Психиатрическая власть - Фуко Мишель - Страница 87

Наконец, четвертой функцией психиатрического опроса является то, что я назову подготовкой ключевого признания. Дело в том, что психиатрический опрос по самой сути своей имеет некоторую цель и действительно всегда прекращается в определенном пункте. Цель, точка схода психиатрического признания — это как раз то, что оказывается и сердцевиной безумия, его ядром, некий очаг, соответствующий в случае безумия очагу патологического процесса.* И этот очаг безумия, который опрос всячески стремится реализовать осуществить, есть сумасшествие в предельной, неопровержимой форме. От

индИВИ ЛЭ. нЭ.ЛО добиться, чтобы он не прОСТО признЗ-л НЙЛичие ТГоГО бредовОГО очЗ.ГЗ. но и на ЛСЛС сИСТУЗ-ЛИЗИРОВЯЛ еГО в ПТ)о-

цессе опроса.

Такая актуализация может быть получена двумя способами— либо в виде собственно признания, ритуально произнесенного во время опроса: «Да, я слышу голоса! Да-да, у меня галлюцинации»,12 «Да, я считаю себя Наполеоном!»,13 «Да, я брежу!» (именно такого признания добивается психиатрический опрос), либо, если актуализация путем присвоения симптома в первом лице не удается, в процессе опроса должен актуализироваться кризис — у пациента должна случиться галлюцинация, истерический припадок и т. д. Так или иначе — посредством признания или актуализации основного симптома — субъекта

* В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «Это немного похоже на выполнение семьей функции соматического субстрата безумия».

320

21 Мишель Фуко

321

ставят в положение крайнего стеснения, загоняют в угол, так что он оказывается вынужден сказать «я безумен» или разыграть свое безумие наяву. В такой момент, будучи доведен до кульминационной точки опроса, он более не может уклоняться от собственных симптомов, проскальзывать между ними. Он вынужден сказать: я действительно тот человек, для которого придумана психиатрическая больница, мне нужен врач; я болен, и, поскольку я болен, вы, чья первостепенная функция заключается в моей госпитализации, — не кто иной, как врач. Таков решающий момент двойного провозглашения госпитализированного индивида больным, а индивида, который его госпитализирует, — врачом и психиатром.

Когда у опрашиваемого вырывают это отчаянное признание в безумии, прямое или косвенное, наступает некоторое облегчение. И в связи с этим в технике психиатрического опроса обнаруживается двойная аналогия с религиозным признанием и медицинским кризисом: религиозное признание способствует прощению, а выделения, исторгаемые во время кризиса, выводят из организма болезнетворную субстанцию. В точке совпадения или, если угодно, в своеобразном колебании между признанием, дарующим прощение, и выделениями, изгоняющими болезнь, отчаянное признание в безумии является — как утверждают психиатры XIX века и несомненно многие наши современники — тем с помощью чего индивид сможет затем освободиться от своего безумия. «Я избавлю тебя от твоего бе-зумия если ты признаешься в нем» — или другими словами: «Предоставь мне те причины по которым я помещаю тебя в лечебницу, открой мне то, из-за чего я лишаю тебя свободы и тогда я избавлю тебя от безумия Путь к твоему исцелению—это

тот самый путь который может дать мне гарантию что мои действия суть м'едицинские действия» Эта взаимозависимость

между впястью впача и вымогательством ппизнания больного между BJidoibiu ерача и вымикислк. bum пим-зиаппи

т ⁶ическогоао ^Кп ^Моса ^КаЖе ^ТСЯ' ^^ ^Се ^{РДЦСВИНУ Т£ХНИКИ ПСИХ}иаЭтот опрос, основные элементы которого я попытался вам представить, может быть прочитан сразу на трех уровнях. Первый из них — дисциплинарный уровень, о котором мы уже говорили,14 оставим сейчас в стороне. Главными, думаю, являются два других. В рамках психиатрического опроса формируется

322

прежде всего медицинский мимесис,или аналогомсхемы, предоставляемой медицине патологической анатомией: во-первых, опрос выстраивает из наследственных предрасположен ностей тело, дает это тело не имевшей его болезни; во-вторых, вокруг этой болезни, чтобы определить ее как болезнь, он образует поле аномалий; в-третьих, из оснований запроса он создает симптомы; и, в-четвертых, он изолирует, очерчивает, локализует патологический очаг, указываемый и актуализируемый им в признании или в реализации главного, центрального симптома.

