Собрание сочинений в 15 томах. Том 1. - Уэллс Герберт Джордж - Страница 2

При этом «Россия во мгле» отнюдь не была антисоветской книжкой. Герберт Уэллс приехал в Советскую Россию не для того, чтобы опорочить ее, а для того, чтобы честно разобраться в происходящем. И во многом он разобрался совершенно правильно. Он писал, что большевики – это единственная партия, которая может управлять Россией, он воздал по заслугам белогвардейцам, назвав их попросту разбойниками, он растолковал миллионам читателей на Западе, получавшим с каждым номером большинства буржуазных газет новую порцию антисоветской клеветы, что отнюдь не большевики виноваты в разрухе и бедствиях населения, а царизм, втянувший Россию в бессмысленную и разорительную войну, белогвардейцы и их западные пособники. Даже его известная фраза о Ленине – «кремлевский мечтатель» – была при всем неверии Уэллса в реальность ленинских планов исполнена восхищения перед силой духа вождя русской революции. Это восхищение Лениным Уэллс пронес через всю жизнь. Оно тем больше укреплялось, чем больше Уэллс с течением времени убеждался в том, что ленинский план преобразования России опирался на верный научный расчет. И все-таки Уэллс поражает в этой книге какой-то удивительной для писателя сосредоточенностью на своих давно устоявшихся представлениях, которые не удалось раскачать даже таким грандиозным событиям. Можно ценить Уэллса за то правдивое и честное, что он сказал в этой книге, можно поражаться его недальновидности в оценке будущего Советской России, но в любом случае нельзя не увидеть всю неприложимость мерки Уэллса к масштабу происходящих событий – историческому и человеческому.

И это тот самый Уэллс, который прославился умением достоверно описать никогда им не виденное, схватить самую суть грандиознейших мировых процессов, осмыслить и объяснить их так, что чем дальше, тем больше мы поражаемся силе его ума.

Что это, случайный срыв? Нет, ни о какой случайности здесь не может быть и речи. Просто в книге о чужой стране, и к тому же стране, переживающей крупнейший в мировой истории социальный переворот, наиболее полно сказались обычные недостатки Уэллса. Недостатки политические, человеческие да и просто писательские. Разве, скажем, в одной лишь «России во мгле» Уэллсу так трудно проникнуть в душу людей и отрешиться от себя? В публицистической книге ему только труднее было преодолеть этот свой недостаток. Люди, знавшие его, неизменно свидетельствовали о подозрительной похожести героев Уэллса на автора и ближайшее его окружение. Путешественник по времени и невидимка Гриффин с их порывистостью, способностью месяцами увлеченно работать, внезапными прозрениями и такими же внезапными вспышками ярости – это сам Уэллс в те годы, когда писались эти книги. Героиня «Истории мистера Полли» – это мать Уэллса, Героиня «Анны-Вероники» – его вторая жена, Эми Кэтрин Уэллс. Ее возлюбленный – опять же сам Уэллс. Иногда Уэллс пробовал оспаривать это сходство. Иногда прямо признавался в автобиографичности тех или иных своих персонажей. В последнем случае спорить с ним не приходится.

Разумеется, все эти бесчисленные Уэллсы не кажутся читателю одним и тем же лицом. Как-никак Уэллс пишет не автобиографию и старается по возможности отстранить от себя героя, наделить его собственной жизнью и характером. И если колоссальная сосредоточенность писателя на самом себе мешала этому, то в другом отношении она же ему помогала.

Когда Уэллс на старости лет взялся за перо мемуариста, он сумел рассказать сам о себе без особых прикрас. Но еще до этого он рассказал о себе во множестве романов. Перед нами раскрылся изменчивый и вместе с тем цельный образ человека, принадлежащего своему времени, своей стране, своему классу и одновременно всему человечеству, ибо настоящая литература, рассказывая правду о своем времени, неизбежно находит новую частицу правды о человеке и человечестве.

