Грант вызывает Москву. - Ардаматский Василий Иванович - Страница 71
- Предыдущая
- 71/90
- Следующая
Уже под утро Релинк записал в своем дневнике.
«Это непостижимо — после всего, что мы сделали, они продолжают существовать и действуют! Неужели все наши старания впустую?..»
Часть четвертая
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Глава 48
Из неудачного похода к партизанам вернулись все. И, несмотря на огромные трудности, всем удалось снова зацепиться в городе. Много сделала для этого Зина Дымко. Добытые ею на бирже справки первое время буквально спасали людей. Сергей Дымко устроился в пожарную команду. Ковалеву удалось вернуться на железную дорогу, и он работал грузчиком на товарной станции. Демьянов воспользовался своим старым знакомством с украинскими националистами, и они помогли ему получить работу в строительно–ремонтной конторе. Егор Назаров нанялся рабочим сцены в театр. И только Григоренко пока оставался неустроенным и скрывался то у Дымко, то у Демьянова.
Снова налаживалось взаимодействие с подпольщиками, которые, несмотря на тяжелые потери, продолжали борьбу. У Шрагина складывалось ощущение, что группа уже пережила тяжелый кризис и начала как бы новый этап своей боевой деятельности. Тогда он и дал «добро» Федорчуку.
Диверсия не получилась. И пропал Федорчук. Прошло несколько дней, а о его судьбе по–прежнему ничего не было известно. Жив он или попал в руки СД? Спустя два дня после диверсии были арестована Юля. За их домом установлено наблюдение. Это давало основание предполагать, что СД знает, кто такой Федорчук, и поэтому хочет выявить все его связи.
Шрагин был уверен, что палачи не услышат от Федорчука ни слова, но он не мог не опасаться за Юлю. Кроме всего, одесские товарищи знали только адрес Федорчука, и 12 ноября от них должен прийти связной.
Шрагин решил, что в первую очередь он может и должен сделать только одно — перехватить одесского связного и переадресовать его к Величко. Для этого он решил послать Величко в Одессу к Андрею Прокофьевичу.
На 7 ноября пришелся холодный, унылый день. С низкого южного неба сыпался снег, а когда с залива подул промозглый ветер, снег обернулся косо летящим злым дождем. В этот день Величко отпевал на кладбище покойника, и Шрагин пришел на похороны. Когда родственники похороненного разошлись, они сели на скамью у соседней могилы и тщательно обсудили план поездки в Одессу…
Серый дождь заштриховал удалявшуюся черную фигуру Величко. Когда она скрылась за поворотом, Шрагин встал и медленно пошел по аллее, И вдруг он остановился, пораженный тем, что услышал. Где–то совсем рядом мужской голос отчетливо произнес:
— Поздравляю тебя, Аня, с нашим праздником Октября.
Шрагин увидел пожилого мужчину с обнаженной головой, стоявшего за малорослой елочкой. Возле него никого больше не было.
Мужчина почувствовал, что на него смотрят, и оглянулся. Увидев Шрагина, он не выказал ни испуга, ни даже смущения.
— Здравствуйте, — сказал он громко.
— Здравствуйте, — ответил Шрагин и подошел к мужчине. — С кем это вы тут беседуете?
Мужчина улыбнулся.
— Когда я шел сюда, я видел, что вы с живым попом беседовали. А у меня нет возможности поговорить с живыми, так я со своей покойной супругой… — Было видно, что он крепко выпил. — Вы что же, вроде, тут исповедовались?
— Вроде, наоборот, — улыбнулся Шрагин. — Поп мне исповедовался. Я, как и вы, пришел сюда своих стариков проведать, а он привязался ко мне и давай плакаться о своей тяжкой доле.
— У него–то тяжкая доля! Тяжко тем, кто верил в его боженьку и в него заодно, вот этим — да.
— Но вы–то сами, я вижу, верите в загробную жизнь? — сказал Шрагин.
— А с чем же мне ее поздравлять? — нимало не смутясь, спросил мужчина. — Она же новых немецких праздников не знает. Сподобилась умереть на другой день, как немцы в город пришли. А вот попу вашему с праздниками лафа. Он как звонил в колокола к святцам, так и звонит. А верующие — есть немец или нет — носят ему яички, сальце, хлебушек, — мужчина вдруг зорко глянул на Шрагина и сказал: — Вы, я вижу, тоже сытенький, вас–то кто кормит?
