Одним пальцем - Кристи Агата - Страница 1

• 1/36
• Следующая

Я часто вспоминаю то утро, когда пришло первое анонимное письмо.

Оно пришло как раз, когда мы завтракали, и я долго крутил его в руках, как человек, для которого время ползет медленно и который хочет до конца обсосать любое малейшее событие. Я видел, что письмо отправлено с местной почты, а адрес напечатан на машинке. Я взялся за него раньше, чем за два конверта с лондонскими штемпелями, потому что в одном был явно счет, а на втором я узнал почерк двоюродного брата, которого я терпеть не могу.

Сейчас мне это странно, но я вспоминаю, что Джоан и меня это письмо скорее позабавило, чем расстроило. Тогда мы и понятия не имели, что приходит вместе с ним – кровь, насилие, подозрение, страх.

Мы просто не могли представить, что подобные вещи могут как-то ассоциироваться с Лимстоком.

Вижу, что начал я неудачно. Я же не объяснил, что такое Лимсток.

Когда со мной случилась та проклятая авария, я боялся, что теперь осужден всю жизнь только лежать и лежать – хоть доктора и сестры успокаивали меня и уверяли в обратном. В конце концов, меня все же вытащили из гипса, и я начал снова учиться пользоваться своими конечностями. Через некоторое время Марк Кент, мой врач, похлопал меня по спине и сказал, что теперь уже все в порядке и будет в порядке, только мне надо собраться, поехать куда-нибудь в деревню и хотя бы полгода пожить там, как капуста в огороде.

– Поезжайте туда, где у вас нет никаких знакомых.

Выбросьте все заботы из головы! Самое большее, можете интересоваться местными выборами, слушать сплетни и забавляться скандальчиками, которые там наверняка случаются. Маленькая кружка пива каждый день – больше я вам ничего не пропишу. И еще абсолютный отдых и покой.

Отдых и покой! Сейчас мне забавно и подумать об этом!

Так, значит, Лимсток – и вилла «Розмарин».

Лимсток был важным пунктом на карте Англии во времена Вильгельма Завоевателя. В двадцатом веке это дыра, где собаки дохнут с тоски, – крохотное местечко с ежегодной ярмаркой, милях в трех от автострады, на склоне поросшего вереском холма. А вилла «Розмарин» – невысокий, красивый белый домик с викторианской верандой, выкрашенной в бледно – зеленый цвет.

Моя сестра Джоан увидела этот дом и в тот же момент решила, что это просто идеальное место для выздоравливающего. Хозяйка – маленькая очаровательная старушка, напоминавшая, как и весь дом, времена королевы Виктории – объяснила Джоан, что ей и в голову бы не пришло сдавать виллу, если бы не то, что «времена так изменились – вы же знаете, эти ужасные налоги».

Мы обо всем договорились, подписали контракт, и вот мы с Джоан приехали и поселились на вилле, а мисс Эмили Бартон временно переехала в Лимсток к своей прежней служанке – «моей верной Флоренс», с нами же осталась ее теперешняя служанка – ворчливая, но работящая пожилая женщина мисс Партридж, которой днем помогала приходящая девушка.

Лимсток дал нам пару дней на то, чтобы устроиться, а потом начались массовые визиты. Некоторые оставляли свои визитные карточки – «люди из хороших, порядочных семей, знающие, как себя вести», как заявила Джоан. Был у нас мистер Симмингтон – высокий, сухощавый адвокат, со своею говорливой женой – большой любительницей бриджа. Доктор Гриффит – темноволосый, меланхолического вида врач – и его высокая, бодрая сестра. Каноник Калтроп – пожилой, как положено настоящему ученому, рассеянный человечек – со своей несколько эксцентричной женой. Был и богатый любитель искусства мистер Пай из Прайорс Энд и, наконец, сама мисс Эмили Бартон – типичная старая дева в провинциальном издании.

Джоан перебирала визитные карточки с чувством, несколько напоминавший ужас. «Я и не знала, – сказала она с благоговейной дрожью в голосе, – что люди взаправду наносят визиты – и с визитными карточками!»

– Это потому, – проговорил я поучительным тоном, – что ты понятия не имеешь о деревенской жизни.

