Вейн - Живетьева Инна - Страница 26

Юрка ползал по земле, Дан едва не наступил ему на руку. Мальчишка вскочил. На перевязанной ладони светился уголек. В хворост его, молодец, пацан!

Не загорается. Дан яростно хлестнул ножом по пеплу. Обмороженные пальцы не ощутили тепла, но тень отпрянула. Скоро рассвет!

Вспыхнул огонь. Дан выхватил новый факел и шагнул к теням, заставляя их убраться за границу. Они тоже устали.

Факел, тени. Факел, тени… и вдруг – никого. Степь в серебристых волнах ковыля. Еле заметные отсветы на востоке.

Дан повалился на землю.

– Отбой!

Пацан все оглядывался, рука с ножом подрагивала.

– А?..

– Оглох? Утро, говорю. Ложись спать.

Дан лениво дрыгнул ногой, отбрасывая попавшую под колено ветку. Веки опускались сами собой. В полосе прибоя рисковал прикорнуть разве что на часок, и то лишь когда начинал дремать на ходу.

– Спать? – В Юркином голосе сквозило недоумение. – Прямо тут?

– Ну, можешь для начала прибраться, – разрешил Дан. – Там сумка рядом с тобой. Дай.

Шуршание. Плюхнулось тяжелое, пахнущее кожей и лошадиным потом. Не открывая глаз, затолкал сумку под голову.

Проснулся вейн ближе к полудню. С удовольствием потянулся, громко зевнул. На его возню оглянулся Юрка, и Дан подмигнул:

– Жить – хорошо!

– Ага, а хорошо жить еще лучше, – буркнул пацан.

– Надо же, умная мысль. Соображаешь!

Юрка посмотрел на него как на идиота. Спросил:

– Мы тут долго еще загорать будем?

Дан поскреб щетину. Оброс, как дворовая шавка. И воняет так же.

– А вот поедим и пойдем. – Он глянул на разоренное кострище: – М-да. Негусто.

С последней охоты оставался кролик, задняя его часть. Дан понюхал: вроде съедобно, ну, подумаешь, маленько подванивает. И пшена с две горсти наберется.

– Пресный суп с душком – фирменное блюдо межсезонья.

Огня хватило лишь вскипятить воду. Дан накрыл котелок крышкой и поставил в угли, пусть доходит.

Юрка маялся, точно щенок на привязи.

– Выйдем на Славскую дорогу, там уже и деревни начнутся, – сказал Дан. – Скидывай куртку.

– Зачем? – настороженно спросил мальчишка и вцепился в отвороты.

– На лоскутки порежу! Вот дурень… Зашью. А то с таким бродягой на постоялый двор не пустят.

Ему – стыдно признаться – нравилось штопать. Стежок к стежку, неторопливо. Умиротворяющее занятие. Правда, джинсовая ткань сопротивлялась и топорщилась, но Дан справился.

Юрка сидел, разглядывая руки с чистой, неаккуратно наложенной повязкой. Сам, видно, постарался, пока вейн дрых.

– Увальня жалко, – сказал пацан. – И Кыся.

Дан перекусил нитку.

– На месте Кыся мог быть я. Правда, меня бы им не хватило. Футболку.

Игла легко прокалывала трикотаж, стягивая края дырки. Нарисованному монстру повезло – он остался целым. Шикарная все-таки вещь, Дан бы от такой не отказался.

– Лови.

Юрка оделся, осторожно протискиваясь в ворот. Посмотрел на вейна.

– Все равно я тебя ненавижу.

– Твое право, – согласился Дан. – Бери ложку. Обед готов.

Варево получилось так себе, но пацан ел с аппетитом. Наголодался, видно. Интересно, где его носило? Расспрашивать Дан не стал. Ну его, еще укусит.

Собрали вещи. Часть пожиток вейн сунул в разноцветную жузгову сумку. Мальчишка молча поднял потяжелевшую кладь.

Спустя пару часов они вышли к дороге.

Обычно оживленный Славский тракт был пуст. По обочинам белели ромашки, не сбитые колесами. Колеи заросли спорышом. Дан нашарил связку амулетов, перебрал их, зацепившись за пустую подвеску от «когтя», и выудил крестик. Все-таки дошел. Пресветлая Иша, благодарю за милость! Закончится все – свечку поставлю, самую дорогую. И тебя не забуду, святой Христофор.

Спадала жара, удлинялись тени. Степь вспучилась холмами. Дорога лежала между ними серой лентой, а там, где не могла втиснуться, карабкалась на вершину.

