Неприкасаемые - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 3

Он пикирует, резко заваливается на крыло. Он наделяет эту искусственную птицу с полотняными крыльями своими нервами, мускулами, чтобы почувствовать упругость воздушной среды, отделяющей его от земли. Он немного выпрямил ход машины. Планер начал медленно приближаться к ангарам и баракам, возвышающимся в конце поля. При касании с землей планер глухо зазвенел, потом подскочил. Безукоризненное приземление. В стиле Филиппа Осселя.

Филипп улыбнулся. Привстал, отстегнул ремни, пояс, вылез из кабины. Сказка окончилась. Он стоит на твердой земле. Небо далеко. Чуть пошатываясь, он направился к бару аэродрома. Марио и Ахмед поставят машину на место. Обернулся и еще раз на нее посмотрел. Модель «Феб-Б», изящная, как стрекоза, чудо техники, часть его самого. Ему захотелось поговорить с ней, сказать, что три недели пройдут быстро, что не надо скучать. Ему захотелось выпить чего-нибудь крепкого, потому что вечер такой прекрасный, а у него на сердце вдруг стало тоскливо, как у ребенка.

В баре был только Рампаль, Филипп сел напротив.

— Уезжаете завтра? — спросил Рампаль. — Только что узнал. Хотелось бы оказаться на вашем месте. Я целую вечность не был в Париже.

— Коньяк! — крикнул Филипп. — Двойной.

Он всегда успеет вернуться. Марилена укладывает чемоданы. Скорее всего, очень нервничает. Это же ее первая поездка во Францию. Лучше оставить ее в покое, не устраивать глупую ссору из-за какой-нибудь пары носков или галстука. И вообще Филиппу нравился этот маленький бар, напоминавший Фаянс, где он работал тренером.

— Ты встречался с новым директором? — спросил Рампаль.

— Да, но мы просто столкнулись в дверях. Только поздоровались. Высокий, сухой субъект, не очень симпатичный. От кузины знаю, что он намерен многое изменить. Если меня начнут доставать, я все пошлю к черту.

— Я тоже так и сказал. В Африке для пилота всегда найдется работа. Но, вообще-то говоря, мне не хотелось бы менять место. Сколько тебе лет?

— Тридцать семь.

— Мне почти сорок. Неважный возраст, старина. Теперь если потеряешь работу, то сливай масло… ходят разговоры, что папаша Леу вовсе ничего уже не соображает?

— Ну, это уж слишком сильно сказано. У него еще достаточно сил, чтобы изводить меня весь день. Порой он держит меня за мальчишку. «Принеси то… Принеси это…» К счастью, теперь все позади.

Он пил мелкими глотками, подогревая раздражение. Рампаль прав. В тридцать семь лет трудно начать новую жизнь, не имея настоящей профессии. В Фаянсе он прозябал, перебивался случайными заработками, не думая о завтрашнем дне. Он с удовольствием пошел работать у старика, а потом позволил женить себя на Марилене. Но сейчас все оказалось под вопросом. Если старик умрет… Симона унаследует капитал, а Марилене достанутся мелкие подачки. Короче, надо будет начинать все заново с не очень-то расторопной женой… Он вспомнил о «Фебе» с его громадными тонкими крыльями, как у альбатроса. Отказаться от него, как это гнусно!

Зазвонил телефон.

— Вас просят, мсье Оссель, — сказал бармен.

— Чего еще им от меня надо? — проворчал Филипп.

Он взял трубку, покачал головой и ответил тоном человека, которому до крайности надоели: «Ладно, еду». Проходя мимо стойки, заказал еще одну рюмку коньяку. Упал на стул и объяснил Рампалю:

— Жена. Спрашивает, нужно ли брать с собой свитера.

