Дом и корабль - Крон Александр Александрович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/123
• Следующая

Отлучка как будто прошла незамеченной, и, хотя на этот раз Митя не давал никаких обетов, он заснул с чувством благодарности судьбе. Судьба была к нему благосклонна, а Митя не любил оставаться в долгу. На следующее утро он проснулся до сигнала, полный энергии. В висевших над изголовьем наушниках под приторный аккомпанемент рояля женский голос властно отсчитывал: «И — раз, и — два…» Каюров был уже на ногах и, кряхтя от напряжения, растягивал за спиной пружинный снаряд. Снаряд назывался эспандер, почти «тровандер». Митя вспомнил вчерашнюю церемонию, засмеялся и спрыгнул с койки. Каюров скорчил приветственную гримасу и сунул ему в руки эспандер:

— Действуй. А я буду бриться.

Чай пили на лодке. На «двести второй» была настоящая корабельная кают-компания, не чета «Онеге». На плавбазе хлеб и масло выдавались порциями, сахарный песок — в бумажных фунтиках. Здесь хлеб, нарезанный и слегка подогретый, лежал в общей корзинке, масло — в масленке, сахар — в сахарнице. Выходило то же на то же — по кусочку масла величиною с ноготь и по три тоненьких ломтика хлеба, но Митя понимал, что никто не возьмет четыре. Горбунов был молчалив и хмурился. Вид у него был нездоровый.

— Да, чтоб не забыть, — сказал он отрывисто. — Слово имеет доктор. Прошу товарищей офицеров выслушать его со всем возможным вниманием.

Митю так поразило слово «офицеры», что он не заметил появления Границы с подносом, на котором стояли пять чайных стаканов, налитых до половины зеленовато-коричневой жидкостью.

Добродушное лицо доктора Гриши сразу приняло серьезное выражение.

— Полагаю, — сказал он, и Митя фыркнул, вспомнив гурона по имени Гремучая Змея, — что вам, как культурным людям, известно значение витаминов для человеческого организма. Предлагаю вашему вниманию водный настой вечнозеленых растений. Настой обладает высоким содержанием витамина це и низкими вкусовыми качествами.

Все засмеялись. Даже Ждановский улыбнулся. Каюров пригубил, и его перекосило.

— Н-да, — сказал он. — Серьезная химия!

Туровцев тоже попробовал. Пойло было мерзкое.

— А помогает?

— В литературе есть указания, — ответил доктор обиженно, — что многие племена североамериканских индейцев во время зимних голодовок успешно применяли хвойный настой в целях противоцинготной профилактики.

— Разъяснение авторитетное, — сказал Каюров. — Раз индейцы пьют, нам сам бог велел.

— Так вот, господа гуроны, — заключил Горбунов, сумрачно усмехаясь и подняв стакан как для здравицы, — чтоб не было недоразумений: употребление хвойного настоя, равно как и утренняя зарядка, строго обязательны для всех. Кстати: по долгу командира я снимал пробу с этого зелья и остался жив. Ваше здоровье!

Он выпил не поморщившись, но поспешность, с какой он потянулся за корочкой, выдала его. Все опять засмеялись.

Сразу после чаепития Туровцев отправился в носовую часть, к Филаретову. Ему нравился этот красивый и приветливый парень, как будто сошедший с плаката, он больше, чем все остальные, соответствовал его идеальным представлениям о том, каким должен быть матрос на военном корабле. На этом условном корабле, существовавшем только в Митином воображении, все матросы походили на Филаретова, а старшины на Тулякова, и Митю несколько огорчало, что Филаретов — у Каюрова, Туляков — у Ждановского, ему же достались Халецкий, Савин, Фалеев — люди, к которым еще надо присматриваться и искать подход.

Через четверть часа Каюров, просунув голову в первый отсек, застал Туровцева и Филаретова оживленно беседующими. Филаретов посвящал нового помощника командира корабля в сокровенные тайны своего мастерства.

— Прошу разрешения, — сказал Каюров самым официальным тоном. Он мигнул Филаретову и, когда торпедист вышел, проскользнул в отсек, прикрыл за собой тяжелую стальную дверь, хлопнул Митю по плечу и засмеялся.

— Э, нет, друг, так дело не пойдет.

— Почему же? — спросил Митя, готовый к отпору.

— Потому что не пойдет. С тобой говорят как с человеком, который умеет приготовить аппарат к стрельбе. А ты не умеешь или умеешь приблизительно.