Следовательно, опрос выступает в психиатрии XIX века средством точной реконструкции элементов, характеризующих практику дифференциальной диагностики в органической медицине. Он позволяет воссоздать рядом с органической медициной, без пересечений с нею, нечто функционирующее таким же образом, как и она, но в качестве мимесиса, аналогона.Кроме того, в рамках опроса на деле осуществляется — путем уловок, замен, обещаний, игры взаимных подарков между врачом и больным — тройная реализация: реализация некоторого поведения как безумия, реализация безумия как болезни и, наконец, реализация сторожа при безумце как врача.

Разумеется, выполняя такие функции, психиатрический опрос оказывается всецело обновленным ритуалом абсолютной диагностики. Что представляла собой деятельность психиатра в типичной больнице XIX века? Как вы помните, у него было два и только два дела: обход и опрос. Совершая обход, врач инспектировал все службы своей больницы, ежеутренне производя превращение дисциплины в терапевтику: обходя и осматривая все уголки больницы, обследуя все детали дисциплинарной системы он одним своим присутствием превращал их в терапев-тический аппарат.15

Вторым же делом психиатра был опрос, заключавшийся в следующем: дайте мне ваши симптомы, представьте мне как симптомы свою жизнь, и тем самым вы сделаете меня врачом.

Два этих обряда, обход и опрос — суть элементы, за счет которых работает дисциплинарное поле, о котором я вам говорил. Понятно, кстати, и почему обряд опроса нуждался в периодическом усиленном повторении. Подобно, если хотите, ежедневным и торжественным богослужениям, клиническая презентация перед студенческой аудиторией была по отношению к закры-

323

тому опросу больного врачом тем же, чем праздничная месса с песнопениями по отношению к обычной. А почему клиническая презентация, этот почти публичный обряд, эта Messa solemnis*психиатрии, так рано, так быстро распространилась в новой науке? Несколько слов об этом я уже сказал,16 но сейчас, я думаю, нам открывается иной уровень функционирования клинической презентации.

Каким образом при отсутствии тела и исцеления, характеризующем психиатрическую практику, врач может быть действительно провозглашен врачом? Как можно было бы в полной мере осуществлять эти операции, о которых мы говорили, — это превращение запроса в симптомы, событий жизни в аномалии, наследственности в тело и т. д., — не будь, помимо постоянного функционирования лечебницы, еще и некоего обряда, который торжественно повторял бы то, что происходит во время опроса? И вот организуется пространство, в котором алиенист получает статус врача в силу одного того, что его окружают в качестве слушателей и зрителей студенты. Медицинский характер его действий обретает актуализацию вовсе не благодаря успешному лечению или тому, что он создал некую истинную этиологию, поскольку как раз об этиологии-то здесь речь не заходит; его действия превращения, о которых я вам говорил становятся медицинскими именно потому что вокруг врача собирается хор корпус студентов Поскольку тела больного у психиатра нет,

ей и НУЖНЗ. эТЗ. инстиTVLIHOH3.JIbH3H кОГ)порЭ.11ИЯ CTVJ3енческOC

окружение, внимающее ответам больного на вопросы профессо-ра Как только эти слушания кодифицируются и институциали-зипуются как восприятие студентами того что психиатр гово рит в качестве ученого специалиста в медицинском знании все те опера.ши о которых я говппил до этого с удвоенной силой и эГлективностмо принимаются замедиттинское претворение безумия запроса сГпринудителГном лечении в сим-

Иными словами, мне кажется, что статусный характер речи врача, которая сама по себе не более чем дополнительна, ее способность увеличивать престиж говорящего и придавать его словам большую истинность гораздо важнее, значительнее содер-