Джоан – очень веселая и красивая девушка, любит танцы, коктейли, флирт и бешеную езду на автомобиле. До мозга костей городское существо.

– Но выгляжу я и в деревне как следует, – отрезала она мне в ответ.

Я осмотрел ее критическим взглядом и не смог согласиться.

Джоан была одета в спортивный костюм (фирма Миротен, Лондон). Он действительно шел ей, но для Лимстока это была несколько эксцентричная элегантность.

– Нет, – сказал я. – Ничего подобного. Ты должна была надеть старое, выцветшее твидовое платье и такой же старый и выцветший пуловер, а еще поношенный вязаный жакет, старомодную фетровую шляпку, а на ноги – толстые чулки и старые, разбитые туфли. И лицо у тебя не в порядке, – добавил я.

– А там что тебе не нравится? Крем номер два, оттенок «деревенский загар».

– Совершенно верно, – кивнул я. – Только, если бы ты была из Лимстока, то немного припудрила бы нос, чтобы не блестел, и уж точно у тебя были бы целые брови, а не выбритые остаточки их.

Джоан засмеялась и сказала, что жизнь в деревне для нее нечто совершенно новое и она заранее рада ей.

– Все это тебе быстро надоест, – заметил я укоризненно.

– Не надоест. Я и вправду сыта уже по горло Лондоном. Меня тебе, конечно, не жаль, но, знаешь, история с Полом меня основательно задела за живое. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.

Я бросил на нее скептический взгляд. Я знаю, что любовные приключения Джоан протекают всегда одинаково. У нее предрасположение к бесхребетным молодым людям – гениям, не признанным миром. Она выслушивает бесконечные стенания какого-нибудь из этих гигантов мысли и старается помочь ему добиться признания. Когда же он проявит себя как неблагодарное существо, она глубоко огорчается и утверждает, что сердце ее разбито – до тех пор, пока не появится новый меланхоличный молодой человек, что обычно случается недели, примерно, через три.

Я не очень всерьез принимал разбитое сердце Джоан, но видел, что для моей симпатичной сестренки жизнь в деревне – что-то вроде новой игры. Она со рвением начала отвечать на визиты. Мы получали приглашения на чай и бридж, принимали их и, в свою очередь, приглашали к себе.

Для нас это было ново и забавно. И, как я уже сказал, когда пришло первое анонимное письмо, это тоже сначала показалось забавным.

Я разорвал конверт и пару минут только смотрел и смотрел, ничего не понимая. Отдельные слова были вырезаны из какой-то книги и наклеены на листок бумаги.

Текст был крайне вульгарным и выражал мнение автора, что мы с Джоан вовсе не брат и сестра.

– Ну, – спросила Джоан. – Что там?

– Довольно мерзкое анонимное письмо, – ответил я. Я все еще не мог прийти в себя. Человек как-то не ожидает чего-то подобного в тихой заводи Лимстока.

Джоан немедленно заинтересовалась:

– Правда? А что там написано?

В романах, как я обратил внимание, герой никогда не станет показывать жене анонимное письмо, полное всяких гадостей и неприятностей. Предполагается, что женщин следует любой ценой оберегать от того удара, который это могло бы нанести их нежной нервной системе.

Как ни жаль, но должен признаться честно: мне и в голову не пришло скрывать от Джоан это письмо, и я без колебаний протянул его ей.

Мое доверие к стойкости ее характера было вполне оправданным – она не пришла в ужас, скорее это ее позабавило:

– Вот гадость – то! Я столько раз слышала об анонимных письмах, но ни одного еще не видела. Они все такие?

– Не могу сказать, – ответил я. – Для меня это тоже первое.

Джоан вздохнула.

– Ты – таки был прав насчет моей внешности. Джерри. Здешние, наверное, думают, что я должна быть ужасно развращенной особой.

– Это одно, – сказал я, – а потом еще то, что отец у нас был высоким брюнетом, а мама – маленькой голубоглазой блондинкой. Я пошел в отца, а ты – в мать.

Джоан задумчиво кивнула.

– Да, мы не очень похожи. Никто с первого взгляда не сказал бы, что мы – брат и сестра.

• 1/36
• Следующая