Психиатрическая власть - Фуко Мишель - Страница 65

И эта перемена имеет ряд следствий, главным из которых, несомненно, является следующее: если идиот или умственно отсталый —это остановившийся на некоторой ступени —не в пределах поля болезни, а во временных пределах детства, это значит, что уход за ним по сути своей не должен отличаться от ухода за любым ребенком, то есть единственным способом лечения идиота или умственно отсталого оказывается просто-напросто их воспитание — разумеется, с вариантами в зависимости от случая, с методическими спецификациями, но все равно воспитание, приложение к ним общей воспитательной схемы. Терапевтикой идиотии становится педагогика как таковая, более радикальная, более углубленная педагогика, восходящая на более ранние стадии развития ребенка, но все-таки педагогика.

Есть также и шестой, последний важный пункт, который я хотел бы отметить. Для Сегюэна эти остановки, задержки, отставания в процессе развития не принадлежат к порядку болезни.28 При этом ясно, что они санкционируются рядом феноменов, которые не имеют места, рядом организаций, которые не возникают рядом навыков, которые ребенок не может приобрести: такова негативная сторона умственной отсталости. Но есть также и позитивные феномены состоящие, собственно, в выявлении возникновении не-интеграции элементов которые нормальное развиТИе сглаживало бы вытесняло или интегри-ровало; в результате ОСТАНОВКИ или значительной задержки развития прорывается наружу то что Сегюэн называет «инстинктом». «Инстинкт» есть для него то, что, будучи родом из лртртяя пяннкш нам изначально обнаруживается не усвоен-: _нм ' в _ГРЙсвоей дикости в ра ' ах идиотии или умственной ^тяпппГ«Ип _И<у™. —пишет Сегюэн -это порок нервной системы крайнм бедствием которого является вывод всех или

некоторых органов и способностей ребенка из постоянного подчинения его воле, что предает пораженного власти инстинктов и увлекает его прочь из морального мира».29

Чтобы подытожить, можно сказать, что этот анализ слабоумия очерчивает нечто, что станет спецификацией в рамках детства ряда организаций, состояний, поведенческих типов, не являющихся собственно болезненными, но отклоняющихся от двух нормативных линий — от линии других детей и от линии взрослых. Возникает то, что как нельзя точнее определяется термином «аномалия»: слабоумный или умственно отсталый ребенок является не больным, а ненормальным.

Кроме того, помимо нарушений, отклонений от нормы, эта аномалия включает и позитивные феномены, нечто высвобождает. И это инстинкт, то есть не симптомы, а некие одновременно естественные и анархические элементы. Чем для болезни являются симптомы, тем для аномалии оказываются инстинкты. Действительно, аномалия имеет не столько симптомы, сколько инстинкты, которые в некотором роде — ее естественная среда.* Инстинкт как действительное содержание аномалии — вот к чему, как мне кажется, подводит анализ умственной отсталости и идиотии, предпринятый Сегюэном. На уровне дискурса и теории такова суть введения совершенно новой категории аномалии в отличие от болезни. И по-моему принципом расширения психиатрической власти стало именно новой

категории медициной именно психиатризация

ЯНОЛЛЯ ТТ1ТИ

В самом деле, в то самое время, когда формировалась вкратце рассмотренная нами только что теоретическая область, шел — не исподволь и не в виде следствия, но строго одновременно и, отметим, как условие действительной возможности этих теоретических разработок — совершенно другой, на первый взгляд противоположный, процесс. На пути от Пинеля или Дюбюиссона к Сегюэну, минуя Эскироля, мы встречаем ряд попыток спецификации идиотии по отношению к безумию разграничения идиотии и душевной болезни: теоретически по

* В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «Если болезнь характеризуется симптомами и выражается в дисфункциях или нехватках, то для аномалии не столько даже симптомом, сколько природой является инстинкт».