— Почему ты думаешь, что не умею?

— Я не думаю, а вижу. Слушаешь, а головой киваешь невпопад, Филаретов этого не замечает, а мне со стороны видней. Признайся, что исконное штурманское высокомерие помешало тебе в свое время детально изучить наше прозаическое хозяйство. Признайся, и я тебе все растолкую. Причем с моей стороны это никакая не филантропия, а самый шкурный интерес. Гораздо легче жить, когда начальство тебя понимает.

Узкие глаза Каюрова излучали самое неприкрытое ехидство, но именно неприкрытость и покорила Туровцева. Он засмеялся.

— Ладно. Давай.

— Тогда начнем с принципиальной схемы…

Весь день они провозились у аппаратов, сначала вдвоем, затем с торпедистами. Каюрова было невозможно обмануть, с дьявольской проницательностью он обнаруживал все слабые места в Митиных познаниях, и к вечеру Митя постиг не только «принципиальную схему», но и множество таких тонкостей, о существовании которых даже не подозревал.

Следующий день начался звонком Горбунова.

— Знаете что, штурман? — сказал Горбунов. — Я по старой памяти занимаюсь суточным расписанием, и мне это дело надоело. Так что будьте любезны…

— Пожалуйста, — ответил Митя, стараясь не зевать в трубку.

— А пока скажите мне спасибо — я выкроил вам дополнительное время для политинформации. Вы готовы?

Через час Туровцев вошел в кубрик команды. Все было так, как будто он оттуда не уходил, в три ряда стояли скамьи, в первом ряду сидели, сложив на коленях руки, солидные старшины, из-за их широких спин выглядывала молодежь.

После рапорта боцмана вошли и тихонько пристроились под иллюминатором Горбунов и механик.

— В прошлый раз, — сказал Туровцев и сам удивился звучности своего голоса, — у меня недостало времени ответить на часть заданных вопросов. Среди них есть вопросы однородные, их я позволю себе объединить. Вы спрашивали, боцман…

Через пять минут Митя уже ощущал себя хозяином положения. К воде он не притронулся, и его нисколько не волновало присутствие командира. Он уже не искал поддержки во взгляде Тулякова, а нарочно смотрел на Савина. За двадцать две минуты — часы лежали перед ним — Митя успел ответить на все записанные Ждановским вопросы. При этом он не более двух раз произнес слово «значит» и ни разу «так сказать».

— Вопросы имеются?

Встал Туляков.

— А как насчет моего вопросика, товарищ лейтенант?

Митя удивился. О разговоре в дизельном отсеке он начисто забыл.

— Такой был вопрос: правда ли, что в некоторых государствах на подлодках две команды? И ежели факт, то желательно узнать ваше мнение.

Митя замялся. Никакого мнения у него не было.

— Может, сделаем так, товарищ лейтенант, я вам доложу, как мы, мотористы, понимаем… Ну, а вы, конечно, подправите.

Митя охотно согласился.

— Вопрос не простой, — сказал Туляков, вздыхая. — В походе намучаешься — имеется желание отдохнуть. А тут одни воюют, другие ремонтируют. Соблазн большой.

Краснофлотцы заулыбались. Митя понял, что система двух команд уже обсуждалась в кубрике и имела своих сторонников.

— Однако подойдем глубже. Где война, а где ремонт? Вышли на позицию, а у тебя повреждение. Береговую вызывать?

Он обернулся и строго поглядел на третью скамью, где притаились еще не вполне разоружившиеся сторонники двух команд.

— Я вам так скажу: если подводник считает, что его дело плавать, а ремонтирует пусть дядя, я за такого морячилу полушки ломаной не дам.

Митя взглянул на слушателей. Старшины в первом ряду сочувственно ухмылялись, только боцман и Савин сидели с непроницаемыми лицами.

— Скажу о себе, — продолжал Туляков тоном исповеди. — Ну, вот, пришли мы с моря. Бортовой Туляков идет в баню, береговой заступает. Два дня меня на лодку на аркане не затянешь — ем, пью, парюсь и газеты читаю. На третий день захожу от нечего делать на пирс, спускаюсь в лодку, заглядываю к себе в отсек и вижу: все нормально, работа идет, но как-то, понимаете, не по-моему, и сам этот береговой что-то мне не нравится. Я, конечно, ему ничего не говорю, ухожу, но настроение, я вам честно скажу, у меня уже желтенькое…

• Предыдущая
• 33/123
• Следующая