Secretum - Мональди Рита - Страница 47
- Предыдущая
- 47/202
- Следующая
Здесь я прервал свои размышления: это впечатление казалось бессмысленным и абсолютно безосновательным. Я просто не мог поверить, что Атто совершенно равнодушен к конклаву, уже маячившему на горизонте.
Все это был какой-то абсурд. Но разве не сам аббат лично много лет назад учил меня делать выводы даже из предположений и при этом не бояться самых невероятных возможностей? Конклав и престолонаследие… Так, было очень похоже на то, что исход наследования престола Испании зависел от конклава.
Я быстро вернулся к оставшейся корреспонденции, надеясь узнать что-либо о таинственной графине S. Пачки писем были, в общем, очень большими: секретные доклады, подробные рефераты об Испанском королевстве и короле Карле II. Они были пронумерованы, цифры в уголке были едва заметны. Я открыл первое письмо. Оно оказалось очень давним: мадам коннетабль писала из столицы Испании.
Здесь, в Мадриде, все спрашивают себя, что будет с королевством после смерти короля. Последние надежды на появление наследника давно уже развеялись: el Rey болен, и, как все говорят, его семя уже мертво. В то время как болезнь пожирает бедное тело короля, все идет к закату в этом королевстве, над которым никогда не заходит солнце: мощь Испании, роскошь двора, да, даже славное прошлое – все затмевается бедой современности…»
Я с удивлением читал эти полные беспокойства горькие строки. Кто такой, собственно, король Испании Карл II, el Rey,как назвала его мадам коннетабль в своем письме к Атто? Мне стало ясно, что я абсолютно ничего не знал об умирающем короле этого необъятного королевства. Итак, я погрузился в печальное чтение этого отчета, всем своим существом испытывая ощущение угрожающей катастрофы, которое, словно умело разбрызганный яд, вызвали во мне эти тайно прочитанные строчки.
«Пусть сдвигаются портьеры, опускаются занавески на больших стеклянных окнах, солнце изгоняется из тронного зала, и, сжалившись, опускается безлунная ночь над Эскориалом: тело короля находится в ужасном разложении, друг мой, и вместе с ним весь его род.
Пусть поднимется ураган, чтобы унести унизительное зловоние королевской смерти, давайте вместе выпьем воды из Леты, чтобы гордая Испания забыла позор такого отвратительного конца».
Жалобы мадам коннетабль глубоко тронули меня, но тем не менее я читал дальше: эти заклинания были не просто метафоры. Жизнь в королевском дворце действительно проходила без дневного света, лишь в тусклом сиянии немногочисленных свечей: так пытались несколько смягчить впечатление от ужасного вида тела и лица короля.
«Нос распух и покрылся язвами, высокий лоб обезображен опасными гнойными мешками, щеки пепельно-голубые, дыхание отдает гнилью от разлагающихся внутренностей. Веки цвета красного мяса нависают над темно-синими загноившимися слезными мешками, темные запавшие глаза двигаются с трудом и почти ничего не видят. Язык больше не слушается, речь бессвязная, запинающаяся, одно бормотание, непонятное для всех, кто ни был с ним».
У пребывающего в беспомощном, жалком состоянии короля, рассказывала далее мадам коннетабль, постоянно бывают обмороки. Он теряет сознание и повергает весь двор в панический страх, затем приходит в себя и рывком встает, чтобы, как марионетка без веревочек, уронить себя на трон. Сонливость сменяется внезапными и очень острыми припадками падучей болезни. Он ходит шатаясь, с огромным усилием, и способен держаться на ногах, только опираясь на стены, столы или на чье-нибудь плечо. Он едва может поднести руку ко рту. Его внутренние органы разрушены. Ноги распухают все больше и больше. Нарастает угроза водянки. Его лечат диетой из кур и каплунов, вскормленных змеиным мясом. Питье – свежая коровья моча. Уже несколько месяцев, как el Reyможет только встать с кровати, дойти до кресла, а потом – опять до кровати. Его тело уже начало разлагаться. А ему только тридцать девять лет.