Произведения Уэллса написаны человеком со своеобразным кругом жизненных представлений, своими достоинствами и недостатками, человеком, многого вокруг себя попросту не замечавшим. И вместе с тем они написаны великим писателем. Мало кто так ограничен личными своими понятиями, как Уэллс. И мало кто, подобно Уэллсу, умел так возвыситься над собой и перехлестнуть мыслью стандарты эпохи. Уэллс – яркая и многообразная личность. Он очень оригинален и очень типичен. И если его оригинальность бросалась в глаза прежде его типичности, то лишь потому, что ом во многом шел впереди своего времени. Иногда на шаг или на два. Иногда на целую милю.

В его личной судьбе, впрочем, не было ничего особенно оригинального. Во всяком случае, для двадцатого века.

От века к веку в литературу приходило все больше разночинцев. Было время, когда за плечами писателя стояли, как правило, либо знатная родословная и бедность, либо отсутствие родословной и немалое состояние. В таком случае родословную покупали за деньги. В восемнадцатом и девятнадцатом веках количество тех, кто нуждался в этой покупке, заметно возросло, но у писателей как-то отпала охота к таким бессмысленным тратам. В двадцатом веке простолюдины буквально хлынули в литературу. Понятие «хорошей семьи» изменилось. Считалось вполне достаточным, если родители имели какую-либо интеллигентную профессию. Но писатели двадцатого века не могли в большинстве своем похвастаться даже этим. Они приходили, что называется, кто откуда.

В каждой мещанской семье, надо думать, гордятся какими-нибудь родственниками, достигшими многого на жизненном поприще. Семья Уэллса не составляла исключения. Там гордились дедом, старшим садовником лорда Лисли, и другим дедом, который какое-то время, пока не разорился, содержал деревенский трактир. Дети этих почтенных людей не сумели уже так высоко подняться по общественной лестнице. Дочь трактирщика Сара Нил была горничной в старинном поместье Ап Парк, сын старшего садовника, Джозеф Уэллс, – младшим садовником в том же Ап Парке. Во всяком случае, так обстояло дело, когда они познакомились. И если у Сары Нил, с ее истовой религиозностью, почтением к вышестоящим и твердым характером, были еще какие-то надежды на повышение, то у младшего садовника – решительно никаких. Он был веселый, добрый, но не очень работящий парень, увлекавшийся только игрой в крикет.

Впрочем, именно крикет выручил Сару и Джозефа, когда они поженились и приобрели посудную лавку в Бромли, маленьком городке неподалеку от Лондона. Сара Уэллс очень гордилась независимым положением жены лавочника, но одной гордостью не проживешь, а лавка почти не приносила дохода. Тогда-то Джозеф Уэллс и стал профессионалом, начал играть в крикет за деньги. Лавка обеспечивала им респектабельность, крикет – возможность ее поддерживать и не обнищать вконец.

В их тесном и грязном домике, где сияла чистотой только выходившая на улицу витрина, и родился 21 сентября 1866 года Герберт Уэллс. Жизнь городка текла сонно, размеренно. Лениво переговаривались, стоя в дверях своих лавок, обитатели центральной, торговой улицы, где жили в числе прочих Уэллсы. Изредка появлялся покупатель. Его примечали издалека и тотчас начинали гадать, к кому он зайдет. Здесь тоже существовала своя табель о рангах. Аптекарь считался на голову выше всех остальных. За ним шли хозяева галантерейных, посудных и прочих лавок. Потом всякие там бакалейщики и мясники. Торговавших вразнос за людей не считали. И тем более презирали обитателей окраин – тех, у кого не было никакой собственности и чьи дети ходили в бесплатную казенную школу.

Сара Уэллс, конечно, не допускала и мысли о том, чтобы отдать сына в школу, где учились дети простонародья. Его определили в «Коммерческую академию Морли». В этом названии все было обманом, кроме разве последнего слова. Фамилия хозяина, директора и главного учителя действительно была Морли. В школе, правда, учили кое-каким основам коммерции – усерднее всего четырем правилам арифметики, – но называлась она так прежде всего потому, что в ней учились дети «коммерсантов», как предпочитали именовать себя бромлейские лавочники. А слово «академия» было приманкой, чтобы лавочники охотнее отдавали туда своих детей. И Герберт стал усердным учеником «Коммерческой академии», хотя при всем своем усердии он очень мало что там приобрел.