Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре - Малюгин Владимир Николаевич - Страница 40

В Генуе Ефимов встретился с Максимом Горьким. Об этой встрече Ефимов рассказал подробно.

Сойдя с поезда, Алексей Максимович предложил Ефимову осмотреть знаменитое генуэзское кладбище. «Смотрите, — сказал Горький, — как при капитализме даже мертвые делятся на имущих и неимущих… Могилы богатых и могилы бедняков. Какой контраст!»

У самого выхода с кладбища стояло изваяние старой женщины со связкой бубликов на шее. Гид рассказывал, что эта женщина много лет продавала бублики у кладбища, чтобы накопить необходимую сумму, — только бы быть погребенной на этом кладбище. «И по-видимому, очень мало скопила, — заметил Горький, — иначе этот памятник был бы богаче».

— И вот что меня, Аркадий, тогда поразило, — сказал Ефимов, — Горький подробно расспрашивал о моей жизни до приезда в Геную. И, выслушав мой сбивчивый рассказ, — сам знаешь, всякого повидал, — Горький заметил: «А вы не могли бы написать историю вашего хождения, вашей жизни?»

Я отвечаю ему, что я ведь вовсе не писатель. А он говорит: «Но ведь вам не нужно ничего выдумывать. Ведь вы поймите: жизнь каждого советского человека очень интересна. В будущем народы с восхищением будут читать историю каждого советского человека этих неповторимых лет…»

Как прав Максим Горький! И конечно, его командующему надо писать книгу о своей жизни. В самом деле, годы были неповторимые.

А в судьбе Гайдара произошли большие перемены, он вступил в брак с Дорой Матвеевной Чернышевой. И появилась у него приемная дочь, а у Тимура сестренка — Женя, или Евгения Николаевна, как он величал маленькую Женюрку в письмах к ней. Новая семья родилась в маленьком подмосковном городке — Клину. И он понимал, что трудно будет Доре с ним и с его характером.

Жил он сейчас и работал вдали от семьи в доме отдыха писателей в Старой Рузе. И надо письмо домой написать.

«…Несколько дней я прожил в большой тревоге, — писал Гайдар. — Никак не мог подойти к работе. Брало отчаяние, хотелось бросить и вернуться в Москву, а зачем — не знаю. И только сейчас в голове прояснилось, работа показалась и важною и интересною. Трудно предсказать, но, вероятно, и на этот раз с работою я справлюсь хорошо.

Материально — много она мне не дает. Но я об этом сейчас даже не хочу думать. Бог с ней, с материей, — было бы на душе спокойно.

Я вернусь с чистой совестью, что сделал все, что мог.

Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! Ты бы много поняла, почему я подчас бываю дик и неуравновешен.

И все-таки я свою работу как ни кляну, а люблю и не променяю ни на какую другую на свете.

Как я живу? Я встаю. С полчаса до завтрака гуляю по лесу. Лес желтый, но и зелени еще много. После завтрака сразу же сажусь за работу, за час до обеда кончаю, немного погуляю, сыграю партию в бильярд. После обеда очень тихо, и я с наслаждением читаю. Вечером, после ужина, я опять работам, но уже немного…»

Еще в феврале 1939 года друзья сообщили радостную весть: 172 писателя награждены орденами, и в этом списке есть имя Гайдара.

Орден «Знак Почета» — так называлась награда, которой он удостоен за свой писательский труд. Да, трудиться ему придется еще немало, и это очень хорошо, что ему тридцать пять лет и что за эти годы он все-таки успел многое сделать…

Можно смело оглянуться назад и увидеть, что не зря жил на свете. Ведь не было в жизни Советской страны, пожалуй, событий, о которых бы он не рассказал в своих книгах: гражданская война, строительство заводов и организация колхозов, революционная бдительность, оборона страны — обо всем большом и значительном Гайдар уже написал. И все-таки он не спокоен; нет, он еще в долгу перед своими читателями, он многого еще не сделал, не успел.