— Ловчу, как могу, — ответил Шрагин и добавил: — Только бы совесть не замарать.
— Последнее примечание весьма важное, — серьезно сказал мужчина. — Гляжу я на других ловчил и думаю: перед каким же богом вы, сволочи, будете свои грехи замаливать? Другие вон ловчат — пожары немцам устраивают…
— Какие пожары? — спросил Шрагин.
— Вы что, с неба свалились? А нефтебаза давеча? А как трахнули аэродром? — быстро сказал мужчина и замолчал.
— Как это вы не боитесь говорить такое первому встречному?
Мужчина махнул рукой:
— А что они мне сделают? Да если они начнут вешать таких как я, у них веревок не хватит. Весь город не перевешают. — Вдруг на лице его появился испуг, и он без паузы быстро проговорил: — А теперь давайте разойдемся кто куда… — Он пошел нетвердой, торопливой походкой, лавируя между могилами и не оглядываясь.
А Шрагин еще долго стоял у елочки, чуть прикрывавшей его от секущего злого дождя, которого он, впрочем, и не замечал, охваченный волнением…
В связи с участившимися бомбардировками города адмирал Бодеккер ввел на заводе круглосуточное дежурство инженеров и сам часто всю ночь находился на заводе. Сегодня у Шрагина было ночное дежурство, и он решил зайти домой — хоть часок поспать. Но ему помешала Эмма Густавовна. Она, очевидно, специально поджидала его.
— Мое терпение иссякло, Игорь Николаевич, — трагическим голосом начала она с места в карьер. — Двусмысленное положение Лили больше нетерпимо. Вы знаете, как серьезно она больна. Здесь она может погибнуть, — старуха промокнула платочком сухие глаза и продолжала: — Доктор Лангман может устроить Лилю в туберкулезный санаторий в Германии. Вчера я получила письмо от Аммельштейна, он обещает помочь деньгами. Но Лиля не может воспользоваться всем этим только из–за своего нелепого положения…
— Эмма Густавовна, — прервал ее Шрагин, — я хочу вам напомнить, что инициатором создания этого положения Лили во ими спасения квартиры были вы, а не я.
— Боже мой, в те дни мы все потеряли разум! — воскликнула, старуха.
— Я его не терял и тогда, — устало сказал Шрагин. — Я согласился с вашим предложением не сразу. В конце концов я сделал это для вас.
— Но теперь все изменилось. Жизнь утряслась, и все мы, и вы в том числе, так или иначе в ней устроены. Но получается, что в жертву за это я должна принести родную дочь. Так пусть лучше погибну я! — вдруг патетически выкрикнула она и решительно сказала: — Дайте Лиле возможность уехать.
— Она хочет этого? — спросил Шрагин.
— Да, вполне. Лангман любит ее. Игорь Николаевич, у нее может быть счастливая, спокойная жизнь. Она все решила, но она боится вас.
— Я хочу поговорить с ней. Пусть она зайдет ко мне… Лиля действительно выглядела плохо: ее мелово–белое лицо было покрыто пятнами нездорового румянца.
— Я слышала все, что говорила сейчас мама. Да, все обстоит так, как она сказала, — быстро сказала Лиля, не глядя на Шрагина.
— Ну что же, заставить вас поступать иначе я не могу и не имею права. Мне остается только пожелать, чтобы принятое вами решение не обернулось для вас и вашей мамы непоправимой трагедией.
— У нас уже давно трагедия, — тихо сказала Лиля.
— Вы не забыли, что помогали мне? — спросил Шрагин.
— Нет. И я знала, что вы теперь воспользуетесь этим, — повысила голос Лиля. — Но это ведь нечестно, Игорь Николаевич.
— Вы ошибаетесь, я никак не собираюсь воспользоваться этим против вас, но я должен быть гарантирован от того, что вы в припадке откровенности не сболтнете однажды обо мне.
— Я клянусь! — воскликнула Лиля.
— Этого мало. Я ведь рискую не только своей жизнью, но гораздо большим. Надеюсь, вы это еще способны понять. Поэтому я напишу полный отчет о вашей деятельности и надежно спрячу этот документ. И если со мной что–нибудь случится и я увижу, что обязан этим вам, я предъявлю его гестапо.
- Предыдущая
- 71/90
- Следующая
