Фантазм (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 64

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая

- Узнай!

Мужчина выпрямился и жутко усмехнулся, заметив, что все трое смотрят на него с долей жалости: как будто уже не сомневались, что он повредился в уме от горя.

- 9-10 оборотов дробят кости в крошево, - объяснил врач - Если было не больше пяти, и мы вытащим Айсена до того как начнется заражение и прочие осложнения - я наверняка смогу поставить его на ноги. Я оперировал ему пальцы, и Айсен даже играет… Я смогу.

Кантор кивнул, отдавая должное чужому мастерству.

- Видишь, - тяжело заметил брату Филипп, - необходимо торопиться! И все другие способы, кроме твоего средства, мы уже перепробовали…

- Хорошо… - после паузы прошептал Фейран и почти сполз по стене на скамью.

Прежде, чем уйти, Клеман задержался на пороге. Обернуться и взглянуть на мужчину не хватало решимости…

- Думаю, сильно искалечить его не успели, - тихо проговорил молодой человек, - Айсен действительно очень ослаб и быстро теряет сознание…

- Слава богу… - шепнул мужчина, сам в это мгновение похожий на покойника, который по какой-то странной причине задержался на этом свете.

Врачу не привыкать нести ответственность за чужую жизнь и принимать непростые решения, от которых эта жизнь напрямую зависит от рождения человека до самой смерти. Он войн, его враги - болезни и раны, а смерть - старая знакомая, закадычный недруг, повадки которого уже хорошо изучил, но с которым все равно то и дело приходится соревноваться, доказывая свое превосходство.

А каждый бой - последний, без возможности к отступлению.

Врач не может позволить себе принимать близко к сердцу страдания каждого пациента: даже сталь ломается, а что говорить о человеческой психике! Но врач, который уже не способен сопереживать, - перестает быть врачом…

Однако, врач - такой же человек, как и те, кого он лечит, он сам и его близкие не застрахованы от недугов, горестей и просто случайностей. И редко когда, даже самый искусный и самый опытный врачеватель способен сохранить самообладание, выдержку, необходимую рассудительность, если речь идет о ком-то дорогом ему. Хотя бы потому, что в силу своих знаний, в отличие от обывателя, в полной мере понимает характер угрозы, степень ее опасности, возможное развитие.

Конечно, когда под рукой есть все необходимое, а врач уверен в себе - наоборот, его умения становятся подмогой, а привязанность - дополнительным стимулом, поддержкой для обоих. Так, ребенок уверен, что родители справятся с любой бедой, а влюбленный спокоен от того, что между ним и болью стоит родной человек.

Но врач - не бог, он не всесилен. Он понимает это лучше кого-нибудь другого, и это понимание становится проклятием. Что если он не заметит что-нибудь, пропустит, ошибется? Что если проверяя и перепроверяя - упустит драгоценное время? Какой Ад может сравниться с этим?!

К тому времени, как Фейран смог определиться с концентрацией, сдохли все шесть собак, купленные в одной из деревушек. Пока разобрался с противоядием - еще трое щенков отправились в свой собачий рай… Изгнанный из своей лаборатории Жермен - вечно всклоченный субъект лет эдак без году тридцать, с воспаленными глазами и в заляпанном реактивами нелепом балахоне, - смотрел на своего вынужденного гостя с ужасом, но отказать Кантору был не в состоянии.

…Щенков оставалось трое. Выпускник Сорбонны Тристан ле Кер, он же признанное светило арабской медицины, Фейран аб эль Рахман, дал каждому разную концентрацию удачных вытяжек в разных пропорциях. Когда один все же сдох, пуская из пасти кровавую пену и судорожно дергая лапками, умудренный лекарь из Фесса был готов сам завыть одичавшей бездомной шавкой…

Двое выжили, их тут же отнял Жермен. Противоядие подействовало на обоих, только время реакции было разным. Оставалась сущая пустяковина: определить, что из этого и в какой дозе дать истощенному юноше!

С одной стороны элементарно - расчет исходя из массы тела. С другой стороны, собака - это собака.

А еще, она здорова. Сильный организм потомственного дворового пса против человека на грани возможных сил… У Фейрана впервые в жизни неудержимо дрожали руки, когда он передавал снадобья брату.

