Планета, с которой не возвращаются - Андерсон Пол Уильям - Страница 12

• Предыдущая
• 12/23
• Следующая

— Я знаю, — сказал Лоренцен. — Слышал обо всем этом раньше. Я имел в виду другое — кое-что психологическое. Простое знание, что здесь передний фронт, что здесь, прижавшись спиной к стене, человек может начать свой путь сначала, что любой человек из народа здесь будет сам себе хозяин — в этом огромное отличие от Солнечной системы. Это освобождает от тяжелого социального угнетения — изменяет полностью взаимоотношения людей.

— Я удивлен. Не забудьте, что самые жестокие войны в истории последовали после открытия Америки и вторично после заселения планет Солнечной системы.

— Но теперь будет не так. Человечество устало от войн. Оно нуждается в чем-то новом, более значительном.

— Оно нуждается в боге, — сказал Торнтон с пуританской страстностью.

— Последние два столетия показали, как бог наказывает забывших его людей.

Они не спасутся, улетев к звездам.

Лоренцен покраснел.

— Не понимаю, почему вы всегда смущаетесь, когда я говорю о религии, — сказал Торнтон. — Я хотел бы обсудить это на разумной основе, как остальные темы.

— Мы никогда не придем к согласию, — пробормотал Лоренцен. Напрасная трата времени.

— Вы хотите сказать, что не будете слушать. Что ж, — Торнтон пожал плечами, — я не очень верю в эту колонизацию, но любопытно было бы посмотреть, что из этого выйдет.

— Я думаю… я думаю, что бы ни случилось, ваш марсианский дом будет избавлен от последствий, — проговорил Лоренцен.

— Нет. Не обязательно. Господь может и нас наказать. Но мы выживем.

Мы живучий народ.

Лоренцен вынужден был признать его правду. Соглашаетесь вы с сектантами или нет, невозможно отрицать, что они боролись за свою мечту, как герои. Они колонизовали огромную бесплодную изношенную планету и заставили ее расцвести; их поющие псалмы батальоны сокрушили империю Монгку и победили Венеру. Верующие — как бы их ни называли: христиане, сионисты, коммунисты или представители любой другой веры, потрясавшей историю, — верующие обладали особым ценным качеством. Но разумный человек не мог понять их веры. Если он понимал ее, то уже не был разумным.

Он посмотрел на мешковатые фигуры рорванцев. Какие мечты скрываются в этих нечеловеческих черепах? За что они смогли бы раболепствовать и убивать, обманывать и умирать?

За свою планету?

Мигель Фернандес родился в Латинской Америке, в области, известной под названием Уругвай. Семья его была древней и богатой, и он был одним из тех немногих, кто никогда не голодал. У него были книги, музыка, театры, лодки, лошади; он играл в поло за свой континент в мировых первенствах и переплыл на яхте Атлантику. Он проделал большую стратографическую работу на Луне и Венере, смеялся со множеством друзей, любил многих женщин и ушел к звездам с песней.

Он умер на Троасе. Это произошло с жестокой быстротой. Через две недели открытые прерии кончились, начался медленный подъем к тусклым голубым очертаниям гор, возвышавшимся на горизонте. Это была земля высоких грубых трав, больших групп деревьев, холодных рек с быстрым течением; всегда дул ветер, а в небе видно было множество летающих животных.

Продвижение вперед замедлилось, так как рорванцы кружили, отыскивая пологие склоны, но тем не менее в день проходили около тридцати километров. Эвери сказал, что спрашивал, сколько им еще придется идти, но не понял ответа.

Отряд растянулся цепочкой среди разбросанных валунов. Вокруг все было полно жизнью: тетраптерусы размахивали всеми своими четырьмя крыльями, маленькие зверьки убегали в испуге, останавливались и смотрели на путешественников немигающими глазами. Лоренцен шел впереди рядом с Аласву; пытаясь пополнить свой рорванский словарь, он указывал на разные предметы.

Увидев маленькое разноцветное животное на скале — что-то вроде большой ящерицы, указал на него.

— Воланзу — сказал рорванец. Благодаря практике Лоренцен научился различать отдельные фонемы; раньше все они звучали для него одинаково.