…Шел июнь 1939 года. Гайдар снова жил в Солотче — любимом месте отдыха. Но неспокойно на белом свете: с газетных страниц тянуло порохом. Вот опять сообщение: 120 японских самолетов перелетели границу. 95 советских — приняли бой. 31 японский самолет был сбит, советских — 12. Позже еще 60 самолетов, опять бой. Сбито японских — 25, советских — 2.

«Тревожно становится на свете, — думал Гайдар, — и добром дело, видать, не кончится… На земле война. Огонь слепит глаза, дым лезет в горло, и хладный червь точит на людей зубы».

Как и прежде, Гайдар вместе с Фраерманом ловили рыбу, ходили на Канаву, и снова их кусали комары, как тигры.

Давно мечтал он снова пожить в рязанской стороне, еще когда жил в Крыму и на Кавказе и тосковал по здешним лесам, речкам и озерам — по Канаве, Промоине, Старице. И Рувиму Фраерману и Паустовскому писал об этом из Одессы. Ведь в самом деле чудесно на маленькой задумчивой Канаве услышать гордый вопль: «Рува, подсак!» А что там на крючке дрягается — это уже наверху будет видно.

И вот они снова вместе, лесные робинзоны. Гайдар написал жене «докладную» в стихах:

Да, тучи пронесутся. И ветер кончит баловать. Все будет в природе спокойно и хорошо. А на монгольской границе идут беспрестанные воздушные бои…

Гайдар плохо спал. Тревожные варианты старых снов.

Обрадовала его новость: наконец-то вышла из печати «Судьба барабанщика».

Какая же следующая книга и о чем?

Наблюдая за играми мальчишек, Гайдар часто задумывался и спрашивал своих друзей, почему ребята так часто играют «в разбойников», словно других игр на свете нет.

«В разбойников» играл и он сам в детстве и хорошо помнил, как в те далекие ученические годы в Арзамасе все реальное училище взбудоражила весть о шайке таинственных «пиковых валетов», в которую вступили екатеринбургские реалисты. Они совершили несколько нелепых грабежей и попали на скамью подсудимых. Гайдар помнил, как преподаватели Арзамасского училища тогда во всем винили пинкертоновскую литературу («Начитались, а отсюда и все началось») и повели решитель ную борьбу с книгами, в которых описывались похождения Ната Пинкертона и приключения Шерлока Холмса.

Вспоминая сейчас давнюю историю с «пиковыми валетами», Гайдар думал: нет, не один Нат Пинкертон виноват. Литература, конечно, литературой, но едва ли все решается так просто и так легко, как думали учителя реального.

Гайдар знал, что дети всегда тянутся к необычному, таинственному. Одними наставлениями о том, что надо делать хорошие дела и не надо плохие, тут не обойдешься. Он не раз вспоминал своих маленьких друзей, таких разных и не похожих друг на друга: московского разносчика газет Сашку, который помог ему в трудную минуту жизни, Витю из Хабаровска, Стасика и Петьку из Арзамаса и многих, многих других добровольных адъютантов.

Однажды Гайдар случайно заглянул к Константину Георгиевичу Паустовскому и узнал, что с его сыном стряслась беда: мальчуган тяжело заболел. Нужно достать лекарство, очень редкое лекарство. Во что бы то ни стало!

Вместе с Паустовским он обошел ближайшие аптеки, но лекарства найти не смог. Тогда Гайдар подошел к телефону и позвонил к себе домой. Что он говорил и кому, неизвестно, но через десять минут на лестничной площадке около квартиры Паустовского уже стояло несколько запыхавшихся мальчишек.

— Вот что, друзья! — сказал Гайдар. — Тяжело болен один мальчик. Нужно вот такое лекарство. — Гайдар вырвал из блокнота несколько листиков и на каждом написал трудное название лекарства. — Вот возьмите, — сказал он ребятам, — и сейчас же во все аптеки: на юг, восток, на север и запад! Из аптек звонить сюда! Понятно?