Психиатрическая власть - Фуко Мишель - Страница 85

екая ЛИЯГНОГТИКЯ—эТО НС Л И(Ь(ЬсТ)Сн11ИЭ.ЛЬНЭ.Я ДИаГНОСТИКа эТО

РГ*ТТН VTOHHO "ПРТТ1РТ-ТИР в ту иЛИ инVH") пОЛЬШУ иЛИ абсолютный

дичгнт Психиатрия функционирует по модели абсолютной а нГдифференциальной диагностики.

Во-вторых, психиатрия, опять-таки в противоположность медицине, какою та складывалась в XIX веке, предстает как медицина без тела. Только надо учесть тот вполне очевидный факт, что с первых шагов психиатрии XIX века ее представители искали органические корреляты, область заболеваний, орган, который может быть поражен болезнью из разряда безумия. Искали и в некоторых случаях находили: в 1822—1826 годах Бейль дал определение общего паралича и поражений мозговой оболоч-ки КЗ.К осложнений сифилиса.1 На этом основании можно сказать что тело присутствовало в порядке психиатрии точно так как и в порядке обычной медицины. И тем не менее между

313

ними сохранялось существенное отличие: проблема, которую бралась разрешить психиатрическая деятельность, сводилась к вопросу не столько о том, к какому именно заболеванию отсылают те или иные поступки, высказывания, навязчивые идеи или галлюцинации, сколько прежде всего о том, является ли все это — такая речь, такое поведение, голоса и т. д. — безумием или нет. И вот наилучшее свидетельство тому, что именно в этом заключалась для психиатрии коренная проблема: в том самом общем параличе, который явился для психиатров начала XIX столетия одним из наиболее удобных выражений связи между душевной болезнью и организмом, Бейль в 1826 году выделил синдромы трех основных типов: двигательный синдром прогрессирующего паралича, психиатрический синдром безумия и, наконец, синдром конечного состояния деменции.2 А Байарже через сорок лет писал: у Бейля все верно или почти верно, за исключением одной фундаментальной ошибки; дело в том, что безумие не содержится в общем параличе, но паралич и деменция переплетаются.3

Итак, можно, я думаю, подытожить: в психиатрии из-за ее абсолютной диагностики и отсутствия в ней тела был невозможен тот отказ от понятия кризиса, который медицина могла себе позволить благодаря патологической анатомии.* В том-то и будет заключаться проблема психиатрии, чтобы сформировать, определить некое испытание или серию испытаний, которые отвечали бы требованию абсолютного диагноза, выявляли бы реальность или нереальность предполагаемого безумия включали бы его в поле реальности или же напротив разоблачали бы его нереальность.

Иными словами, классическое понятие кризиса в медицине, классическая практика медицинского кризиса, какою она имела место более двух тысячелетий, — этот классический кризис возымел в XIX веке два продолжения. Силами патологической анатомии удалось заменить классический медицинский кризис, его протекание, верификационными процедурами констатации и доказательства: таково медицинское продолжение. Иным было

* В подготовительной рукописи М. Фуко уточняет: «И который, таким образом, подразумевал совершенно особую процедуру установления болезни».

314

психиатрическое продолжение классического кризиса: поскольку психиатрия не располагала полем, внутри которого констатация истины была бы возможна, ей пришлось ввести на смену классическому медицинскому кризису нечто, подобно ему являющееся выпытыванием, но уже не выпытыванием истины, а выпытыванием реальности. Выпытывание истины растворилось, с одной стороны, в техниках констатации истины — так произошло в обычной медицине, а с другой стороны, в выпытывании реальности — так случилось в психиатрии.

Суммируя и вместе с тем приступая к изучению этой системы, игры, арсенала испытаний реальности, можно сказать, что именно это — испытание реальности — стало важнейшим для психиатрии элементом, позволившим очертить, организовать и одновременно распределить поле дисциплинарной власти, о котором мы с вами говорили на предыдущих лекциях. Причем, если присмотреться, оно имело сразу два смысла.