Последующие часы, уже на барже, готовясь к немедленному отплытию, чтобы не подвергать юношу даже возможности возвращения к опасности и максимально увеличить расстояние между ним и преследователями, - Фейран провел уткнувшись лбом в борт. В полной уверенности, что вот-вот явится Клеман и скажет…

Да мало ли чего! Что попытка освобождения раскрыта и все участвующие лица тоже в тюрьме… Что план не дал сбоев, но Айсен был мертв на самом деле… Что Фейран не ошибся, но противоядие не подействовало… Услышав шаги, мужчина выпрямился, как перед объявлением собственного приговора, немедленно подлежащего исполнению без права помилования.

Из предрассветной темноты возник Филипп, не узнаваемый в позаимствованном монашеском одеянии. Фейран рванулся, но последним усилием сдержал порыв и принял его ношу, помня о всех возможных травмах…

На прощание, зная, что возможно видят друг друга в последний раз, братья обменялись одним единственным взглядом, который вместил в себя все: примирение с прошлым, общее настоящее и - надежду на будущее.

***

Тело на его руках было мертвенно тяжелым и холодным.

- Ничего, любимый, я тебя согрею… Живым нужно тепло, а ты не умер, малыш! Ты не умер… - приговаривая, Фейран бережно опустил юношу на специально для этих целей установленный стол, покрытый чистой тканью, борясь с бежавшим по позвоночнику холодком дежавю, аккуратно избавил от серой дерюги, вероятно изображавшей саван…

Легкое ощущение неустойчивости под ногами говорило, что баржа уже в пути, но помешать это не могло. Инструменты были давно готовы и только ждали своего часа, по десятку огромных свечей в изголовье и изножии завершали картину. Взгляд матроса, заносившего по требованию лекаря воду, безусловно заслуживал внимания: но, сосредоточенный на другом, Фейран определил, что подумает об этом позже, когда станет ясно самое главное - потому что без Айсена уже ничего не будет иметь значение, и сам он проживет ровно столько, сколько потребуется, чтобы опустить любимого в могилу!

Разумеется, эти люди преданы Филиппу, иначе брат не выбрал бы в команду именно их, но ражий парень определенно решил, что имеет дело с черным колдуном, а тело на столе выглядело стопроцентно мертвым…

«Заострившиеся черты, запавшие виски и глаза. Изжелта-восковое лицо, синие губы. Пушистые ресницы кажутся приклеенными к почерневшим векам… Мускулы сведены и застыли, как будто при трупном окоченении…

Не думать!!»

Руки тряслись так, что не смог бы отрезать хлеба…

«Ни о чем не думать!!

И имя свое забудь! И его тоже!!!

Ты - просто врач. Все остальное - неважно!»

Но убеждения не помогали. Совсем…

…Распухшая, багрово-синюшная кисть:

«Все потом, любимый! Я обещаю, ты еще будешь играть на струнах!!»

…Запястье, на котором Фейран тщетно пытается нащупать пульс - сбито почти до кости. Он без колебаний дал бы юноше опиум, но что лучше: неизбежный болевой шок, когда лекарь займется ранами всерьез, или риск остановки сердца, которое и так неизвестно бьется ли, от наркотика…

- Дыши, солнышко мое, пожалуйста!! - умолял врач, приникнув к онемевшим губам и делясь собственным дыханием.

Филипп должен был дать противоядие сразу же еще в мертвецкой, но результата заметно не было. С трудом расслышанное наконец, сердце юноши бьется слабо и редко, - так, что его едва удается различить… Но все же еще бьется!

И Фейран решается влить ему еще несколько капель разведенного на спирту зелья: либо убьет, либо спасет. Ждать какого-нибудь чуда не имеет смысла, и врач переходит к насущному и самому очевидному…

Все было одновременно лучше и хуже! Лучше - суставы оказались лишь выбиты и вывихнуты, а сухожилия - не порванными. Огнем и клещами Айсена еще не пытали, единственный ожог - на ступне - остался от проверки в мертвецкой. Бич не применяли тоже, видимо оценив прежние следы на спине юноши, и рассудив, что чем-то подобным запугать его уже не смогут. Ноги… ноги Фейран пока еще обложил примочками, стараясь не зацикливаться на том, что видел… Он сможет!!!

• Предыдущая
• 64/74
• Следующая