«Я даже не знаю, стоит ли брать свитера или нет. — Марилена говорила сама с собой. Она бросила на чемоданы взгляд, полный отчаяния. Ей захотелось плакать. — Когда он мне нужен, его никогда нет рядом». Накануне этой дальней поездки она мысленно как бы заново переживала всю свою жизнь, словно готовилась к смерти. Нет, Филипп не очень-то ласков с ней. Когда возникает необходимость, ладно, можно сесть в самолет, хотя это очень утомительно. Она всегда этому противилась, а все над ней смеялись. Но зачем ее заставляют ехать во Францию? Ей и здесь хорошо. Внезапно она осознала, какую глупость она совершила, выйдя замуж за такого человека, как Филипп. Она присела на кровать, посмотрела на открытые чемоданы, белье, одежду, развешанную на стульях. Она не хочет уезжать. Зачем ее принуждают? Почему ее лишают тихого, мирного, размеренного существования? Пусть он летит, превратившись в бумажного змея, раз это его страсть, мания, единственная мысль, раз он живет только этим и в доме нет другой темы для разговоров. Как могла она, такая застенчивая и сдержанная женщина, стать женой человека, которого не понимает! Ведь он из породы людей, которым всегда тесно, которым нужен воздух, движение, приключения! Ей же хорошо известно, что он очень рискует, поднимаясь на этих нелепых машинах, так похожих на бумажные стрелы, выше облаков совершенно непостижимым образом.

В первый раз, когда она пришла на аэродром и ей показали в вышине крошечный черный предмет, она чуть было не потеряла сознание. «Он разобьется!» — больше ни о чем другом она не могла и думать. В тот вечер между ними произошла крупная ссора. «Но я же не скрывал от тебя, что летаю, — говорил он. — Как ты думаешь, зачем я нужен твоему дяде?.. И не приставай ко мне. Ты мне надоела. Я делаю то, что хочу».

«Ты делаешь в основном долги, — ответила она, выйдя из себя. — Все наши деньги идут на планеры. А это хобби миллионеров. У нас нет на это средств!»

Он принялся доказывать, что содержать планер дешевле, чем яхту, рассказал, что однажды взял Симону в небольшой ознакомительный полет… Но Симона есть Симона, такая же сорвиголова, как и он. Самолет для нее как такси, она одна летает в Рим или Монте-Карло. Совсем одна! Какая для этого требуется смелость! Марилена же, например, не могла представить себя в зале роскошного ресторана под любопытными взглядами. А чаевые! Как узнать, сколько надо дать? А ведь возникают и другие проблемы: какие надеть туалеты, какие приглашения можно принять, от каких следует отказаться… Напрасно говорят, что кузины похожи друг на друга, внешне — возможно, но на самом деле они как небо и земля. Симона, как и Филипп, смела, настойчива, она из тех людей, которые рвут жизнь зубами, как добычу. Марилена сидела, опустив руки на колени, и оценивала себя без всякого снисхождения: она мягкотелая, трусливая, боится инициативы, но в то же время способна бороться за свою спокойную жизнь. А вот сейчас против нее объединились все. Дядя Виктор требует, чтобы его жалели. Симона с некоторого времени постоянно пребывает в плохом настроении. Филипп раздражается по пустякам. И они насильно заталкивают ее в «боинг», в который ей не хочется садиться, потому что у нее появилось предчувствие, о котором она не хочет говорить, потому что ее грудь сжимает страх, потому что ей наплевать на Париж и на отдых, потому что ее счастье здесь, в этом уютном доме, который она обставила с такой любовью.

Она ногой закрыла чемодан. Тем хуже. Он разберется сам со своими проблемами. Она подошла к окну, посмотрела на еще розоватое небо. Завтра она будет находиться там, на высоте… девять тысяч метров. Она попыталась представить себе эти девять тысяч метров. Девять километров, расстояние от дома до складов фирмы… но только вверх, по вертикали. Ужасно! Она закрыла глаза. Ей говорили, что там ничего не чувствуешь, что это как поездка в автобусе и даже нет тряски. Но что пишут в газетах! Катастрофы, захваты! И потом, самолет делает несколько посадок в Африке, в странах, где не очень-то спокойная обстановка…

Ну хватит! Лучше заняться ужином. Будь ее воля, она приняла бы снотворное и сразу же легла бы спать, не дожидаясь Филиппа, который наверняка отругает ее за звонок в бар. Но как раз зазвонил телефон. Это оказалась Симона.

— Можно с тобой встретиться через час? Мне кое-что надо тебе сказать. Я долго не решалась, но это важно.

— Знаешь, я как раз складываю вещи. Нельзя подождать до завтра?

Симона колебалась. У Марилены возникло странное чувство, что сейчас действительно решается нечто важное. Такие ощущения она испытывала уже не раз. Если кузине надо с ней встретиться, что ж…