Предложение джентльмена - Куин Джулия - Страница 1

• 1/72
• Следующая

Все знали, что Софи Бекетт незаконнорожденная.

И всем слугам было об этом известно. Но они любили малышку Софи. Они полюбили ее с самого первого дня ее появления в Пенвуд-Парке, когда дождливой июльской ночью обнаружили на пороге дома трехлетнюю крошку, закутанную в огромное пальто. А поскольку они любили ее, то сделали вид, что поверили шестому в роду Пенвудов графу, когда тот сообщил им, что Софи — осиротевшая дочь его старого друга. И хотя все заметили, что зеленые, как мох, глаза Софи и темно-русые волосы — точь-в-точь как у графа, овал лица — как у его недавно умершей матери, а улыбка — точная копия улыбки его сестры, никто об этом и словом не обмолвился из жалости к Софи и из боязни лишиться места.

Граф, Ричард Ганнингуорт, никогда не говорил ни о самой Софи, ни о ее происхождении, однако ему наверняка было известно, что она незаконнорожденная. Никто не знал содержания письма, обнаруженного экономкой в кармане пальто в ту самую дождливую полночь: граф сжег его тотчас же по прочтении. Понаблюдав за тем, как бумага вспыхнула, обуглилась, съежилась и рассыпалась в прах, граф приказал приготовить для Софи детскую. Там она с тех пор и жила. Он звал ее Софи, а она его — «милорд», и встречались они, только когда граф возвращался домой из Лондона, что бывало нечасто.

Но самым главным, пожалуй, было то, что Софи знала о своем происхождении, и знала об этом, похоже, всю жизнь, хотя откуда — сказать не могла. Из своей прошлой жизни, до приезда в Пенвуд-Парк, она мало что помнила, однако долгое путешествие в карете через всю Англию врезалось ей в память, равно как запомнилась и бабушка, худая как щепка старуха, которая, беспрестанно кашляя и сморкаясь, сообщила, что теперь малышка будет жить со своим отцом. Но отчетливее всего запомнилось то, как она стояла у двери под проливным дождем, зная, что бабушка прячется в кустах и ждет, когда Софи заберут в дом.

Когда это произошло и Софи отвели к графу, он, взяв ее за подбородок, повернул лицом к свету. Они оба понимали, кто есть кто.

Итак, все знали, что Софи незаконнорожденная, но никто об этом не говорил, и всех такое положение вещей вполне устраивало.

Так продолжалось до тех пор, пока граф не надумал жениться.

Софи обрадовалась, когда об этом услышала. Экономка узнала от дворецкого, что, по словам секретаря графа, он решил обзавестись семьей и собирается проводить в Пенвуд-Парке больше времени. И хотя Софи не слишком скучала по графу в его отсутствие — трудно скучать по человеку, который не обращает на тебя внимания, — она полагала, что могла бы скучать по нему, если бы узнала его получше. Хорошо осведомленная горничная сказала, что у будущей жены графа уже есть две дочери и они приблизительно такого же возраста, что и Софи.

И Софи, прожившая одна-одинешенька в детской в течение семи лет, пришла в восторг. В отличие от соседских детей ее никогда не приглашали ни на какие детские праздники. Никто не говорил ей в глаза, что она незаконнорожденная — ведь это было бы равносильно тому, чтобы назвать графа, однажды объявившего, что Софи его подопечная, лгуном. Но в то же время граф никогда не настаивал на том, чтобы Софи принимали в приличном обществе. И поэтому лучшими друзьями Софи, которой исполнилось десять лет, были горничные и лакеи, а родителей заменяли экономка и дворецкий.

Но теперь у нее будут настоящие сестры!

Она понимала, что не сможет называть их сестрами. Знала, что ее представят как Софи Марию Бекетт, подопечную графа, но они будут чувствовать себя сестрами, а это самое главное.

И вот однажды ясным февральским днем Софи вместе с другими слугами стояла в большом холле, дожидаясь, когда на подъездной аллее покажется графская карета с новоиспеченной графиней, двумя ее дочерьми и, конечно, графом.

— Как вы думаете, она меня полюбит? — шепотом спросила Софи миссис Гиббонз, экономку. — Жена графа?

