Старая шкатулка - Кубрава Амиран - Страница 5

• Предыдущая
• 5/21
• Следующая

– Ох, горе-то какое! – воскликнула она, прикрыв рукой смор

щенный ротик. – Да и кому она нужна была, боже ты мой!

– Где живет Мария Гавриловна?

Белова посмотрела на меня: в ее выцветших глазах набухали слезы. Мне стало не по себе. Затем она еле слышно произнесла:

– Не знаю, милый…

С Марией Гавриловной Федотовой я беседовал в тот же вечер: адресная служба сработала безотказно.

Когда я вкратце рассказал, какая участь постигла Лозинскую, Мария Гавриловна, в отличие от Беловой, слез тратить не стала:

– Я предугадывала ей такой конец. Сейчас молодежь готова за целковый человека жизни лишить, а у покойницы хранилось такое богатство! Ничего нет удивительного в том, что случилось. И со мной могло произойти такое, но, видно, в сорочке родилась!

– Почему?

Начало рассказа о Лозинской было, прямо скажем, загадочно и многообещающе.

– Ната хранила у меня некоторое время старую шкатулку с драгоценностями. Ей что-то привиделось, и она принесла их ко мне. Натерпелась я страху! Все казалось, что ворвутся грабители, тюкнут по голове, и – будь здоров… Когда стало невтерпеж, я послала к Нате мою дочь Полину, как раз тогда она гостила у меня. Явилась Ната, и при Полине я вернула шкатулку. Она не хотела брать, пока не убедилась, что все драгоценности целы.

– Ваша дочь знала, что в шкатулке?

– Не только знала, но и трогала, а одну вещь даже примерила… А почему вы спрашиваете? Драгоценности исчезли, верно?

Я кивнул и спросил:

– Раньше вы знали о них?

– Нет.

– Говорили кому-нибудь, кроме Полины?

– Тоже нет.

– Кто еще, кроме вас и дочери, знал Лозинскую? Я имею в виду тех, с кем знакомы вы сами.

– Могу назвать только Олю Белову.

– Где живет ваша дочь?

– О-о, далеко отсюда! Она замужем в Краснодаре… Неужели вы думаете, что… моя дочь?.. – Мария Гавриловна разволновалась, но я отрицательно покачал головой:

– Успокойтесь. Вашу дочь я ни в чем не подозреваю, и до этой минуты даже не знал о ее существовании. Но я должен поговорить с ней. Дайте ее адрес, пожалуйста.

Вскоре я уже записывал данные о Полине и ее адрес.

– Перегудова – это фамилия мужа?

– Да, – ответила Мария Гавриловна.

На следующий день я направил в Краснодар отдельное поручение о допросе Перегудовой и ее мужа.

Узнав об этом, Владимир Багратович сказал:

– Твое поручение будут исполнять месяц, если не больше… Не лучше самому туда поехать?! Да и поручения, как правило, исполняются формально, разве не знаешь?

– А что может дать их допрос?

– У тебя ничего и нет, Зураб. Довольствуйся пока малым. Исключим Перегудову и ее мужа, пойдем другим путем, если, конечно, найдем его. А заняться ими рано или поздно все равно придется. И чем раньше это будет сделано, тем лучше – мой тебе совет.

В аэропорту Краснодара меня ждал Женя Дегтярев – мой однокурсник по юрфаку. Женя работал следователем городской прокуратуры.

На следующее утро мы с Женей уже звонили в квартиру Перегудовой, но дома никого не оказалось. От соседки узнали, что они рано ушли на работу, а дети – в школе. Соседка попалась словоохотливая и рассказала, что Полина работает заведующей продуктовым магазином на окраине города. О Перегудове мы у соседки не спрашивали, хотя она порывалась сказать и о нем. Где работает Перегудов, мы могли узнать и у самой Полины, а чересчур любопытной соседке и без того хватало пищи для разговоров и размышлений…

Перегудову мы застали в зале магазина. На ней был темно-синий халат, в карманы которого она по-мужски засунула руки.

Узнав, кто я и откуда, Перегудова побледнела.

– Что случилось? Что-нибудь с матерью? – спросила она, вынув руки из карманов и сплетая пальцы.

Я ее успокоил: с матерью все в порядке, мне просто нужно задать несколько вопросов и долго ее не задержу.

– Каких вопросов? – еще больше побледнела она.