Я прервал чтение: король Испании был всего лишь на два года старше меня! Какая же страшная болезнь могла так изуродовать его?
Я быстро пробежал глазами страницы в поисках ответа.
«Припадки падучей болезни разрушают тело короля все больше и больше, друг мой. Мы при дворе за это время уже научились определять первые признаки надвигающегося приступа: нижняя губа его величества сначала становится бледной, как у мертвеца, затем на ней появляются красные, синие и зеленые пятна. Сразу же после этого начинается дрожь в ногах. В конце концов все тело содрогается в страшных конвульсиях и судорогах, раз, два, десять раз».
Много раз на дню у Карла II случались приступы рвоты. Отталкивающая, выступающая вперед нижняя челюсть католического короля, унаследованная им от предков – Габсбургов, не просто уродлива: когда король закрывает рот, его нижние зубы, слишком далеко выдающиеся вперед, не попадают на верхние, так что между ними можно спокойно засунуть палец. Король Карл не в состоянии пережевывать пищу. К несчастью, он унаследовал от своих предков (а именно от Карла V) еще и обжорство, то есть он глотает все целыми кусками. Гусиную печень он поглощает так, словно пьет вводу, в то время как целый двор с хмурыми лицами в бессилии наблюдает за этим. И вскоре после того, как он встает из-за стола, рвота извергает из него все съеденное. Рвота сопровождается высокой температурой и сильной головной болью, которые на целые дни приковывают короля к постели. Он вряд ли в состоянии выполнять рекомендации своих советников, и он никогда не смеется. Даже придворные шуты, карлики или марионетки, которые раньше заставляли короля смеяться от души, не забавляют его более.
Нельзя сказать, чтобы разум, память и дар речи покинули его полностью. Однако большую часть времени король молчит и пребывает в тоскливом настроении, он отупел, стал малоподвижным, а распорядок его дня планируется печальными часами приступов астмы.
Его подданные постепенно начинают привыкать к тому, что в короли им достался человек, находящийся в таком состоянии. Послы же иностранных государств не верили своим глазам: при первом визите к королю после вступления в должность, они обнаруживали, что стоят перед смертельно больным существом с пустым взглядом и бессвязной речью. Облегчение от его вида наступает единственно, если отвести взгляд и нос в сторону.
Мое сердце трепетало от страха и сочувствия, когда я закончил чтение. То, что я сейчас узнал из бумаг Атто, объясняло письмо Марии Манчини и ответ самого Атто, прочитанные мною накануне. Так что большая дипломатическая суматоха не только была лихорадочной подготовкой к будущей пробе сил между империями, но и означала войну, которая уже шла, потому что король мог скончаться со дня на день. Что касается таинственной графини S., то я пока что не нашел ни единого ее следа. Надо было поискать лучше: оставалось еще много непрочитанных писем.
Я поднял глаза и посмотрел в окно. Атто и Бюва уже давно исчезли на горизонте. Я увидел на дороге прогуливающуюся беременную даму. Вероятно, это была княгиня Форано, та самая Тереза Строцци, о здоровье которой с сегодняшнего вечера должна была заботиться Клоридия. Я с любовью подумал о своей жене, которую скоро должен был увидеть.
Было бы неосторожно и дальше оставаться в комнате Атто; он сам мог застать меня врасплох, к тому же мое длительное отсутствие на работе рано или поздно могло быть обнаружено. До этого я счел нужным доложиться дону Паскатио, который, к сожалению, и на сегодняшний ужин дал мне задание держать факел. К сервировке столов я, к счастью, допущен не был.
Когда я осторожно вернул бумаги в тайник, в моей бедной и изрядно уставшей голове царил сплошной хаос – я ведь всегда боялся, что она слишком мала для больших политических вопросов и слишком велика для дипломатических мелочей.
- Предыдущая
- 47/202
- Следующая