— Ну конечно, милая, — прошептала миссис Гиббонз в ответ, однако в ее глазах в отличие от тона не было такой уверенности. Новоиспеченная графиня могла и не слишком терпимо отнестись к присутствию в доме внебрачного ребенка своего мужа.

— И я буду заниматься вместе с ее дочками?

— Ну конечно. Какой смысл учить тебя отдельно?

Софи задумчиво кивнула и, увидев в окно, что на подъездной аллее показалась карета и покатила к дому, запрыгала и восторженно прошептала:

— Приехали!

Миссис Гиббонз протянула руку, чтобы погладить ее по головке, но Софи уже мчалась к окну, а добежав, так и прилипла к стеклу.

Первым из кареты вышел граф и помог спуститься двум девочкам, одетым в одинаковые черные пальтишки. Только ленты в волосах у них были разного цвета: у одной розовая, а у другой черная. Девочки отошли в сторонку, а граф протянул руку и помог выйти из кареты последней пассажирке.

С замиранием сердца Софи ждала появления графини.

— Пожалуйста, Господи, — прошептала она, скрестив на счастье пальцы.

«Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы она меня полюбила».

Если бы графиня ее полюбила, может быть, и граф бы ее полюбил, и, может быть, даже если бы и не называл ее дочкой, но относился бы к ней как к таковой, и они стали бы настоящей семьей.

И вот новоиспеченная графиня вышла из кареты. Каждое ее движение было грациозным и безупречным, и Софи вдруг вспомнился изящный жаворонок, прилетавший время от времени к ним в сад поплескаться в ванночке для птиц. Графиня очень его напоминала. Сходство усиливало длинное бирюзовое перо на шляпке, переливавшееся под холодными солнечными лучами.

— Какая же она красивая, — прошептала Софи. Она оглянулась на миссис Гиббонз, но экономка стояла по стойке «смирно», не отрывая глаз от двери, и ждала, когда появится граф во главе своего новоиспеченного семейства и начнется официальное представление.

Софи судорожно сглотнула. Где же она должна стоять? Похоже, каждый знал свое место. Слуги выстроились в линейку согласно занимаемому в доме положению: от дворецкого до судомойки. Даже собаки смирно сидели в углу. Их держал на поводке обер-егермейстер.

А Софи не знала, куда ей становиться. Если бы она была по-настоящему дочерью хозяина дома, она должна была бы стоять рядом с гувернанткой. Если бы по-настоящему подопечной графа — то там же. Но мисс Тиммонз простудилась и отказалась выходить из детской и спускаться вниз. Никто из слуг ни на секунду не поверил, что гувернантка в самом деле больна — вчера она была абсолютно здорова, — однако обвинять ее ни у кого язык не повернулся. В конце концов, Софи была незаконнорожденной дочерью графа. А кому приятно оскорблять новоиспеченную графиню, представляя ей внебрачного отпрыска мужа?

А то, что Софи именно внебрачная дочь и никакая не подопечная, было видно невооруженным глазом, и графиня должна была быть слепой и наивной — или и той и другой, — чтобы этого не заметить.

Вне себя от страха и смущения, Софи забилась в угол, и в этот момент два лакея широким жестом распахнули парадные двери. Первыми вошли две девочки и отошли в сторону, давая дорогу графу, который торжественно ввел в дом графиню. Граф представил графиню и ее дочерей дворецкому, а дворецкий представил их слугам.

А Софи ждала.

Дворецкий представил хозяевам лакеев, главного повара, экономку, конюхов.

А Софи ждала.

Он представил кухарок, горничных и судомоек.

А Софи ждала.

И наконец, дворецкий — его звали Рамзи — представил судомойку по имени Далей, которую наняли всего неделю назад и которая занимала самое скромное положение среди низшей прислуги. Граф кивнул, пробормотал слова благодарности, а Софи все ждала, понятия не имея, что ей делать.

И решилась. Откашлявшись, она вышла вперед, смущенно улыбаясь. Она не много времени провела с графом, но всякий раз, когда он приезжал в Пенвуд-Парк, ее приводили к нему, и он всегда уделял ей несколько минут, спрашивал об уроках, после чего нетерпеливо приказывал ей возвращаться в детскую.

• 1/72
• Следующая