая, как белочка, блестя круглыми, очень живыми и, пожалуй, злыми глазами. — Так ее назвала госпожа Раадрашь — очень точно!

— Госпожа слишком хочет быть королевой, — сказала Гулисташь со вздохом якобы сочувствия. — Ей так надо, чтобы хоть кто-нибудь родил господину ребенка, что она готова поступиться гордостью и таскать в дом мышей и лягушей…

— Грустно, но, я думаю, госпожа и здесь ничего себе не выиграет, — снова фыркнула малютка, не заметив яда в тоне товарки. — Свои женщины родить не могут, как сможет это заморское чудо? Рассказывают, будто они холодные, как снег.

Тем временем я потихоньку взяла себя в руки.

— Ты права, — сказала я, улыбнувшись, по возможности, любезно. — Я холодная, как снег. И я собираюсь вскорости возвратиться в свою страну, где только снег, лед и волки в угрюмых лесах. А почему пытаться кого-то родить должны все подряд? Что же сама Раадрашь? Она ведь жена господина.

• Предыдущая
• 23/102
• Следующая