Юрка украдкой поглядывал на часы, и каждый раз Дан ехидно понукал:

– Топай, солнце еще высоко.

Мальчишка – вот новость! – не огрызался. Только раз посмотрел на вейна и спокойно напомнил:

– Мне нужно в Бреславль.

– Ну-ну. Собираешься Зеленцова на ножи поставить? Кишка у тебя тонка, пацан.

– Увидим.

– А чего глядеть, я и так вижу. Если тебя в угол загнать, может, и пырнешь. А просто так…

– Горелым пахнет, – перебил Юрка. Лицо у него стало напряженным, дернулся обожженный уголок глаза.

– Штаны не обмочи с перепуга.

За холмом и вправду воздух еле заметно колыхался от бесцветного дыма.

Звякнул колокольчик. Послышалось низкое, густое мычание, его подхватили на два голоса. Справа от дороги десятка три коров методично подъедали траву. Возле костра, над которым висел котелок, сидели пастух с подпаском. Рядом лежала огромная псина, похожая на волка. Собака подняла голову и уставилась на путников. Она не рычала, но Дан не рискнул подходить близко. Громко сказал, остановившись у обочины:

– Вечер добрый.

Подпасок вытаращил глаза. Пастух тоже удивился их появлению, но ответил степенно:

– И вам не хворать. Садитесь, если ноги на дорогу жалуются.

– Ничего, еще походят. Не знаете, Ерухим уже приехал?

– Да, вчера возвернулся.

– Я всегда говорил, что у него на клиентов нюх. Ну, бывайте.

За спиной услышал, как подпасок спросил:

– Бать, а откуда они?

– Может, с Гусинок, – с сомнением предположил пастух.

– Да не, бать…

Юрка на часы уже не смотрел, и по солнцу было ясно, что пора искать ночлег. Дан поспорил сам с собой на десяток медяков, что мальчишка о привале не заикнется, – и выиграл.

Дорога вильнула в сторону и разошлась на две. Тракт тянулся прямо, а слева укатали съезд к постоялому двору, сейчас до странности тихому. Юрка уставился на вывеску, написанную на всеобщем.

– Отец у хозяина из переселенцев, – пояснил Дан. – Еще он строил.

Постоялый двор назывался «У старого еврея».

На крыльце дремала курица. Дан перешагнул ее и стукнул в запертую дверь.

– Ерухим, твой батюшка тебя проклянет! Как ты встречаешь клиентов? Хочешь, чтобы они оставили свои деньги у кривого Малека?

Загремели засовы. Выглянул удивленный хозяин.

– Бог ты мой, разве ж я проспал и межсезонье уже закончилось?

– Увы, нет. Но мы пришли, так что открывай.

Сковороду только что сняли с огня. Поджаристая картошка, пересыпанная колечками лука, еще скворчала, и от запаха сдавило желудок. Хозяин выставил на стол запотевший кувшин, по глиняному боку скатилась молочная капля.

– С ледника, вчерашнее.

Ерухим выложил из кармана фартука нарезанный скибами хлеб – белый, с крупными порами, совсем как тот, что пекла бабушка. Юрка не выдержал, вцепился зубами в горбушку. Он хватал огненную картошку, запивал холодным молоком, запихивал в рот хлеб и никак не мог насытиться.

– Лопнешь, – предупредил Дан.

Юрка мотнул головой, проглотил, точно гусь, не жуя, и сказал:

– Мне нужно продать часы.

Вейн удивленно приподнял брови:

– Прямо сейчас? Кому?

– Ну, хотя бы трактирщику. Я же должен заплатить за еду.

– Этот хитрый еврей не даст и половины настоящей стоимости. Просто из любви к искусству. Мой совет – подожди до города.

Вот черт… Юрка положил вилку. Ему продешевить нельзя, деньги понадобятся.

– Ешь. Ты действительно оплатил дорогу. А в Бреславле сведу с нужным человеком. За пятнадцать процентов.

– Десять.

– Идет, – подозрительно легко согласился вейн.

Юрка подцепил ломтик картошки – золотистый, с поджаристой корочкой – и спросил:

– А за сколько надо было?

Дан ухмыльнулся:

– Пять и то много.

Юрка отвалился от стола, чувствуя, что не может больше проглотить ни кусочка. Съеденное комом застряло в горле.

– Пойду с хозяином переговорю.

Дан ушел, выкликая Ерухима.

Юрка приткнулся в угол и съежился под курткой. Его знобило, наверное, от холодного молока. Болел желудок. День за окном медленно угасал. Щелкая кнутом, пастух прогнал стадо. Натужно мычали недоеные коровы.