Во-первых, требовалось представить как болезнь или, при необходимости, как не-болезнь предъявленные основания для принудительного лечения или возможного психиатрического вмешательства. Поэтому психиатрическое испытание носило, я бы сказал, характер административно-медицинской смычки: можно ли выразить на языке симптомов, в терминах болезни, то что обосновывается в запросе? Выразить сам этот запрос как болезнь представить изложенные в нем основания в виде симпТОМОВ болезни: такова, первая функция психиатрического выпытывания

Вторая же его функция коррелятивна первой и в некотором смысле куда более важна: ведь требовалось также представить как медицинское знание власть вмешательства и дисциплинарную власть психиатра. Я попытался показать вам, как функционировала эта власть в дисциплинарном поле, маркированном как медицинское, но не имевшем реального медицинского содержания; теперь же эту дисциплинарную власть потребовалось пустить в ход как власть медицинскую, и как раз психиатрическое выпытывание с одной стороны стало определять как болезнь запрос о принудительном лечении и, с другой — придало статус врача тому, кто облечен властью решения вопроса об этом лечении.

Говоря шире, если в органической медицине врач требует достаточно неопределенно: покажи мне твои симптомы — и я ска-

315

жу тебе, чем ты болеешь, — то в рамках психиатрического выпытывания его требование куда жестче, куда отчетливее: учитывая, кто ты есть, какова твоя жизнь, каковы жалобы на тебя, учитывая, что ты делаешь и что говоришь, дай мне симптомы — не чтобы я узнал, чем ты болеешь, но чтобы я мог быть врачом по отношению к тебе.

Психиатрическое выпытывание — это двойное королевское испытание. Оно провозглашает жизнь индивида сетью патологических симптомов и вместе с тем постоянно провозглашает психиатра врачом, высшую дисциплинарную инстанцию — инстанцией медицинской. Поэтому психиатрическое выпытывание можно охарактеризовать как непрерывную процедуру госпитализации. Почему из лечебницы нельзя выйти? Не потому что выход из нее далеко, но потому что вход — слишком близко. Поступление в лечебницу не прекращается, и каждая встреча, каждая стычка врача и больного раз за разом возобновляет, повторяет этот основополагающий, начальный акт, посредством которого безумие осуществляется как реальность, а психиатр — как врач.

Перед вами замысловатая, сложнейшая игра, в которую постепенно включаются все реальные тенденции больничного мира, истории психиатрии, безумия в XIX веке. Общая игра, суть которой в следующем: с точки зрения дисциплинарного функционирования (которое я проанализировал на предыдущих лекциях) мы видим медицинскую сверхвласть безупречно действующую потому, в конечном счете, что врач составляет с дисциплинарной системой единое целое: вся больница — это тело врача. В то же время мы видим невероятную сверхвласть больного поскольку именно он подвергаясь психиатрическому выпытыванию, тем

мым провозГЛЗШает иЛИ не провозглашает психиатра возвращает того к его обычной дисциплинарной (Ьункпии или наоборот, облекает его ролью врача - вы, конечно, понимае-ТЕ каким образом

'В следующий раз я попытаюсь объяснить вам, как в эту систему смогут включиться такие явления, как истерия и взаимоотношения с истериками Шарко. Истерик — это ведь тот, кто говорит: благодаря мне и только мне все, что ты со мной делаешь, — помещаешь в больницу, прописываешь лекарства

316

и т. д., — действительно является медицинской практикой; предоставляя тебе симптомы, я назначаю тебя врачом. Таким образом, под сверхвластью врача обнаруживается сверхвласть больного.

Такова, если угодно, картина введения психиатрического испытания, которое, как я уже говорил вам на предыдущей лекции, приобрело в первые шестьдесят лет XIX века три основных выражения. Испытание-реализация безумия, провозглашающее психиатра врачом и представляющее запрос как симптом, выразилось, во-первых, в процедуре опроса, во-вторых, в применении наркотиков, и в-третьих, в практике гипноза.

Начнем с техники опроса в самом широком смысле — опрос-анамнез, опрос-признание и т. д. На что нацелен этот опрос? Как именно его осуществляют? Яуже отмечал его дисциплинарную сторону, когда говорил о том, что с помощью опроса индивида привязывают к его личности, принуждают узнать себя в своем прошлом, в ряде событий своей жизни.4 Но это лишь второстепенная поверхностная функция опроса. Он имеет также целый ряд других функций представляющих собой процедуры реализации безумия. Как мне кажется опрос реализует безумие четыг)ьмя приемами или способами.