– Да вы не волнуйтесь…

– Все это как снег на голову… Вот уже никогда не думала, что моей особой заинтересуются следственные органы, да еще из Абхазии. Наши – куда ни шло, работа у меня такая, а вы… – И она попыталась улыбнуться.

– Нет ли здесь отдельного помещения, Полина Федоровна? – спросил я решительно.

Она мгновение колебалась, потом ответила:

– Спрашивайте прямо здесь, я ни от кого секретов не держу.

– Но зато у нас есть кое-какие секреты, – сказал я тихо. Не объяснять же прямо здесь, что беседа наша должна быть запечатлена в протоколе!

Перегудова, пожав плечами, направилась к двери, за которой оказался крохотный кабинет с двумя маленькими столиками.

– Вы знали Наталью Орестовну Лозинскую?

– А почему вы спрашиваете о ней в прошедшем времени? – бледность сошла с ее щек, и вопрос прозвучал спокойно.

– Она убита, Полина Федоровна…

– Умерла или убита? – ее слегка подведенные глаза расширились.

Я пожал плечами, вздохнул и кивком головы дал понять, что последнее предположение верно.

– Ах, да, да, конечно… Если она умерла своей смертью, вы не приехали бы сюда. – Перегудова прикусила зубами кончик сигареты, и какая-то тень легла на ее миловидное лицо.

– У нас есть сведения о том, что… – я помедлил, – после убийства преступники похитили из квартиры Лозинской старинную шкатулку…

– Так я и предполагала! – с каким-то облегчением в голосе, перебив меня, воскликнула Перегудова. – Предупреждала же я ее!

– Лозинскую?

– Кого же еще? – с легкой досадой произнесла она. – Однажды я удостоилась чести лицезреть ее драгоценности, – не без сарказма начала она, – хранящиеся в той старинной шкатулке, о которой вы упомянули, даже примерила их… Драгоценности были – с ума сойти! – Она по-девчоночьи приподняла плечи и хлопнула в ладоши, слегка выпятив при этом тронутые помадой губы. – Я присутствовала, когда мама возвращала их Наталье Орестовне, и тогда какой-то бес словно подтолкнул меня. Я сказала ей, что хранить такое у себя – очень опасно. Наталья Орестовна ответила, и весьма сварливо, что нечего каркать и накликать на нее беду. Я обиделась и ушла в другую комнату. Больше я не видела ни Наталью Орестовну, ни ее драгоценности.

– Вы можете описать эти вещи? – спросил я.

– Не только опишу, но еще и нарисую. – Перегудова вновь закурила.

– Вот как?

– Они отпечатались в моей памяти, как на пленке. Драгоценности – моя слабость, но муж мало зарабатывает, и я не могу позволить себе такую роскошь. – Только сейчас я заметил в ушах Перегудовой золотые сережки в виде больших капель, а на пальце – кольцо с бриллиантом, и невольно усмехнулся. Все это вместе с золотым зубом свидетельствовало, что Перегудова отнюдь не бедствует. Она меж тем, не замечая моего взгляда и усмешки, продолжала:

– Я навидалась в ювелирных магазинах всяких диковинок, но перед драгоценностями Натальи Орестовны меркнет все… – Полина Федоровна, не вставая, повернулась на стуле, открыла незапертый сейф, вынула оттуда лист ватмана, положила его перед собой и взяла из деревянного стаканчика остро отточенный карандаш.

Перегудова рисовала долго и тщательно. Оказалось, она обладает даром художницы и довольно искусно запечатлела на бумаге каждую драгоценность из шкатулки. Рисунки заняли и другую сторону листа, а в уголочке пририсовала и саму шкатулку. Затем я попросил обвести контуры рисунков шариковой ручкой, что она проделала столь же тщательно.

Я спросил, не занималась ли она рисованием или живописью.

– Было что-то раньше. Я училась в школе живописи и ваяния, а потом… бросила все и перешла в этот… вертеп, – грустно улыбнулась она. – Поняла, что мне не переплюнуть ни Рембрандта, ни Пикассо… – Пёрегудова помолчала немного и уже без горечи добавила: – У меня есть подружка, Света Дроганова, тоже страстная поклонница дорогих безделушек, и когда нам попадается что-то стоящее, рисуем их друг другу. Тем и утешаемся.

• Предыдущая
• 5/21
• Следующая