244

245

своему медицинскому статусу, идиотия — уже не болезнь. Но вместе с тем идет обратный процесс, относящийся на сей раз не к теории, а к уровню институциализации, — процесс поглощения, колонизации идиотии психиатрическим пространством. И это весьма любопытное явление.

Если вернуться к ситуации конца XVIII века, эпохи Пине-ля, то и тогда в низших подразделениях приютов содержались люди, обозначавшиеся как «слабоумные». В большинстве своем это были взрослые, многие из которых позднее наверняка попадали и в категорию страдающих «деменцией»; встречались, однако, среди них и дети около десяти лет.30 Когда же вопрос о слабоумии стал подниматься серьезно и в медицинских терминах, этих пациентов сразу же стали выделять, отграничивать от этого смешанного приютского пространства и переводить в основном в заведения для глухонемых, то есть в собственно педагогические институты, где восполнялись те или иные изъяны или недостатки. Таким образом, первая практическая попытка лечения идиотов имела место в приютах для глухонемых конца XVIII века, в частности в лечебнице Итара, где, что интересно, начал свою карьеру Сегюэн.3'

Затем слабоумные постепенно приживались в больничном пространстве. В 1834 году Вуазен, один из видных психиатров своего времени, открыл «ортофреническую» лечебницу в Исси, предназначенную именно для умственно отсталых детей из бедных семей; впрочем, заведение это занимало все же промежуточное положение между специализированной педагогикой для глухонемых и собственно психиатрической лечебницей.32 А уже в ближайшем будущем, в 1832—1845 годах, как раз когда Сегюэн трудился над определением идиотии в отличие от душевной болезни в рамках крупных лечебниц вновь открытых или под-вергшихся переустройству вводятся отделения для слабоум-ных, идиотов нсослко ДЛЯ истериков и эпилептиков детского

возраста Так в 1831—1841 годах Ж-П Фальре открывает такое

отделение в Сальпетриере,33 а в 1833-м Феррюс обособляет де-тей идиотов в Бисетре34 где тот же Сегюэн будет заведовать со-ответствующим отделением с 1842 года.35

Вся вторая половина XIX века проходит под знаком включения детей-идиотов в психиатрическое пространство. И хотя в 1873 году для них открывают специализированное учреждение

246

в Перре-Воклюз,36 отделения слабоумных сохраняются в Би-сетре,37 в Сальпетриере,38 в Виллежюифе39 до конца столетия. Причем эта колонизация [осуществляется] не только путем открытия специальных отделений в психиатрических лечебницах; в 1840 году министр иностранных дел определяет своим указом, что закон от 1838 года о принудительном лечении душевнобольных распространяется и на идиотов, и это, в общем, рутинное министерское решение, основанное на принципе, согласно которому идиоты — одна из категорий сумасшедших.40

Таким образом, одновременно с теоретическим введением четкого разграничения душевной болезни и идиотии продолжают существовать институты, принимаются административные меры, соединяющие два этих разделяемых феномена вместе. Чем же обусловлено это институциональное присоединение, современное разграничению в теории?

Можно предположить, что последнее является лишь следствием организации в это время начального образования согласно закону Гизо от 1833 года.41 Можно решить, что умственная отсталость, слабоумие, отфильтрованные введенным повсеместно начальным образованием, — и обнаруженные таким образом, поскольку они оказались проблемой в школе, идиоты — постепенно вытесняются в лечебницы. И это верно, но не для той эпохи, о которой я говорю сейчас. Действительно, в конце XIX века общераспространенное начальное образование послужит таким фильтром, именно в школьной среде будут проводиться в это время исследования умственной отсталости—я

имею в виду что именно в школах будут черпать материал для них « Их будут осуществлять совместно с учителями и вошю сы ими поднимаемые будут касаться собственно природы и возможностей школьного обучения. Так, когда такое исследо-

вание предпримет Рей (в1892—1893 гопях в Twin гсю Рон^ он