— Нет, — астроному казалось странным, что Эвери все еще не знал слов «да» и «нет»; может быть, язык рорванцев не обозначал эти понятия. Однако «нет» он сказал по-английски. — Я знаю это слово, оно означает «камень». А я имею в виду эту ящерицу. — Он подошел ближе к животному и указал на него. Оно выгнуло спину и засвистело на него. Двойное солнце ярко отражалось в его переливчатой чешуе.

Аласву колебался. «Шанарран», — сказал он наконец, вглядевшись получше. Лоренцен занес это слово в блокнот и пошел дальше.

Через минуту он услышал крик Фернандеса. Он обернулся. Геолог упал, ящерица вцепилась ему в ногу.

— Что за черт!..

Он побежал обратно, вскарабкался на скалу и успел увидеть, как Торнтон схватил ящерицу за тело, бросил ее на землю и раздавил ей голову сапогом.

Все столпились вокруг Фернандеса. Он смотрел на них полными боли глазами.

— Hace frio… — Торнтон разрезал штанину, и они увидели следы укуса и пурпурный цвет вокруг него.

— Яд, быстро аптечку первой помощи! — выкрикнул марсианин.

— Вот… — Эвери мягко отстранил Торнтона и склонился над Фернандесом. Как психолог он был знаком и с медициной. Нож его сверкнул, разрезав тело.

Фернандес дышал с трудом.

— Я не могу дышать… Madre de Dios… я не могу дышать…

Эвери хотел прижаться ртом к ране, но выпрямился.

— Нет смысла высасывать, уже добралось до груди.

Голос его был тусклым.

Рорванцы беспомощно толпились вокруг, глядя так, будто хотели что-нибудь сделать, но не знали что. Глаза Фернандеса закатились, он перестал дышать.

— Ему парализовало органы дыхания — искусственное дыхание… Гуммус-луджиль взял руку уругвайца в свои огромные лапы.

— Нет, — Эвери держал его пульс. — Бесполезно. Сердце остановилось.

Лоренцен стоял очень тихо. Он никогда раньше не видел умирающих. В этой картине не было ничего величественного. Фернандес лежал, нелепо свернувшись, лицо его посинело, маленькая струйка слюны все еще стекала из уголка рта. Ветер прорвался между людьми и взъерошил его волосы. Смерть непривлекательное зрелище.

— Вызываю лагерь. — Гуммус-луджиль схватился за рацию. — Ради бога, вызываю лагерь. У них есть средства оживления.

— Не для этого яда, — сказал Эвери. — Пахнет, как синильная кислота.

А скорость!.. Боже, она у него во всей крови.

Они долго стояли молча. Гуммус-луджиль вызвал Гамильтона и доложил о случившемся. Капитан застонал.

— Бедный маленький дьявол! Нет, бесполезно, нет смысла везти его в лагерь. — Ответ пришел по радио в виде точек и тире. Рорванцы смотрели, выражения их лиц были непонятно. Может, они считали это каким-то ритуалом — люди разговаривают со своим богом?

— Скажите, что рорванцы собираются продолжить путь и я хочу идти с ними.

Пришел ответ.

— Похороните его и сделайте опознавательный знак. Не думаю, что в этих обстоятельствах следует считаться с его религией. Кто-нибудь из вас хочет вернуться в лагерь? Вертолет готов… Нет? Хорошо. Тогда идите дальше и ради любви всех людей будьте в следующий раз осторожнее!

Потребовалось немало времени, чтобы выкопать могилу теми инструментами, которые были у них с собой. Рорванцы помогали, а потом принесли груду обломков, чтобы образовать могильный холм. Эвери взглянул на Торнтона.

— Не скажете ли несколько слов? — очень мягко спросил он.

— Если хотите, — ответил марсианин. — Он был не моей веры, вы знаете, и здесь никого из его религии. Поэтому я просто скажу, что он был хорошим человеком.

Было ли это лицемерием, размышлял Лоренцен. Торнтон, для которого Фернандес был папистом; Гуммус-луджиль, проклинавший его за шумливость; фон Остен, называвший его слабаком и дураком; Эвери, для которого Фернандес был еще одним поводом для беспокойства; он сам, никогда не сближавшийся с этим человеком; даже рорванцы — они все стояли вокруг могилы. Больше ничего они не могли сделать для мертвого под этими скалами, хотели ли они сделать больше, когда он жил?

• Предыдущая
• 12/23
• Следующая